Пока ангелы спят

Я побежал по лестнице вверх, в свою квартиру (за стенкой, у Татьяны, уже орал в полный голос «Роксет»). Не снимая обуви, прошел в комнатку, что служила мне одновременно и гостиной, и кабинетом. Достал папку, куда обычно складываю бумаги, относящиеся к моим писательским делам, в том числе «отлупы» из редакций и приглашения ко всевозможным конкурсам. Ага, вот оно... Маленькое объявленьице в газете «Молодежные вести» от семнадцатого января: «Издательство объявляет конкурс на лучший рассказ. Номинации – детективный, любовный, мистический. Объем – не более 15 машинописных страниц. Премия победителю – 500 у. е. ».

Названия издательства и тут нет. Адрес – абонентский ящик:101000, Москва, а. я. 111. И еще – электронный адрес: [email protected] /* */

Я вспомнил, как наткнулся – сидя в туалете, признаюсь – на эту объяву и подумал тогда: на ловца и зверь бежит. Потому что детективный рассказец в моем творческом портфеле уже имелся. Чумовая новеллка – помесь Кортасара, мыльных опер и «криминального чтива»: куча убийств, стр-расти р-роковые и тонкий психологизм, плюс все это сдобрено изрядной долей иронии. Мне самому он нравился чуть ли не больше всех моих творений. Но для глянцевых журналов, типа «Космополитен», «Культ личностей» и «Бизнес-леди», он не подошел, сказали: «Слишком сложно, не в нашем профиле»; толстым журналам он не приглянулся из-за р-роковых страстей (да и платят там гроши, в этих «Новых мирах»!); а для газет и еженедельников сочинение оказалось слишком длинным... И тогда я запечатал рассказец в конверт, отправил его обычной, не электронной, почтой на конкурс и благополучно о нем забыл. И вот...

Я захлопнул дверь квартиры и спустился во двор, ставший в субботу машинным двором. Армен, скучавший у своей «шестерки» с поднятым капотом, ревниво поинтересовался:

– Чего так долго? Кофе у Татьяны пил?

Я с трудом подавил искушение похвастаться своей победой и буркнул:

– Ключ искал на восемнадцать.

– Да он же у тебя здесь! – проговорил Армен и пытливо посмотрел на меня.

Наверно, решил, что у нас с Татьяной завязывается роман.

– Ладно, давай крути, – сказал я. – Лампочку подсоединил?

Мы принялись выставлять момент зажигания на Арменовой «шестерке», а мысли мои тем временем были далеко. Я думал о письме, издательстве, победе... До понедельника оставалось два дня. Мне безумно хотелось как можно быстрей прийти в издательство, получить свою премию и, как говорилось в корреспонденции, обсудить планы долгосрочного сотрудничества...

И в то же время что-то меня настораживало. Интуиция прямо-таки вопила: «Не ходи! Не ходи туда! Не надо!»

Но я знал, что, конечно, в издательство пойду.

Сергей Петренко, совсем недавно капитан, а ныне уже повышенный до подполковника, один из самых засекреченных людей в России, приближался к месту своего назначения. Мотор его «девятки» (с питерскими еще номерами) работал ровно. Уверенно двигаясь из центра столицы к ее окраине по крайней левой полосе В-ского проспекта, залитого солнцем и по-субботнему пустынного, тридцатичетырехлетний подполковник старался не смотреть по сторонам. Пообочь дороги тянулись пустыри, виадуки, пакгаузы, заводские цеха...

Петренко, коренной петербуржец, Москву не любил.

Большая деревня. Муравейник. Нагромождение многоэтажных коробок. В редкие свободные дни он, взяв с собой Ольгу и Юленьку, честно пытался осваивать новое для него городское пространство – заставлял себя полюбить Москву. Но столица нравилась ему лишь в центре, и то только в районе Бронных или Арбатских переулков. Там Москва хоть чем-то походила на Питер. Тихо, лениво, уютно... Дома начала века – с плавными линиями, высокими окнами, мансардами... Но все равно: вдруг р-раз – и глаз упрется в уродливую кирпичную многоэтажку с застекленными невпопад лоджиями, а у подъезда мемориальная доска: здесь жили-поживали Суслов-Черненко... Да и ехать туда, к Бронным, от Жулебина, где Петренко с семьей предоставили квартиру, не меньше часа... И весь этот час тянутся за окном новостройки, пустыри и акведуки...

То ли дело любимый Питер!.. Глаз отдыхает на его стремительных перспективах – а в конце каждого проспекта видна или сияющая игла Адмиралтейства, или зелено-грузный купол Исаакия... А каналы! А эти особняки, мосты, решетки!.. Позлащенная колокольня Никольского собора отражается в Крюковом канале... Продувает влажный ветер с Невы...

В Питере красота под боком. Она любимая, домашняя... Выйдешь на родную Лиговку, пойдешь с Юлечкой за ручку, и ребенок по пути эстетически насыщается и духовно растет. Идешь с ней, скажем, гулять в Сангальский садик (как все его называют, на самом же деле – сад при особняке владельца бывшей бумагоделательной фабрики графа Сен-Гали)... Или в противоположную сторону, в Таврический... Шагаешь, и глаз привычно радуется. Ни один дом не похож на другой. Башни, эркеры... На фасадах – атланты, кариатиды, амуры, рога изобилия, гроздья винограда... Дочка лопочет на своем детском языке, а ты думаешь о своем – и на сердце покойно и радостно...

Полтора года как Петренко перевели в столицу, а он до сих пор не приспособился душой к Москве. «Вот и Олька – при первой возможности ускакала в Питер, – подумал Петренко. – И Юлечку с собой увезла...» Предлог для путешествия жены с дочкой из Москвы в Петербург имелся. Надо, мол, помочь маме (тещеньке, значит) перебраться на дачу. На самом деле – соскучилась Олечка по любимому городу. И Петренко хорошо ее понимал. Он бы и сам поехал. Но служба, служба...

Сергей Петренко возвращался на своей «девятке» с Ленинградского вокзала. Только что он усадил Оленьку с Юлечкой на дневную «Аврору». К полуночи они уже будут дома... А ему, Петренко, в шесть вечера предстояло заступать на суточное дежурство. Ему, начальнику отдела, подполковнику, конечно, не положены субботние вахты, но Васька Буслаев, подчиненный, попросил его подменить. Тоже повез своих на дачу.

Петренко свернул с В-ского проспекта на одну из окраинных улиц – до сих пор не знал ее названия. Вокруг тополя, кусты, хрущевские пятиэтажки – убогий, словом, пейзаж. Впереди по дороге тащилась поливалка. Петренко дал газу и, невзирая на две сплошные, обошел ее по пустынной встречной полосе. Когда перестраивался назад в свой ряд, увидел у тротуара белую гаишную иномарку. Гаишник выскочил из-за своей машины, радостно преградил путь подполковнику полосатым жезлом. Петренко ругнулся про себя, тормознул. Даже гаишники в столице казались ему более вредными и циничными, чем в родном Питере.