Посольство

Торелло докладывал послуо намеченных на день встречах:

- В одиннадцать встреча с делегацией аграрников-произ - водителей Среднего Запада. Ленч с генералом Ремлинджером, прибывшим из Брюсселя. Сенатор Дузенберг приедет к трем часам.

- Да-да, я слышу... Дик, постойте, она где-то тут...

- Вот она, сэр, - и Шеннон, взяв со стола папку, поблаго-дарил и вышел из кабинета.

Характером Шеннон пошел в бабку - она пережила трех мужей, вырастила одиннадцать человек детей, а умерла, по словам его матери, так, "что только позавидовать можно". В 1938 году, когда германские войска маршировали по улицам Вены, она, семидесятитрехлетняя старуха, стоя на тротуаре, грозила им зонтиком, а потом огрела им нацистского офицера, поравнявшегося с ней. Выбежавший из рядов солдат убил её на месте, ударом приклада размозжив ей череп.

Шеннон, только что переживший мучительный роман,завершив-шийся разрывом,старался с головою уйти в работу - во-первых, чтобы забыться, а во-вторых, потому что ему светило крупное повышение по службе.

Эту девушку, Микаэлу Давенпорт, он повстречал в Саратоге, во время отпуска, и было это два года назад. Она была осле - пительно хороша собой и была единственной дочерью Ферриса Давенпорта, выполнявшие особые поручения президента в Лон - доне и Токио. Семья была богатая и влиятельная, и влюбив - шегося Шеннона ошеломляли даже не те суммы, которые тратила Микаэла, сколько беспрестанная и непрерывная череда самых дорогих развлечений и необходимость держаться на равных с богачами, чуждыми ему по духу и стилю жизни. Однако они с Микаэлой всерьез увлеклись друг другом, и он утешал себя тем, что после свадьбы этот бессмысленный дрейф в никуда прекратится.

Отпуск кончился, ему пришлось возвращаться в Вашингтон, их встречи с Микаэлой не могли не стать реже, а когда они все же виделись, она казалась ему необыкновенной, и он влюблялся сильней и отчаянней. Но изменить её, вырвать из привычного ей круга оказалось ему не под силу. Он старался как мог, отчаивался, уходил - и возвращался. К этому времени он получил назначение во Францию, а Микаэлу влекло к самым сомнительным людям из её окружения. Спустя несколько месяцев она ненадолго приехала в Париж и на его новую просьбу выйти за него замуж ответила, что не представляет себе жизни заграницей - вне привычного уклада, без друзей и т.д. Произошел разрыв, и она вернулась в Америку.

Шеннон жестоко страдал от потери, от ревности и от недо-вольства собой, ему повсюду - в аэропорту ли, в уличной ли толпе - мерещилось её лицо, он хватал трубку телефона, заслышав международный звонок, в надежде, что звонит она, Микаэла, он сходил с ума, воображая её в объятиях другого. Это были поистине адовы муки.

Потом, боль немного утихла, а общая работа сблизила его с секретаршей советника-посланника - Сью-Энн Лассаль, и в том состоянии угнетения и одиночества, в котором пребывал пос-тоянно, обнаружил, что эта девушка удивительно понимает его, что она тонка и умна. Постепенно он стал искать с нею встреч не только по службе.

Ее присутствие действовало на него благотворно, а, кроме того, общество такой девушки льстило его самолюбию, и ему не раз приходило в голову, что она, пожалуй, слишком хороша со-бой и изысканна для посланника. Вокруг неё было много муж - чин, но она никому не отдавала явного предпочтения, и это наводило Шеннона на мысль о том, что в прошлом у неё тоже была несчастная любовь или развод. Затем в один прекрасный вечер, у неё дома, Шеннон под воздействием её нежных взглядов наконец решился. Они стали близки.

Сью-Энн тронула и восхитила его удивительным сочетанием нежности и страсти, а потом в этой красавице, всегда умевшей оставаться абсолютно естественной, ему открылись такие глубины, о которых он и не подозревал. Она предстала ему совсем в новом свете и с каждым днем все больше и больше значила для него.

Работал Шеннон с увлечением. Что бы ни там ни твердили "новые левые" а он, кстати, с иными утверждениями готов был согласиться - , но Государственный Департамент был, бесспорно, учреждением почтенным и серьезным. Шеннон разделял мнение лорда Брайса о том, что "государственный секретарь занимает в кабинете самое почетное место". Косность того ведомства, к которому он принадлежал, иногда доводила его до бешенства, но с косностью этой, имевшей, впрочем, и исторические причины, следовало, по его мнению, бороться изнутри. Его восхищало то поистине бескрайнее поле, на котором действовал госдеп, и ему хотелось только одного - внести в эту деятельность и свой вклад. Ему, щедро одаренному и волей, и интеллектом, не хватало терпения, а потому у него лучше получалось то, где можно было добиться быстрого успеха. Кое-кто считал, что он, делая карьеру, "срезает углы на дистанции". Его ужасало и творящееся во Вьетнаме, и масштаб навороченных там ошибок, однако профессиональная порядочность не позволяла ему устраниться, да это было бы в любом случае невозможно. Он просил о переводе туда, ибо как ещё при его любви к своему ведомству мог он там пригодиться? Шеннон не сомневался, что служа во Вьетнаме даже на незначительной должности, он сумел бы исправить многие ошибки, но ему сказали: вы нужны там, где вы сейчас. Он предпринял ещё одну попытку и получил такой же, но несколько более раздраженный ответ. Однако несколько недель назад он узнал, что его собираются перевести на новую должность, но куда - оставалось пока тайной.

А сейчас, проглядывая на ходу полученные от посла бумаги, он шел по коридору к своему кабинету. Обычной утренней пар - тии в теннис сегодня помешал завтрак у посла - уже второй за неделю - и оставалось надеяться, что не сорвется хотя бы ве - черняя игра в клубе. Да, здесь, в Париже, не так-то просто держать себя в форме: до ближайшей площадки для гольфа, к примеру, - час езды. Смешно и глупо, но здесь он совсем по-другому относится к спорту и даже к чтению спортивных газет - тут это становится чем-то вроде самозащиты, помогает таким вот причудливым манером утвердить в себе американское нача - ло.

Ему и в самом деле было здесь не до тренировок, однако он знал, что будет сам себе противен, если не будет выкраивать для них время, которого и так нет, если не сумеет отстоять истинно американские ценности, хотя в душе он сам над собой посмеивался.

Он вошел к себе, поздоровался с секретаршей, бросил на стол папку. "Дьявол, когда же я все это сумею разгрести?" На столе уже громоздилась куча бумаг, и Шеннон, не мешкая, принялся за работу. Подробнейший вопросник о возможных пере-менах в политике французских коммунистов. Министерство воен-но-морского флота требовало сообщить о том, что советские траулеры, появившиеся в Индийском океане в зоне флотских учений, которые готовились в обстановке повышенной секрет - ности, базируются, очевидно, в мадагаскарском порту Диего-Суарес, где находится база французских ВМС. Госдепартамент осведомлялся, соответствует ли действительности сообщение о намерении Вьетконга открыть в Париже постоянное представи - тельство. Опять госдеп: просят сообщить точные сроки поставок французских "Миражей-5" и новых перехватчиков Кувейту и Пакистану - президент обеспокоен тем, что обе страны усиленно вооружаются.

Шеннон закурил. Добыть подобные сведения почти невозмож-но, однако надо все же попытаться.

Из соседней комнаты до Гэмбла долетали обрывки разговора: корреспондент "Ньюсуик" Джей Остин болтал с Мэйзи. Сам он принимал посетителя - седого, коротко остриженного господина в темных очках. Тот потребовал беседы с глазу на глаз, и Гэмбл, хоть и сразу учуял знакомый душок безумия, согласил - ся. Но эти двадцать минут подтвердили худшие его опасения.

- Я просто-напросто должен отдохнуть, - говорил посети-тель. - Я физически не могу вернуться, чтобы опять увидеть

перед собой этот кошмарный, этот всепроникающий...

Гэмбл отодвинул стул и поднялся.

- Простите, мистер Брэхем, ваши материалы представляют огромную историческую ценность, но мы, к сожалению, не имеем на их приобретение средств. Попытайтесь предложить их какому-нибудь французскому журналу. Еще раз простите... сейчас у меня деловая встреча...