И ад следовал за ним

— Вы согласны, что чистоплотность идет вслед за благочестием? Ваши ощущения при виде криво висящей картины? Считаете ли вы окна, когда идете по улице? — Эту ерунду нес Сэм, значит, у него специальная психологическая подготовка.

— Не раздражают ли вас такие предметы, как дверные ручки? Грязные банкноты? Полотенца в туалетах?

Я отвечал и отвечал, постепенно раздражаясь, ах, уж эта психология, ах, знатоки человеческой души! Ведь и у нас в Монастыре одно время дули модные ветры и один патлатый замухрышка–психолог учил меня Науке Вербовки. Ему бы, заднице, свою жену завербовать, знакомую девицу на худой конец или хотя бы козу, а не рецепты давать старому асу! «Психология нужна для увеличения кпд!» — посоветовал один такой кудес­ник — и слова его пали на благодатную почву. «Кпд! кпд!» — взывал на совещаниях Маня, обожавший звонкие словечки из арсе­нала научно–технической революции — конгениальная идея взмыла в небеса и, как обычно бывало в Монастыре, опустившись в низы, превратилась в дым.

Наконец дама–психолог и Сэм удалились, и мы приступили к основному блюду.

— И все же, Алекс, я, конечно, рискую показаться тупым и ограниченным, но, если мы попытаемся суммировать, хотя бы схематично, причины вашего перехода… понимаю, что ответить на это непросто, и все же?

— Я же вам уже говорил, тут целый комплекс. Главное, наверное, желание жить свободно и отношения с Кэти. Хотя это только часть истины.

— Понимаю, понимаю…

— Ха–ха–ха, разве это возможно понять?

— Мы изучили все документы, которые вы передали. Кое–что требует уточнения и перепроверки. Правда, это не так просто без помощи англичан, а мы не намерены ста­вить их в известность о вашем существовании…

— Я думал, что отношения между союзниками теплее,— съязвил я.

— Они достаточно хорошие, но вы знаете, что со времен предательств Филби, Берджесса и Маклина мы стали проявлять осторожность. Мы проверили Генри Бакстона, очень аккуратно, конечно. Представляете, английская секретная служба даже не имеет на него досье, он чист перед ними, как дитя!

— Надеюсь, вы не сожгли его своей проверкой, иначе пламя может коснуться и ме­ня! — Я разыграл величайшую нервность.

— Что вы! Что вы! Повторяю: англичане ничего не узнают, все делается тонко. Кого он разрабатывал?

— Я об этом подробно написал. Шифровальщицу.

— Извините, но я не успел еще прочитать… все свалилось так неожиданно… Инте­ресно, а ваша резидентура разрабатывала меня? Надеюсь, на меня имеется досье? — Наивная улыбка, словно передо мною сидел не профессионал, а студент, открывающий азбучные истины. Нет, Хилсмен не так прост, как кажется, не размякай, Алекс, держи нос по ветру!

— Вы малообщительны, Рэй, и трудновербуемы… по нашим данным.

— И на этом спасибо. Но вы знаете, Алекс, наш директор — он, кстати сказать, пе­редает вам приветы и приветствует ваш переход — считает, что вам не следует выхо­дить из игры, вся группа должна остаться на плаву.

Идея Хилсмена не поразила меня: кому нужна шумиха в печати об очередном бег­леце, если можно вести игру? Центр не сомневался, что американцы ухватятся именно за это и будут тянуть эту линию до предела, пока о ней не пронюхают политики, которым нужны дрова в костер военных ассигнований и шумный шпионский процесс.

— А если Центр начнет меня подозревать? Наде­юсь, вам известна участь преда­телей? — засомневался я.

— Все зависит от нашего профессионализма! — успокоил Хилсмен.— Все оста­нется, как есть, мы никого не тронем — ни Генри, ни эту шифровальщицу, никого! Во всяком случае, на первом этапе. Так что продолжайте работать, как будто ничего не слу­чилось. Докладывать будете лично мне.

Хилсмен встал, подошел к кашпо с цветком и потянул носом — как ни странно, вса­сывающая сила его ноздрей не вырвала растение из горшка вместе с корнем.

— Как вы думаете, Алекс, если мы успешно продолжим игру, вы сможете вернуться на родину? — Хитрый вопрос задал волшебник Гудвин, рассчитывая на энтузиазм ду­рака.

— Это опасно. По–моему, вы недооцениваете риск, на который я иду. Кто знает, Рэй, не пьет ли с вами иногда кофе какой–нибудь мекленбургский агент, о котором я и не слы­хивал? — Я уже завелся, и ничто не могло меня остановить.

— О вашем существовании знает очень узкий круг, я вам уже говорил. Утечка ис­ключена, вам ничего не грозит!

— Оставьте, Рэй! С кем вы говорите? Разведка — такая же бюрократия, как и все остальные. С трепом и пересудами! Что это за узкий круг?! Вы и шеф в Лэнгли? А шиф­ровальщик, пославший отсюда вашу телеграмму? А шифровальщик, принявший ее в Лэнгли?! Кто–то понес ее директору, кто–то не выдержан на язык… А какая орава здесь! — Я подогревал себя.

— Даже Сэм не знает вашего имени!

— Мне даже неудобно слушать это, Рэй! — Пусть представляет себе, что такое игра на канате и без сетки, пусть не думает, что если я кажусь спокойным, то так оно и есть на самом деле! — Неужели Сэму трудно узнать, кто я такой, если он захочет?! Мне кажется, нам не стоит играть друг с другом в прятки и делать вид, что все идет хорошо. Прежде всего нужно ввести настоящую конспирацию и свести круг знающих меня лиц до мини­мума! Неужели нужно, чтобы меня в лицо знал медик, берущий анализ мочи?! Или эта мадам с идиотскими вопросами? Давайте работать чисто. Я передал вам все! Если угод­но, поставил на карту свою жизнь. Так берегите ее! Мне, как профессионалу, понятно, что вы мне не доверяете и не можете пока доверять, мне ясно, что вы должны проверять ме­ня и сейчас, и потом! Но давайте это делать умно, не светите меня!

Мое возмущение было вполне искренним: что же это такое? Светить меня перед шофером и перед охранниками?! Хоть бы парик надели или приклеили бороду! Идиоты! Размагнитились в союзной Англии, перестали ловить мышей!

— Прежде всего хочу заверить вас, Алекс, что мы вам доверяем.— Хилсмен гово­рил торжественно, медленно и вежливо, ведь вежливость, как глаголил Учитель Учителя, лишь мелкая монета, которой черт оплачивает кровь убитых им жертв.— И я учту ваши пожелания о безопасности. Что касается допросов, то приношу извинения. Думается, что если бы я находился сейчас у вас на родине, то меня проверяли бы менее рафинирован­ными способами…

Уел он меня больно, но спорить я не стал, проглотил, как должное, сам знавал умельцев–костоломов, встречал их в свое время в монастырской поликлинике — они шагали, выпятив свои 80–летние груди, увешанные регалиями, работа была — что говорить! — трудная, но способствовала долголетию.

Далее перешли к тайнам Монастыря. Американцы, по нашим данным, знали и о структуре, и о руководящих кадрах достаточно много. Тем не менее картину пришлось изрядно дорисовать, нашпиговать деталя­ми, не щадя сил на ядовитые характеристики настоятелей. С особой сладостью в сердце я изливал свою желчь на Бритую Голову и Маню, беспощадно рисуя каменистые тропы, по которым они карабкались к власти; красок я тут не жалел, Маня рухнул бы с кресла, если бы услышал хоть десятую часть моей исповеди.

Хилсмен записывал на магнитофон мой рассказ и не подавал ни звука — если дело пойдет таким образом и он будет играть в молчанку, то так и не нащупает Алекс ниточки, тянущиеся к Крысе, разобьет бедный Алекс голову с безукоризненным пробором прямо о каменную стену! Несчастная голова! Разве переживал такое сэр Уолтер Рэли, пират и лорд?! Кстати, его отрубленную голову заполучила любящая жена и хранила в спальне рядом со своей кроватью — о, Римма! О, Кэти! Милые мои! Умоляю, положите благород­ную голову благородного Алекса в пластиковый пакет, поставьте у своих ног, клянусь, что не буду гнить и вонять, не буду кататься по комнате и вращать глазами!

— У меня небольшая просьба. Очень важно укрепить мои позиции в глазах Центра. Мне нужна классная вербовка. Подумайте, Рэй, но это должен быть агент с секретными документами.— Я уже говорил с ним, как с коллегой.

— Я уже думал об этом. Не так просто найти секреты, которых не жалко. А «липу» ваши быстро раскусят, и тогда конец всему делу. Давайте, Алекс, начнем с малого, да­вайте для начала твердо стоять на земле. Развернем работу на существующем фун­даменте, посмотрим на реакцию Центра и не будем пока расширять диапазон наших действий! Будем надеяться, что нас не погубят непредвиденные случайности.