Страница 105 из 215
- Интересно!.. Вот уж такая свадьба всем будет памятна: можно песню сложить!
Взбудораженная разговором, Глаша не могла заснуть, вертелась на узеньком диване с боку на бок.
В доме было тихо. Длинный маятник настенных часов четко отстукивал минуты. Временами налетал вихревой ветер, словно пригоршнями кидал на оконные стекла снежную крупу; надсадно отпыхивались паровозы, ведя тяжелые товарные поезда, перекликались пронзительными гудками.
Близится утро. Она, Глаша, с маленьким чемоданом отправится на станцию, встанет в очередь за билетом, приготовит деньги. Когда окажется перед окошечком, кассир, принимая кредитки, спросит: "Вам куда?" А она сама еще не знает. Правда, за нее уже решил Кржижановский. Но ведь она вольная птица, может лететь туда, куда рвется сердце. Путь ей не заказан. Облегченно выдохнет и скажет кассиру: "В Москву!" Для нее там нет запрета - может приехать в любой день.
А там куда? Как все другие, остановится в гостинице, - на два-три дня денег у нее хватит. Пойдет искать...
Кого?.. Кому она там нужна?..
Если бы Теодорович был неравнодушен к ней, написал бы хоть одно письмецо.
А куда? На деревню дедушке?!
Губы Глаши дрогнули в горькой усмешке.
Сама виновата - не успела дать парню адреса. Он ведь провожал ее в Рязань... Но разве мог подумать, что, заметая свои следы, она махнет к матери в далекую сибирскую деревеньку Шошино. Он и слова-то такого наверняка не слыхал. Может, ездил в Рязань, там спрашивал у подпольщиков. Никто не знает такой девушки! Может, часами ходил по улицам: не встретится ли случайно... И, раздосадованный, вернулся в Москву...
А в Москве ли он? Могли направить в какой-нибудь промышленный город с листовками... Ищи ветра в поле!
И спросить не у кого: старая московская явка теперь, после провала Баумана, уже не годится, а новой у нее нет. И Глеб Максимилианович не даст. Да и просить неудобно. Сдерживая догадливую улыбочку, он спросит: "А тебе, Глашенька, зачем в Москву? К кому на свиданье?.." Она, конечно, потупит глаза, покраснеет до корней волос. Со стыда можно провалиться!
Она должна ехать туда, куда ее направляют, где есть для нее дело. Партия - не стая скворцов, которые, бывало, посидят-посидят на тополе и начнут разлетаться кому куда вздумается. У партии - большое дело, и все свои маленькие дела надо до поры до времени завязывать в тугой узелок. Вон Курнатовский дал себе железный зарок - не жениться, пока не победит революция. А она, Глаша... Разве она не может так же? У нее тоже есть сила воли. Сумела же в свое время вырвать из сердца со всеми корешками любовь... Да какая там была любовь - просто девчоночье увлечение Митей Нарциссовым! А вышла бы за него - погибла бы как человек. Жена губернского чиновника какого-то там класса, прокурорша! Бр-р! Даже ледяные мурашки побежали по спине...
Но Теодорович... Иван... Ваня - это ведь совсем другое! Настоящий человек! Не казенная чиновничья душа!.. С таким можно смело связать свою судьбу...
Глаша опять усмехнулась.
А если он не вспомнил ее ни разу? Мелькнуло перед ним девичье личико, ничем не приметное, и исчезло как в тумане...
Нет, нет. У него глаза горели, как звездочки в ночи. И она будет искать его. Будет. Не в Москве, так в другом городе. В тюрьме. В тайге. По всей России-матушке.
Утром, оставшись одна в квартире, Зинаида Павловна села за письмо в редакцию "Искры". Спеша поделиться радостью, подробно написала о решениях, принятых на собрании.
Следом отправила второе письмо. В нем - вести из Питера: "...на Невском полиция избила 15 человек мирно шедших студентов". И тут же - о разговоре с одним купцом, вернувшимся из столицы. Тит Титыч рассказывал: "Нет, уж больно зазналось правительство, придется маленько осадить. Там, в Питере, все недовольны". - "Да кто же все?" - "А решительно все, спроси кого угодно. А уж прокламаций там этих - конца нет, а послушать разговоры, так страсть!" И закончила письмо кипучими строками: "Да, друзья, начинается опять что-то интересное и сложное. У меня душа так и прыгает. И пусть бьют, пусть, пусть. Только так можно колыхнуть тину, зажечь сердца на всем пространстве России. И это ведь в 100 раз лучше подачек, лучше зубатовского разврата..."
Поставила старую подпись - Булка.
Владимир Ильич тотчас же отозвался:
"Ваш почин нас страшно обрадовал. Ура! Именно так! Шире забирайте! И орудуйте самостоятельнее, инициативнее - вы первые начали так широко, значит и продолжение будет успешно!"
4
На звонок Зинаида Павловна вышла в сени, открыла дверь.
- Вот и я! - прозвенел знакомый девичий голос.
- Глашенька! Как я рада! - Зинаида Павловна обняла гостью. - Эк тебя морозец-то разрумянил! Входи скорее. Мы поджидали со дня на день, с часу на час. Глебушка уже волноваться стал. Думали: не стряслось ли...
- Ничего со мной не случилось. - В прихожей Глаша скинула шубку, потерла озябшие руки. - Просто пришлось кое-кого убеждать да выжидать. От Егора Васильевича - поклоны. Самые сердечные. Он здоров, в хорошем настроении.
- Значит, не напрасно съездила? Связь наладила? Вот хорошо! Глебушка обрадуется. А я напишу Ильичам. Сегодня же.
Впопыхах рассказывая о саратовских встречах, Глаша попросила ножницы; сидя на диване, слегка подпорола меховой воротник шубки, достала аккуратно сложенную тонкую бумажку и, развернув ее, подала Зинаиде Павловне:
- Вот от них!.. Просили переслать...
Взглянув на бумажку, Зинаида Павловна обхватила девушку обеими руками, прижала к груди:
- Глашура, миленькая! Какая ты молодчина!..
Вернулся с работы Глеб Максимилианович. От его куртки пахло паровозным дымом. Зинаида Павловна с листком в руках выбежала в прихожую, не дала ему раздеться:
- Сначала посмотри, что Глашенька привезла!
- И тому рад, что сама вернулась!
Прочитав коротенькие строчки о том, что Саратовский комитет признает "Искру" руководящим органом партии, Кржижановский чуть не подпрыгнул; влетев в горницу, схватил руку девушки:
- Спасибо! От лица партии! - Еще раз прочитал бумажку. - Это даже сверх ожиданий!.. Экзамен, Глашенька, выдержан отлично! - Отдал жене. Зашифруй для пересылки. А я опущу в почтовый вагон скорого поезда.