Всё, что исхожено…

Поздоровавшись, Боря постоял немного, от пива отказался пока, а отозвал меня в сторонку и лаптоп свой раскрывает. А там шея женщины какой-то. Увитая огромным многорядьем жемчугов. Я говорю Боре, что жены мне вполне хватает, и даже не хватало бы, я сам привык решать этот вопрос. А он, оказывается, не женщину, а это многорядье мне предлагает.

– Боря, – говорю я, – у кого из нас белая горячка? Я разве когда-нибудь говорил тебе, что интересуюсь жемчугами?

А он на меня руками машет:

– Дурак, я же тебе хороший бизнес предлагаю! Хозяин в Болгарии владеет этим. Сейчас у него проблемы и он отдаст это очень дёшево! Цена ожерелью пять миллионов евро. А он готов уступить за полтора! И ещё мне десять процентов оттуда! Я хочу их поделить с тобой. Я знаю, что у тебя много богатых друзей!

Я сглотнул набежавшую слюну и сказал:

– Боря, а можно я уже сейчас поделю наши барыши? Возвращайся к столу и возьми банку пива из пакета на полу. И больше никогда мне ничего подобного не предлагай, а то я эту банку у тебя через суд обратно отыграю, и все судебные издержки как раз покроет твоё замечательное ожерелье, евросоюзец ты хренов!

Он сначала решил обидеться, заморгал-заморгал своими пятидесятилетними моргалками, но банка пива всё же перевесила.

Я вернулся к столу и пиву, Боря трусил следом, оставивши свой лаптоп на заборе. Мичурину я сказал:

– Кумкват думаю на лимон, тот, что в поле, привить. Только надо такой, как у Кати растёт.

Мичурин обстоятельно замял сигарету в пепельнице и молвил раздумчиво:

– Пожалуй… Но там мне одна ветка понравилась, я на неё мандору привью.

Уроки садоводства

Недели две назад неожиданно ко мне в гости папа пожаловал. На всякий случай поясню – мой папа. А то некоторые думают, что у меня, кроме правнуков, уже и родственников других не может быть. Однако нет, у меня много родни, и папа с мамой в том числе. И вот приезжает мой папа, ненадолго, на три дня всего, даже на два с половиной. Посмотреть, как тут его сынок и внучки поживают.

Папа не молоденький у меня уже, за восемьдесят, а вот не сидится же ему дома, ездит по миру, пристально присматривая за своими чадами. Прямо с Кипра он ещё на пару дней в Лондон заглянуть поехал проверить, всё ли там путём у моей сестрицы.

Но прежде он на Кипре успел порядок навести. Наутро после его приезда я решил встать пораньше, памятуя, с каким презрением он всегда относился к любителям долгого сна. Поэтому я вместо своих обычных шести часов утра встал в пять. Опоздал, конечно, он уже давно орудовал в саду с секатором, пилой и кетменём. Я пожелал ему доброго утра и спросил, не свозить ли его куда-нибудь по достопримечательностям. Папа ответил, что никак невозможно, потому что у него всего два дня осталось, а сад у меня очень запущенный. На это обидное заявление я не нашёлся ничего ответить, кроме как удалиться в свой кабинет и углубиться в компьютер.

Часа через три жена моя развезла детей по школам и позвала нас завтракать. За завтраком воодушевившийся папа демонстрировал мне семена фасоли, выращенные им в Москве из привезённых с Кубы, и давал рекомендации по их посадке. Оказывается, именно эта фасоль очень хороша. Там у них на Кубе с мясом большие проблемы и весь необходимый организму белок аборигены получают именно из этой фасоли. Меня подмывало спросить, вывез ли он ещё чего-нибудь с Острова Свободы, кроме фасоли и знания, что там нет мяса, но я удержался. И сажать фасоль мне у себя не хотелось, хоть она и заменяет мясо. Потому что здесь в одном знакомом мясном магазине нам мяса бесплатно дают для нашей собачки столько, что ей одной не съесть.

После завтрака папа снова кинулся к своему кетменю, а я к своему компьютеру. Я знал, что мне никак нельзя пытаться составить ему компанию, это может закончиться трагически для моего изношенного организма. Он тоже это знал и щадил мои натруженные больные ноги, руки и спину. Я ему с балкона кричал время от времени, чтобы он не слишком усердствовал – у него ведь ноги и спина тоже немолодые. И даже неуверенно предлагал свою помощь слабым голосом. Но он отмахивался, справедливо беспокоясь за моё здоровье. Сам же он не напрягается, говорил мне папа, так потихоньку, в своё удовольствие.

В обед выяснилось, что папе всё-таки нужен помощник. Иначе ему не успеть осуществить задуманное. А задумки его размахнулись куда дальше моей фантазии, когда я начинал оккупировать чужие территории, раскинувшиеся за моим забором. Папе понадобились какие-то траншеи, какие-то дорожки, уводящие далеко за пределы нашей территории. Нужен был мальчонка из бангладешцев или пакистанцев, а лучше узбеков, которые по своей работоспособности с кетменём и киркой не имеют себе равных. Договорились, что назавтра я такого помощника найду.

После обеда я, покряхтывая от болей в костях, поплёлся наверх вздремнуть, а папа, пружинисто подскочив, побежал в сад.

Я лежал и сквозь накатывающую дрёму видел картинки давно ушедшей юности. Как мы живём ещё в Узбекистане и как мой склонный к компромиссам папа просит меня вскопать огород. А я уже старшеклассник, и мне погулять хочется. Но он мне говорит: конечно, сынок, вскопай совсем небольшой участок и иди гуляй. И показывает – от сих и до сих. Я кричу: ты что, издеваешься? Это же за неделю не вскопать! А он смеётся – здесь на пятнадцать минут работы, максимум на двадцать, я старый и то за полчаса сделаю.

Я пытаюсь выполнить задание – ребята уже давно ждут. И только с бешеной скоростью я укладываюсь в полтора-два часа. И уже не до гуляний мне после этого – все кости, все мышцы гудят, как высоковольтные провода, и глаза из орбит.

Но гулять, конечно, всё равно шёл. И так каждый раз. С тех пор разучился я работать спокойно – только, как ужаленный.

Через несколько лет я уже в Москве, женат и еду с тестем на дачу. Там нам песок привезли, а вывалили далеко – к участку не подъехать. И тесть говорит, что неплохо бы было сегодня хоть несколько тачек песка привезти. Я беру тачку, лопату и бегу к куче с песком. Сделал несколько рейсов, вдруг смотрю – тесть на дорогу вышел и смотрит на меня с открытым ртом. Когда я приблизился, он спросил с удивлением:

– А почему ты всё время бежишь? Куда ты торопишься? Устанешь же!

Действительно, подумал я. Чего это я бегу, куда? И пошёл медленней. И только возле ополовиненной уже кучи песка обнаружил, что я снова бегу. Так я за два часа целую машину песка и перевёз. Тесть был в шоке и потом вспоминал много лет о виденном.

…На следующий день я привёз папе помощника, молодого узбека, чтобы им удобнее объясняться было. Папа по-узбекски говорит в совершенстве – так жизнь сложилась, что вырос он в глухом кишлаке. Узбек из уважения к такому работодателю с особенным усердием работает. Как заведённый, только пыль столбом стоит. А дедушка в обед задумчиво так говорит мне:

– Не нравится мне этот работник. Лентяй какой-то. Завтра до отъезда у меня ещё полдня есть, ты мне на полдня другого работника найди.

Я отвечаю твёрдо:

– Нет, папа. Я сам потом потихоньку закончу то, что ты начал.

– Хорошо, – соглашается папа, – я тебе покажу, что надо доделать. Только ты потихоньку, не напрягаясь, ладно? По пятнадцать-двадцать минут в день. Это тебе будет даже полезно.

А мне так и слышится недоговорённая концовка фразы:

– И иди гуляй.

О воде

У нас тут с водой не очень хорошо. Остров маленький, дождей мало, находимся чуть ли не в Африке. Та Африка, что близко к нам, конечно, северная. Но она много, много жарче Южных Курил.

Ну, Африка или не Африка, а мы, конечно, Европой себя мним, оттопырив нижнюю губу. Впрочем, я не про Африку или Европу сегодня, а про воду. Нет, я не жалуюсь, в кране вода, конечно, практически всегда есть, если только не засуха, случающаяся раз в несколько лет. Тогда нам воду танкерами из Греции привозят. Да и тогда-то, положа руку на сердце, в кране вода не иссякает, не давая кинуться искать виноватых, зорко вглядываясь в сопредельную страну с нашего восточного берега.