Страница 20 из 24
Однако у сторонников концепции «слова за словом» нашлось и немало противников. Последние ставили в вину «буквалистам» насилие над родным языком и навязывание ему латинских норм, тогда как каждый язык имеет свои обычаи и особенности. Так, писатель и переводчик Генрих Штейнхевель (1412–1482), особенно прославившийся своей версией басен Эзопа, утверждал, что передавать оригинал надо не слово за словом, а смысл за смыслом (nit wort uss wort sunder sy
Если подобный подход был возможен по отношению к произведениям, созданным на классических языках, пиетет по отношению к которым был особенно силен, то тем более оправданными могли представляться сознательные вольности, когда объектом перевода становится текст, написанный «новым» автором на «народном» языке. Именно так уже в середине XVI в. подошел к роману Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» один из виднейших немецких сатириков рассматриваемой эпохи Й. Фишарт (1546–1590). В целом сохранив основное содержание подлинника, Фишарт вместе с тем существенно переработал сюжет, наполнил текст рядом вставок и дополнений и придал ему в значительной степени немецкий колорит, создав, по существу, новую версию.
Говоря о традиции ренессансного периода в Англии, где идеи гуманизма начали распространяться с конца XV в. и пользовались большой популярностью на протяжении XVI столетия, обращают внимание на то обстоятельство, что здесь, наряду с передачей латинских и греческих авторов, большую роль играли переводы с итальянского, которыми занимался уже Джефри Чосер. Эта тенденция особенно сильно проявилась в царствование «королевы-девственницы» Елизаветы I, правившей с 1558 по 1603 г., когда английский абсолютизм достиг своего наивысшего расцвета. «Высшим достижением переводчиков елизаветинской эпохи, – писал один из исследователей, – была их способность воспламеняться творческой силой оригинала и обнаруживать в современном им английском языке такие языковые средства, которые привели бы к успеху их сознательные усилия передать часть ощущавшейся им живой силы подлинника родному языку. Никогда уважение к развитому и богатому языку (которое, помимо латыни и греческого, включало также итальянский) не было столь большим; и никогда не было столь сильным побуждение сравнять с более богатым языком более бедный и стесненный в средствах язык тогдашней Англии»[53].
Эта переводческая деятельность в немалой степени подготовила расцвет английской литературы рассматриваемой эпохи, высшим достижением которой стало творчество Шекспира.
Таким образом, практика ренессансного перевода имела дело с тремя основными случаями:
1) в качестве исходного языка выступал греческий, а переводящего латинский (т. е. передача происходила с одного классического языка на другой),
2) исходным языком был один из «классических» – греческий или латинский, а переводящим – «народный» (т. е. живой новоевропейский язык) и
3) процесс перевода осуществлялся между двумя «новыми» языками.
Рассмотрим теперь, какой вклад был внесен гуманистами в разработку теоретических проблем перевода.
6. Переводческие концепции эпохи Возрождения
Разговор о переводческих концепциях ренессансных авторов принято начинать с «Трактата о правильном переводе» («De interpretatione recta»), вышедшем в свет в 1426 г. Его создателем был упоминавшийся выше один из крупнейших представителей итальянского гуманизма Леонардо Бруни. В качестве первого и непременного условия переводческой работы Бруни называл хорошее знание исходного и переводящего языков (если пользоваться современной терминологией). Вместе с тем он подчеркивал, что указанный момент, будучи абсолютно необходимым, отнюдь не является полностью достаточным: ведь нередки случаи, когда люди, удовлетворяющие данному требованию, оказываются совершенно непригодными для выполнения обязанностей переводчика, подобно тому как далеко не все знатоки живописи способны рисовать сами. Поэтому нужно обладать глубокими познаниями в языке и литературе оригинала и не просто быть сведущими в языке и литературе перевода, но и господствовать над ними обоими. Саму же сущность задач, возникающих при передаче иноязычного текста, Бруни формулирует следующим образом: «Подобно тому, как те, которые по образцу какой-либо картины рисуют другую картину, заимствуют у своего образца и фигуру, и позу, и формы всего тела, намереваясь не самим что-то сделать, а воспроизвести то, что сделал другой, – так и в переводах наилучший переводчик передает все содержание, и дух, и намерение автора оригинала, перевоплотит в максимально возможной степени фигуры его речи, позу, стиль и очертания подлинника, стремясь воссоздать их все[54].
Справиться с подобной задачей в состоянии лишь человек, начитанный в произведениях философов, ораторов, поэтов и других авторов. Только ему под силу сохранить облик оригинала, передав как смысловую сторону составляющих его слов, так и присущие последним «блеск и наряд».
Развитие, а отчасти некоторое уточнение положений трактата Бруни можно найти в труде его соотечественника Джаноццо Манетти (1396–1459), носящем такое же название. Хотя в тексте последнего нет прямых ссылок на предшественника, однако его содержание ясно свидетельствует о том, что Манетти не только внимательно читал работу Бруни, но и включил большие отрывки из нее в свою книгу, внеся лишь незначительные стилистические изменения.
Так, Манетти подчеркивает необходимость тщательного, обширного и всеохватывающего знания языка, с которого делается перевод, рекомендуя для его приобретения долгое и внимательное чтение первоклассных поэтов, ораторов, историков, философов, теологов. Вместе с тем имеется у Манетти и новый момент – различие между текстами, целиком ориентированными на эмоциональную выразительность (поэзия, ораторская проза, исторические сочинения), и трудами, чьи риторические установки подчинены необходимости высказывать истину (философские трактаты и Священное Писание). В первом случае допустимо преодолевать сухость, которая присуща оригиналу, придавая переводу красоту и элегантность в соответствии со своим желанием. Но верные переводчики философов и теологов не должны позволять себе подобных отвлечений и не имеют права слишком удаляться от цели перевода. Вместе с тем не следует безоговорочно следовать даже за самыми первоклассными авторами, но придерживаться средней и безопасной дороги. Таким образом, переводчику надлежит быть настолько скромным, чтобы у читателя не возникало подозрения, будто он уклоняется в ту или другую сторону.
В XVI столетии переводоведческие труды создаются и представителями французского Возрождения. В первую очередь здесь называют имена Жака Пелетье дю Мане (1517–1582) и Этьена Паскье (1529–1615). По мнению названных авторов, сущность оригинала определяется двумя моментами: своеобразием языка, на котором он написан, и стилем его создателя. Отмечая необходимость избегать двух опасностей: примитивно-буквального следования подлиннику и вольного пересказа, дю Мане и Паскье отстаивали максимально возможное приближение к оригиналу, уподобляя переводчика Икару, который, приближаясь к солнцу, должен, однако, не переступать невидимой границы. Указанная «высокая дословность» представляет собой идеальную цель переводчика, который, не нарушая внутренних законов перевода, несмотря на несходства языков, стремится к конечному приближению, хорошо зная, что достигнуть полного соответствия невозможно.
53
Lindeman J. Translation in the Renaissance. A Contest and a map // Canadian Review of Comparative Literature. Special Issue, Translation in the Renaissance. Toronto, 1981. P. 210.
54
Цит. по кн.: Norton G.P. Humanists Foundation of Translation Theory // Canadian Review… P. 188–189.