Страница 10 из 12
Второе правило критики
Никогда не сознавайся, что тебе нравится. Это может говорить о твоем плохом вкусе.
Ругай все подряд. Это говорит о твоем утонченном вкусе.
Третье правило критики
Не аргументируй свою критику. Иначе может завязаться дискуссия. Отсутствие аргументов – это отсутствие оппонентов.
Первое правило аргументации
Универсальный аргумент при отсутствии других доводов: «А ты, вообще, кто такой?»
Второе правило аргументации
В любой момент дискуссии безотносительно темы спросить: «Ну, а дважды два – четыре? Вот, а что же ты тогда споришь?»
Третье правило аргументации
Любой довод звучит убедительнее, если его предварить словами: «Еще древние говорили…».
Четвертое правило аргументации
Самые серьезные доводы против чего-либо приводит обычно тот, кто это что-либо никогда не пробовал.
Правило определения правды
Ложь чаще всего эмоциональна. Воздействуя на эмоции, она усыпляет разум. Эмоции искажают даже правду. Эмоциональная правда – это не ложь, но и не совсем правда.
Странный пассажир
Часть первая, почти авиационная
«Взлетный курс 180, выход правым, на Приморское».
«А можно левым?»
«Тогда взлетный 179, выход левым».
Это я немного поторговался с диспетчером. Очень уж не хотелось тратить лишние три-четыре минуты. Да и не лишние они вовсе, если учесть, что сегодня еще три раза нужно будет смотаться сюда из Одессы. Взлетный режим, и после короткого разбега отрываемся от травы аэродрома МВЛ Киллия. МВЛ означает местные – не путать с международными – воздушные линии. Сейчас левым доворотом – и вдоль Дуная в сторону моря. Конечно, левым разворотом здесь тесновато будет. Дунай, а вместе с ним и государственная граница СССР подходят почти вплотную к аэродрому. Поэтому режим двигателя максимальный. Даже на слух ощущается, как мотору тяжело. А когда мотор на самолете всего один, то и кожей ощущаешь все его проблемы. И нет лучшей мелодии, чем этот 110-децибельный привычный рев мотора. И нет лучшей опоры, чем этот звук, который скорее не слышишь, а чувствуешь. Пятьдесят метров – убираю закрылки в три приема. «Сейчас тебе станет полегче», – это я мотору. Рука ложится на сектор газа, и смотрю на бортовые часы. Еще есть время. Секундная стрелка только касается отметки 12, заканчивая свой третий круг и третью минуту нашего полета… И в это момент звук мотора проваливается.
Исчезает.
Оглушает тишина.
Обостренно понимаешь, что небо не есть нормальная среда обитания даже для нас, «человеков летающих». Остановившийся двигатель останавливает время. В такой оглушительной и вязкой тишине невыносимо дышать.
«Господи! Что же делать?» – с тяжелым выдохом вырывается из груди.
«Ну и что? И надо было тебе выторговывать у диспетчера выход левым после взлета. Взлетел бы, как положено. Выход правым. Дольше на три минуты, но справа вон поля дороги, выбирай не хочу, где пристроиться без двигателя. А теперь что делать будешь?»
Спокойный голос возвращает хоть и в неприятную, но реальность: мы в пятидесяти метрах от земли, тишина, левый крен, впереди Дунай, но до него не дотянуть. Прямо – пограничные столбы и рисовые чеки. Тоже не лучшее место для приземления. На аэродром, вопреки всем обещаниям руководства по летной эксплуатации самолета Ан-2, не вернуться. Что-что, а это я точно знаю. Не раз проверялось на тренировках. Голос исходит от «странного» пассажира. Странным я про себя назвал его еще при посадке пассажиров в самолет. Странность его заключалась в том, что голос, как у диктора телевидения, никак не вязался с внешностью болгарского крестьянина, коих очень много в этих краях. Его комментарии моего, мягко говоря, не совсем правильного решения говорили, что он очень хорошо осведомлен о неприятной ситуации, в которой мы оказались. Оказались из-за моей ошибки. Причем ошибся я один, а в неприятной ситуации оказались мы все. Все: это экипаж, я и мой второй пилот Валера Лапин, а также двенадцать (полная загрузка!) пассажиров нашего воздушного лайнера Ан-2, еще именуемого в народе «кукурузником». Спокойствие пассажира успокоило и меня. Я уже четко знал, что надо делать в следующее мгновение, но оно, это следующее мгновение, все не наступало. Когда долго летаешь на самолете с одним мотором, то очень хорошо его, этот мотор, чувствуешь. Понимаешь, что это единственная точка опоры в среде необитания, что зовется небо. И поэтому точно знаешь, что в следующее мгновение, после того как этой точки опоры не станет, ты начнешь стремительно терять высоту, и только быстрая отдача штурвала от себя позволит превратить неминуемое падение в полет. Пусть это будет очень похоже на падение, но это все-таки будет полет, со всеми присущими полету законами и шансами. И если я не ощутил потерю опоры, это означает, что следующее мгновение еще не наступило. Таковы законы полета. А пока не наступило следующее мгновение, будем жить в этом.
«Я же говорил, что в пилотской кабине находиться нельзя», – попытался я строго сказать странному пассажиру.
«А тебе говорили, что при взлете с аэродрома местных воздушных линий Киллия с южным курсом нужно выход выполнять правым разворотом. И что?»
Тут он попал с самую точку. Конечно, формально, согласно инструкции по производству полетов на этом аэродроме, после взлета с курсом менее 180 (а 179 хоть и всего на один градус, но меньше 180 градусов) я мог выполнить левый разворот. Но сам я, увидев это у другого пилота, назвал бы это мальчишеством. И на тебе, на те же грабли! Для меня, опытнейшего командира с налетом более пяти тысяч часов, тридцати двух лет отроду, это непростительно. Я это понимал и даже поморщился, настолько явно представил последствия, если реально наступить на грабли. Здесь же все может быть куда более неприятным. Оправдываться было бесполезно. Если я не мог оправдаться перед собой, то все другие оправдания уже лишние.
И все же интересный собеседник, однако.
«А вы кто будете?»
«Тебе важнее знать не кто я, а зачем я здесь».
Молчу.
«У тебя есть вопросы. Я могу ответить на любой твой вопрос»
«Сколько мне летать на Ан-2? Разве для этого я оканчивал летное училище? Неужели я не способен на большее?» – спросил я, как будто все время готовился к этой встрече с единственной целью узнать, сколько еще мне бороздить нижнее воздушное пространство на самом большом в мире биплане с одним мотором.
«О, Создатель! Разве для этого мне стоило веками совершенствоваться, постигать основы мироздания? Я не могу не только осуждать, но даже подвергать сомнению Твои деяния. Но не ошибся ли Ты, посылая меня сюда только для того, чтобы ответить на вопросы о летной карьере сего человека. Правильно ли я Тебя понял? Неужели на сей планете не осталось того, кто хочет познать Истину? Люди отрекаются от мирских благ в поисках Знаний, морят себя голодом, изнуряют учебой, чтобы познать мир, а я должен этому разгильдяю от авиации рассказывать о его карьерном росте. Да был бы он еще такого роста достоин. Ответь мне, Господи!» – на многих языках и наречиях с применением допустимых и не очень оборотов и сравнений запричитал мой странный пассажир. На то он и был странным, что я его понял. Понял и возмутился:
«Конечно, предсказать конец света через 652 года или нашествие саранчи на Северный полюс в 22 веке – это просто! Это мы мигом! Кто ж проверит? А вот ответить на конкретный вопрос обычно ниже нашего достоинства. Мы выше этого. И потом, это же проверить можно! Вот тут мы пас!»
Мой не менее эмоциональный монолог зацепил моего визави и вверг в уныние, как любого мастера ввергает в уныние работа подмастерья.
«Пятнадцать лет».