Вендетта

Закончив все дела здесь, я выполз через бандитский проход, закрыв его за собой с чрезвычайным тщанием и осторожностью, и затем направил свои шаги прямиком к пристани Моло. Я поспрашивал среди моряков, которые там околачивались, и узнал, что один небольшой бриг как раз готовился к отплытию в Палермо. Палермо подходило мне как нельзя лучше, так что я отыскал капитана судна. Это был темнолицый моряк с веселыми глазами, который обнажил свои белоснежные сияющие зубы в самой любезной улыбке, когда я изъявил свое желание отправиться с ним, и немедленно согласился на очень умеренную сумму, которая, однако, как я позже узнал, составляла тройной размер стандартной оплаты. Но прекрасный жулик обманул меня с такой легкой и изящной любезностью, что я едва ли об этом догадался бы, не признайся он в этом сам. Я слышал до этого об открытой и глупой честности англичан. Осмелюсь признать, что некоторая правда в этом есть, но для меня лучше оказаться обманутым дружелюбным товарищем, который подарит и веселую шутку, и яркий взгляд, чем оплатить настоящую цену неотесанному хаму, которому редко достает вежливости даже на то, чтобы пожелать вам доброго дня.

Мы отправились в плавание примерно в девять часов. Утро было ярким, и воздух для Неаполя казался почти холодным. Вода слегка колыхалась вдоль бортов нашего маленького корабля, издавая булькающий болтливый ропот, как будто оживленно рассказывала обо всех приятных вещах, которые встречала между рассветом и закатом солнца. О кораллах и переплетающихся морских водорослях, которые росли в синих глубинах; о маленьких сверкающих рыбках, прыгающих в разные стороны между волнами; о тонких раковинах, внутри которых обитают еще более нежные существа: фантастические маленькие создания, прекрасные, как тонкое кружево, которые выглядывают из розовых и белых дверей своих прозрачных домиков и с интересом смотрят на мерцание сине-зеленого и вечно движущегося вокруг них элемента так же, как и мы смотрим на широкий купол неба, плотно усеянный звездами. Обо всех этих вещах и еще о многом странном и приятном, сплетничала вода, нескончаемо лепетавшая вдоль бортов, думаю, у нее даже было что поведать мне о женщине и женской любви. Она радостно рассказывала мне о том, сколько прекрасных женских тел она видела, поглощенных холодными объятиями воинственного моря; тел, изящных и мягких, как мечты поэта, но брошенных, несмотря на всю их изящную красоту, в жестокую пучину неистовых волн, упавших на галечное дно на съедение подводным монстрам.

Когда я сидел сложа руки на палубе корабля и смотрел вниз, в ясное Средиземное море, блестяще-синее, как озеро из расплавленных сапфиров, то мне казалось, что я видел ее – Далилу1 моей жизни, лежащую на золотом песке, в то время как ее роскошные волосы расплываются вокруг, как желтые сорняки, ее руки скрючены в предсмертной агонии, ее губы смеются, синие от проникающего холода омывающих их потоков, – она бессильна двигаться и вновь улыбаться. Я подумал, что она бы прекрасно так смотрелась, намного лучше, чем вчера вечером она выглядела в руках ее возлюбленного. Я так глубоко погрузился в свои мысли, что чье-то внезапное прикосновение к плечу заставило меня вздрогнуть. Я поднял глаза: рядом стоял капитан брига. Он улыбнулся и протянул сигарету.

«Синьор не желает закурить?» – спросил он учтиво.

Я машинально взял скрученную ароматную гаванскую сигару.

«Почему вы назвали меня синьором? – резко спросил я. – Я простой коралловый рыбак.

Маленький человек пожал плечами и безразлично кивнул, однако веселая улыбка все еще плясала в его глазах, покрывая складками его оливковые щеки.

«О, ну конечно! Как будет угодно синьору, но все же…» – и он закончил фразу другим выразительным пожатием плеч и поклонился.

Я пристально посмотрел на него и спросил с некоторой строгостью: «Что вы имеете в виду?»

С той птичьей легкостью и быстротой, которая была его манерой, сицилийский шкипер склонился вперед и положил коричневый палец на мое запястье.

«Прошу меня извинить! Но это не руки рыбака!»

Я взглянул на них. Действительно, их гладкость и изящная форма выдавала мой обман, и веселый маленький капитан оказался достаточно проницательным, чтобы заметить несоответствие между моими руками и грубым костюмом, который я носил, хотя никто другой из тех, с кем я контактировал до этого, не проявил подобной наблюдательности. Сначала я был немного смущен таким замечанием, но после минутной паузы я встретил его пристальный взгляд откровенно и, зажигая сигарету, небрежно бросил:

«Это верно! Ну и что же из этого, друг мой?»

Он поднял руки в примирительном жесте.

«Ничего более, только это. Синьор должен знать, что он в полной безопасности со мной. У меня короткий язык: я говорю только о самом себе. У синьора должны быть свои причины на то, что он делает, я уверен в этом. Синьор подвергся страданиям – достаточно одного взгляда на его лицо, чтобы это заметить. Ох, Боже, в этом мире столько печалей! Есть любовь, – он быстро перебирал пальцами, – есть еще ревность, ссоры, денежные потери – любая из этих вещей способна заставить человека сдвинуться с места в любое время и в любую погоду. Да, поистине это так, уж я то знаю! Синьор доверил мне свою жизнь на этом корабле, и я смею заверить его в своей преданности».

И он поднял свою красную шляпу с таким очарованием и искренностью, которые в моем одиноком и угрюмом состоянии тронули меня до глубины души. Я молча протянул ему руку, и он пожал ее с выражением, в котором смешалось уважение, симпатия и искреннее дружелюбие. И после этого вы скажете, что я переплатил за билет? Да, но он бы не предал меня и за двадцатикратную переплату! Вы не можете понять этой противоречивости итальянского характера? Нет, осмелюсь сказать, что нет. Политика меркантильного англичанина при тех же обстоятельствах заключалась бы в том, чтобы получить с меня как можно больше посредством различных хитростей и уловок, а затем пойти со спокойной совестью и холодным самообладанием в ближайший полицейский участок и описать там мою подозрительную внешность и поведение, таким образом создав мне новые проблемы, не считая душевного расстройства. С редким тактом, который отличает южан, капитан сменил тему разговора, переведя ее на табак, которым мы оба наслаждались.

«Прекрасный, не так ли?» – спросил он.

«Превосходный!» – ответил я – ведь поистине так оно и было.

Его белоснежная улыбка сверкнула веселым задором.

«Он должен быть высшего сорта, ведь это подарок человека, который курит исключительно лучшие сигары. Ах, Боже мой, что за прекрасный человек так безнадежно испорчен – этот Кармело Нери!»

Я не мог подавить разгоревшееся удивление. Какой каприз Судьбы связал меня с этим известным бандитом? Я фактически курил его табак и был обязан всем своим нынешним богатствам его украденным сокровищам, спрятанным в моем семейном склепе!

«Так вы его знаете?» – поинтересовался я с любопытством.

«Знаю его? Так же хорошо, как самого себя. Дайте вспомнить, ровно два месяца назад, да, два месяца прошло с тех пор, как он стоял со мной вот на этом самом корабле. Вот как все было: я шел на Гаэту, а он пришел ко мне и сказал, что его преследуют жандармы. Он предложил мне больше золота, чем я когда-либо видел в жизни за то, чтобы я отвез его в Термини, откуда он смог бы пробраться к одному из своих убежищ на Монтемаджорре. И с ним была Тереза. Он нашел меня одиноко стоящим на бриге, когда мои люди сошли на берег. Он сказал: „Отвези нас на Термини и я дам тебе кучу денег, а если откажешься, то я перережу тою глотку“. Ха, ха, ха! Это было здорово! Я рассмеялся над ним. Я поставил стул для Терезы на палубе и дал ей несколько больших персиков. Я сказал: „Да, мой Кармело! Не нужно никаких угроз! Вы не убьете меня, а я не предам вас. Вы – вор, и очень плохой вор, клянусь всеми святыми! Но смею сказать, что вы будете не более опасным, чем владелец гостиницы, если уберете руку с ножа“. (Как вы уже знаете, синьор, однажды войдя в гостиницу, вам придется заплатить чуть ли не выкуп, чтобы оттуда выйти!) Да, я говорил с Кармело на его языке. Я сказал ему: „Я не возьму большой платы за вашу с Терезой поездку до Термини. Дайте мне обычную плату за проезд, и мы расстанемся друзьями, я сделаю это ради Терезы“. Он был удивлен и улыбнулся своей мрачной улыбкой, которая могла означать как расположение, так и смертный приговор. Он взглянул на Терезу. А она подпрыгнула со своего стула, рассыпав персики по палубе, затем положила свои маленькие ручки на мои ладони, и слезы выступили на ее прелестных голубых глазах. „Вы добрый человек, – сказала она. – Должно быть, у вас есть женщина, которая вас очень любит!“ Да, так она и сказала. И она была права, да благословит ее Пресвятая Мария!»

1

Далила – в Ветхом Завете женщина-филистимлянка, обольстившая и предавшая Самсона.