Тьма

Забравшись в фургон, я устроился поудобнее. Создавалось впечатление, будто Одноглазый малость погуливал с духом самостоятельно, но еды и питья было достаточно. Это немаловажно, ибо, когда возвращаешься, есть и пить хочется страшно. Блуждание с духом вытягивает энергию и буквально иссушает тело. А между тем мир, где витает душа Копченого, настолько притягателен, что пребывающий там может легко угодить в ловушку. Просто-напросто позабыть о том, что время от времени надобно возвращаться и подкреплять силы. И в результате закончить точно так, как Копченый.

Волю напившись и съев сладкую булку, я растянулся на вонючем матраце, закрыл глаза, потянулся и коснулся духа Копченого. Похоже, на сей раз он ощущал смутное беспокойство. Обычно его дух был подобен легко обволакивающей пустоте. В чем причина его неудовольствия, я не знал — возможно. Одноглазый плохо о нем заботился. Надо будет проверить, после того как вернусь.

Слившись с духом Копченого, я наблюдал за тем, как таглианцы то здесь, то там прорывают слабые оборонительные рубежи тенеземцев. Южане еще толком не оправились после землетрясения. Бедствие обрушилось на них столь неожиданно и разрушения были столь сильны, что у них просто не было возможности собраться с силами.

Однако засевший на Чарандапраше Могаба уже начал получать сумбурные донесения. Он передавал их Длиннотени. Хозяин Теней не верил в то, что мы действительно поведем зимнее наступление, и все перемещения наших войск считал отвлекающим маневром.

Донесения Длиннотень получал, минуя Ревуна, безо всякого его участия. Похоже, уродливый кудесник получил отпуск. Во всяком случае, обнаружить его я не мог.

Нарайян Сингх и Дщерь Ночи находились в стане душил, неподалеку от основных сил Могабы на Чарандапраше. Уж не знаю чем, но девчонка привлекла мое внимание. Я принялся вертеться, крутиться, присматриваться, прислушиваться — и приметил-таки кое-что, внушающее беспокойство. То, о чем необходимо было знать Старику. Его дочь умела видеть будущее, словно в магическом кристалле. Правда, видела она лишь отдаленные события, не то что Копченый. Пока еще никто, даже Сингх, не обращал на это внимания. Но рано или поздно Нарайян неизбежно заметит, что все ее даже вроде бы смутные предсказания попадают в точку.

По-видимому, заглядывая в кристалл, она всякий раз впадала в транс. Мне хотелось присмотреться к этому повнимательнее, но Копченый воспротивился, и на сей раз я почувствовал, что не могу его винить. У ребенка была такая аура, что соприкосновение с ней повергало в дрожь. Человек непроизвольно начинал думать о гробницах и прочих вещах, какие лучше бы оставить погребенными. И это в безмятежном, свободном от эмоций пространстве, где пребывала душа Копченого.

Госпожа находилась далеко к югу от Дежагора. Она упорно продвигалась вперед, не давая передышки ни себе, ни своим солдатам. Несмотря на крайнюю усталость, выглядела она для своего возраста совсем неплохо, ведь в сравнении с ней даже Одноглазый мог бы считаться молокососом. Ее сопровождали Лебедь Лозан с Тронной Гвардией и Прабриндрах Драх, утверждавший, что должен находиться там, дабы согласовывать с нею свои действия. Правда, как мне сдается, дурачил он этим только самого себя.

Госпожа пребывала в скверном расположении духа и спуску не давала никому. Лебедь был встревожен, князь озадачен. Правда, ничего вразумительного ни тот ни другой сказать не могли: своей тревогой и болью Госпожа ни с кем не делилась.

Наверное, ей, прожившей столь долгую и нелегкую — ведь когда-то она была женой Властелина — жизнь, представлялась нелепой сама мысль о возможности обратиться за помощью к простым смертным. К тому же, на мой взгляд, она была малость не в себе.

В известном смысле.

Но так или иначе, вопреки всему, что утверждали как дилетанты, так и признанные знатоки, с годами ее утраченные способности постепенно восстанавливались. Конечно, ей было еще далеко до той Госпожи, что правила некогда на севере великой империи, а десятерых кудесников, подобных Ревуну, держала на поводках, точно свору борзых. Но уже сейчас она набрала достаточно сил, чтобы это беспокоило и Ревуна, и Длиннотень, и, не сомневаюсь, ее сестрицу Душелова.

Между нею и Костоправом сама судьба вбила клин. Старик не доверял ей — той ее части, которая тяготела ко тьме. Слишком долго она была близка к самому средоточию мрака. Он боялся потерять ее и, как мне кажется, держал на расстоянии именно потому, что не слишком хорошо справлялся со своим страхом.

Для всех, кто пытался оказать ей сопротивление, продвижение Госпожи оборачивалось кошмаром, худшим, чем любое землетрясение.

Всюду, где действовали разрозненные таглианские подразделения, во главе их стояли братья из нашего Отряда.

Они находились в самой гуще событий, и их телохранителям из числа нюень бао тоже не приходилось сидеть сложа руки. Конечно, годы преследований со стороны Костоправа и Госпожи изрядно ослабили Обманников, но они не зря получили свое прозвание. В живых сумели остаться самые изворотливые и хитрые, самые опасные — и каждый из них никогда не упустил бы возможности нанести удар во славу своей богини.

Хотя у Могабы имелось несколько тысяч всадников, они еще не участвовали в стычках. Из всех тенеземских сил на затопленных землях лишь вояки Ножа не были застигнуты врасплох. Но и Нож, даже после пары стремительных и вполне удачных для него стычек с полками, набранными таглианскими жрецами, не предпринимал попыток удержать за собой какой-либо плацдарм. Он отступал к равнине Чарандапраш со скоростью, достаточной для того, чтобы не дать святошам усесться ему на хвост. В тех краях действовали исключительно отряды религиозных лидеров. Костоправ предоставлял им возможность осуществлять налеты на Ножа фактически независимо от остальных войск. Нож ненавидел святош и никогда этого не скрывал. Служба у Хозяина Теней предоставила ему возможность дать этой ненависти выход. Жрецы, в свою очередь, были решительно настроены заставить его умолкнуть навеки. Что же до Старика, то он, похоже, с немалым удовольствием позволял поднаторевшим в интригах и привыкшим вмешиваться в мирские дела святошам напрягаться, растрачивать деньжата и клясть самых преданных своих приверженцев в попытках уничтожить того, к кому он сам испытывал ненависть.