Точка опоры

Входная дверь распахнулась, и на всю столовую загудел голос Лепешинского:

- Борисовна, какое мясо я тебе купил! Самое пельменное!

- Ох, уж папка! - Девочка спрыгнула на пол, захлопнула дверь. - Вот. Не будет мешать.

Владимир Ильич подхватил ее и снова усадил себе на колено.

Дочитав сказку, ласково похлопал по плечику.

- Перерыв. Мне надо поговорить с твоим папой.

- А потом еще почитаете? Ладно?

- Обязательно.

Вернулся в столовую. Навстречу, утирая полотенцем руки, шел Лепешинский.

- Я так и думал, что вы у нас. Не может Ильич не приехать.

- А что случилось? - нетерпеливо спросил Ленин, не выпуская руки друга. - Что-нибудь плохое? Хотя хуже того, что уже нагадили господа меньшевики, кажется, и быть не может.

- Как, вы еще не знаете? Они выпустили новый номер "Искры".

- Испохабленной "Искры"? И что же там?

- Новая статья пономаря Мартушки, - ответил за Лепешинского Бонч, повернувшись от стеллажа, где расставлял принесенные книги. - Без подписи, понятно. Но стиль его.

- Не пономаря, а базарного рубщика мяса. Из какой-нибудь Елабуги, поправил Лепешинский Владимира Дмитриевича - и снова к Ленину: Истерическая брань. Вы и бонапарт, вы и якобинец.

- Это уже не новость. - Ленин уткнул себе кулаки в бока. - Пусть якобинец, но только по методам революционной борьбы. И идущий с рабочим классом.

Лепешинский, достав газету, указал перстом на статью, ждал, пока Владимир Ильич пробежит глазами по ее строкам.

- Дико! - проронил Ленин; развернув газету, как бы схватывал заголовки статей и заметок. - Потеряли последние остатки совести!

- Будете отвечать? - спросил Пантелеймон Николаевич.

- Такое нельзя оставить без ответа, - добавил Бонч-Бруевич, подходя к ним.

- Отвечать Мартову на каждую статью? Нет. На всякую брань не начихаешься. Но эта статья - лишнее доказательство той истины, что на мир с меньшевиками надежды нет. Да и не может быть мира с оппортунистами. Только война. Убеждение на них не действует. А что касается ответа... Есть же ваш карикатурный триптих! Покажите-ка.

Лепешинский пошел в комнатку за листом ватмана. Ленин сказал ему вслед с острой усмешкой:

- Говорят, за этот триптих "тамбовский дворянин" готов вызвать вас на дуэль!

- Пусть посмеет! - Ольга Борисовна, повернувшись от кухонного стола, погрозила кулаком, белым от муки.

- Приму вызов, - сказал Лепешинский, едва сдерживая смех. - Изображу его мушкетером! - Тряхнул головой. - Нет, много чести. Будет у меня уважаемый Георгий Валентинович красоваться в мундире исправника. В меньшевистском полицейском участке. А подчаском у него будет юркий Троцкий! Вот так!

Вдоволь насмеявшись при виде ловко нарисованных меньшевистских мышей и премудрой крысы Онуфрия, Ленин задержал взгляд на голове Аксельрода, смертельно придавленного лапами кота, и усмешка вмиг слетела с его лица.

- Тут нет ни грана политической сатиры. По-моему, не надо напоминать старику о его кефирном заведении. Это у него не от легкой эмигрантской жизни. Можно его понять.

- Ну что же... - Лепешинский почесал в бороде, а Бонч поспешил поддержать Ленина:

- Да, пожалуй... - И принялся рассказывать: - Я... да не только я, но и другие большевики советуют автору перерисовать литографскими чернилами и напечатать тысячи две... Может, и больше.

- Узнаю издателя! - улыбнулся Ленин. И опять к Лепешинскому: - И это обязывает умолчать...

- Бог с ним, с кефиром, - вздохнул Пантелеймон Николаевич. Припомнил поговорку Аксельрода: - Напишу так: "Я это предвидел..."

И все расхохотались.

Жалея старого человека, бывшего единомышленника, они, понятно, не знали, что в те дни Аксельрод с удовольствием читал и перечитывал письмо своего давнего друга Потресова, который спешил порадовать полученной от Каутского грозной статьей против большевиков для их меньшевистской "Искры". "Итак, - писал Потресов, - первая бомба отлита и - с божьей помощью - Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан общий план кампании против Ленина, - взрывать его, так взрывать до конца, методически и планомерно". И сам задумывался: "Как бить Ленина, вот вопрос".

Оленька все еще кружилась возле них с книжкой в руке. Мать отняла у нее сказки и повела к кухонному столу.

- Помогай раскатывать сочни. Учись. И вы, - оглянулась на трех собеседников. - Кто умеет... И у кого есть время... Пельменей-то надо много. Сбрасывайте пиджаки и...

Лепешинский уже засучивал рукава. Бонч, поправляя очки, сказал, что сходит за женой - пусть та перенимает пельменную премудрость. Ленин, отходя к стеллажу с книгами, извинился:

- Одну минуту, я только посмотрю, чем Владимир Дмитриевич пополнил нашу библиотеку.

2

К путешествию все готово. Елизавету Васильевну, тосковавшую по родине, проводили в Питер. Квартиру освободили, - осенью найдут другую, поближе к центру Женевы. Рюкзаки заполнили до самых завязок. Прихватили с собой путеводитель Бедекера, несколько литературных новинок и толстенный французский словарь. Надежда положила также французскую книгу, перевод которой ждало издательство.

- На досуге, может быть, переведу хотя бы два-три десятка страниц.

- На досуге? - скептически улыбнулся Владимир. - У нас не будет досуга, все время займет любование альпийскими красотами.

- И о меньшевиках - ни слова?

- Ни единого. Зачем же портить пейзажи? И ни о каких делах, Надюша, не говорить. И не думать. Целый месяц!

- Что-то не верится.

- По возможности не думать.

- Но ты же просил Бонча и Лепешинского писать до востребования по нашему маршруту.

- Ну, это на всякий случай... Вдруг да вести из Киева о наших. Должны бы их освободить из узилища, как называет тюрьму Пантелеймон.

До Лозанны доехали на пароходе. Там остановились на неделю в дешевом пансионе. И туда долетела до них радостная весточка: Маняша освобождена.

- Теперь на душе немножко спокойнее, - сказал Владимир, провел рукой по лицу, как бы снимая крайнюю душевную озабоченность. - За маму спокойнее. С узелками к тюремным воротам будет ходить Маняша.

А Надежда уже обмакнула перо в чернила.

"Дорогая Марья Александровна, - писала она. - Как я рада! Теперь бы Аню только поскорее выпустили..."