Страница 3 из 4
В ужасе я схватила за руку проходящего мимо кондуктора с криком: «Умоляю, скажите, где здесь первый класс?!» Уже на пути к выходу из этого ада за спиной я услышала родной британский выговор. «Well, it’s not that bad», – говорила одна юная розовощекая леди другой, пытаясь не наступить на очередного безногого нищего, ползущего по вагону.
Хоть бритты и стоики, нет в них американской бодрости, приподнятости, энтузиазма, бессмысленной хаотичной улыбчивости. (Возможно, просто антидепрессанты не так распространены, как в США. Консервативные островитяне предпочитают решать свои психологические проблемы древними, как два раздельных крана, способами: воздух, солнце и вода. Ну а депрессию в тяжелой стадии всегда можно вылечить стаканчиком-другим в ближайшем баре.)
Конечно, так грузить окружающих своими проблемами и негативными оценками, как это делают в России, нигде не принято. Но в отличие от Америки на вопрос «Как дела?» британский друг иногда может вздохнуть и загадочно-печально протянуть «okeish» (в смысле ok, да не совсем). А затем ненадолго распустить нюни и мимоходом поворчать на погоду, времена и моды, цены, работу, здоровье и прочие недостатки обычного человеческого бытия.
Впрочем, потом он все равно махнет рукой, хлебнет пива и скажет: «Oh, well, soon will be Christmas» («Ну ничего, скоро будет Рождество»), даже если на дворе лето в разгаре. Этой фразой бритты обычно завершают практически любые свои жалобы и разговоры о чем-то, что их страшно напрягает. Значит, скоро все наладится, потому что все равно придет то самое чудесное время, когда можно будет есть рождественскую утку и пить глинтвейн. Просто вот именно сегодня на улице дождь и настроение немного минорное. А так – жизнь прекрасна и удивительна.
Впрочем, у британцев есть легкая и не всегда очевидная для чужаков склонность к ностальгии и посыпанию голов пеплом. В последнее время благодаря финансовому кризису повсеместной стала точка зрения, характеризующаяся кратким «Things ain’t what they used to be» («Все уже не так, как раньше», когда, видимо, деревья были больше, зарплаты выше, а Британия – зеленее). Как упаднические настроения соседствуют с верой в то, что все не так уж и плохо, – это еще вопрос. Но не стоит забывать о том, что Британия – страна контрастов, а британский темперамент удивителен и непредсказуем, совсем как двойной кран.
«Безответственность, эгоизм, растущие без отцов дети, вознаграждения без усилий – вот признаки нашего поколения. Это то, к чему пришла наша страна, – сокрушаются британцы. – Молодежь полагается на Интернет, который думает за них. Общество жестоко, доброта и щедрость становятся редким товаром». В газетах, на телевидении, в книгах – всюду decline (упадок) одного и crash (крушение) другого – соблазнительная тема. Направление даже получило название declinism (упадничество). Появились и книги вроде «Что не так с Британией?» (What’s wrong with Britain?) Патрика Хатбера.
По одной из гипотез, все началось в начале 1960-х с подачи людей, активно критиковавших правительство консерваторов. Это была интеллектуальная прослойка, недовольная политикой в области образования, международных отношений, возмущенная тем, что страной правит «оксбриджская элита», которая не имеет ни необходимых научных знаний, ни технического образования. Обвинения основывались в том числе на таком сомнительном утверждении, как медленный экономический рост Великобритании по сравнению с остальной Европой. (Причиной этого на самом деле было то, что Британия оказалась в гораздо лучшей ситуации по сравнению с другими странами после окончания Второй мировой.)
Упадничество уже долгое время доминирует в Британии. Существуют разные виды упадничества. К примеру, «марксистское», «консервативное», «крайне правое» и «крайне левое». Один из самых популярных мотивов – падение доли страны в объеме мирового экспорта с 25 % во время Второй мировой до 8 % в наше время. Как это ни странно, но одним из самых известных «упадников» считается Маргарет Тэтчер. Она убеждала общественность в том, что те экономические проблемы, с которыми страна столкнулась в середине 1970-х, сами по себе не исчезнут.
Разглагольствования о том, что «страна катится черт знает куда», дошли до того, что некоторые «крайние упадники» называют Британию «страной третьего мира» (очевидно, что они ни разу не были за пределами Европы, так как это сильное сравнение не имеет ничего общего с реальностью). Да что там говорить, несчастного премьер-министра и лидера партии консерваторов Дэвида Кэмерона за его реформы и сокращения бюджета сравнивали то с Гитлером, то со Сталиным, а то и с кем похуже. Однако на самом деле это упадничество не что иное, как последние отголоски ностальгии по грандиозной роли маленького острова в истории цивилизации, уникальной миссии и великой Британской империи, бескрайней и прекрасной.
На самом деле «упадничество» было неотъемлемой частью политико-экономической дискуссии в стране начиная с конца XIX в. Однако тема начала набирать популярность в конце 1950-х – начале 1960-х, когда была опубликована коллекция эссе Артура Костлера «Суицид нации» (Suicide of a Nation). В 1980-х также появился ряд «упаднических» изданий вроде книги «Английская культура и упадок индустриального духа» Мартина Вейнера. В славном британском прошлом авторы искали не истоки успеха, а признаки падения. В истории «упадники» видели только темную сторону: к примеру, практические навыки британских инженеров казались им опасными для теоретического знания, а любовь бриттов к их садам и полям – чуть ли не угрозой индустриальным ценностям.
Одним из наиболее именитых экспертов-«упадников» был Корелли Барнетт. В своем бессмертном труде 1986 г. «Аудит войны», написанном в продолжение книги «Коллапс британской державы», он отмечал, что на протяжении Второй мировой войны британская промышленность была ужасающе неэффективна. В этом Барнетт обвинял правящие круги, которые больше заботились о своем кошельке, нежели об индустрии. Книга оказала огромное влияние на многих британских политиков и обычных людей. Сама миссис Тэтчер прочитала ее, а многие из ее министров не раз цитировали Барнетта в своих публичных выступлениях. Это удивительно, так как Кларка сложно отнести к «государственным экономистам». Он скорее был националистом от экономики и утверждал, что Великобритания конкурирует с другими странами и европейскими державами – как в индустриальном и технологическом, так и в военном плане. Стране нужна решимость сражаться, считал Кларк, на воде, на суше, на открытом рынке – везде.
Конечно же, Британия далеко не в упадке. Но ведь это смотря с чем сравнивать, скажете вы. А британцам есть с чем: в середине XIX в. страна стала первой морской и индустриальной супердержавой, чье величие основывалось на технологическом превосходстве. Тогда Британия могла сразиться с кем угодно – и победить. Но после 1945 г. маленькому острову уже нелегко было тягаться с огромными амбициозными США и СССР. И бритты искренне поверили в падение Британии с былых высот, вместо того чтобы принять данность: остров уже не был сверхдержавой, его роль в мире изменилась, однако стала от этого не менее важной.
Время от времени бритты продолжали доказывать себе, что они все еще ого-го. Взять, к примеру, битву за Фолклендские острова 1982 г. Ну, какая другая держава (ну, может быть, кроме СССР) поперла бы свои корабли за 13 000 километров в атлантические воды, где даже ближайшая авиабаза в 6000 километрах? Туда, где сражаться нужно будет с главной силой в регионе, вооруженной последними новинками техники? Но Маргарет Тэтчер знала, что делала: победа в битве за Фолклендские острова действительно поддержала дух нации. Бритты вновь поверили в то, что их страна – мировая сверхдержава, и на время приободрились.
Однако сегодня, когда экономика нуждается в реформах, армия и полиция прошли через сокращения, а на рынке труда некий застой (если не сказать хуже), островитяне вновь несколько приуныли, и упадничество набирает силу. Самое удивительное, что даже в условиях кризиса показатели Британии, равно как и прогнозы на будущее, гораздо лучше, чем в остальной Европе. Страна остается доминирующей силой в ЕС, экономика острова обещает перерасти немецкую к 2040 г. Что говорить о культуре и толерантности, которые сделали Британию одним из самых спокойных мест для жизни в Европе. Но нет, время от времени бритты все равно время от времени продолжают вздыхать, что «Things ain’t what they used to be».