Страница 6 из 18
Бессмысленные животные
Олег Сергеевич лежал на диване и, лениво почесывая волосатое пузо, внимательно смотрел на муху, сидящую на потолке.
Муха же, лениво почесывая лапками брюхо, внимательно смотрела на Олега Сергеевича, лежащего под нею на диване.
– Вот – муха, – неспешно вслух думал Олег Сергеевич, – Самое бессмысленное животное. И к тому же – антисанитарное. Жрет черти что, и заразу разносит. Надо бы ее тапком придавить…
– Вжу, – неспешно вслух думала муха, – Жу-жу вжу-жужу, быз-быз…
– Смотри-ка, – продолжал думать Олег Сергеевич, – Еще и жужжит что-то там, будто понимает! Как бы не нагадила…
– Жу-жу-вжу, – продолжала думать муха, – Вжу быз-быз жу-жу!
– Вжу-вжу! – передразнил муху Олег Сергеевич, – Дура…
– Вжо? – муха на мгновение перестала почесывать брюшко, расправила крылья и, спикировавши на Олега Сергеевича, причинила тому жирную точку на лоб, после чего вернулась на потолок и продолжила ленивые почесывания. – Вжожу жибжи!
От такой наглости Олег Сергеевич потерял дар речи, в бешенстве вскочил с дивана, выхватил из-за пазухи тапок и, подпрыгнув, размазал муху по потолку.
– Я тебе покажу, «вжожу жибжи»!!! – крикнул он, обтирая тапок о штанину и снова укладываясь на диван. – Совсем распоясались, бессмысленные животные…
Черти
Бякин выпил стопку водки и сказал:
– Вы, любезный Антон Григорьевич, натурально черт. Вот, ей богу!
Букин выпил стопку водки и сказал:
– Да вы, любезный Прохор Семенович, пожалуй, сам черт. Да еще какой!
Бякин выпил стопку водки и сказал:
– Это все ваши домыслы и грязные инсинуации, Антон Григорьевич. Ибо черт – именно вы!
Букин выпил стопку водки и сказал:
– А я вот, Прохор Семенович, сейчас этими, как вы говорите, грязными инсинуациями вам прямо по рогам накидаю, ибо чертей – по рогам учить нужно!
Бякин выпил стопку водки и сказал:
– Вы свои инсинуации при своих копытах оставьте, Антон Григорьевич. А то не ровен час – запнетесь, и своим свинячим рылом об стол уронитесь!
Букин выпил стопку водки и сказал:
– Да вы, Прохор Семенович, никак мне угрозки кидаете?
Бякин выпил стопку водки и сказал:
– Ну что вы, Антон Григорьевич! Какие уж тут угрозки? Разве можно угрожать черту? Ну, разве крестом святым, да водицей церковной. А у меня, как видите, ничего такого нету.
Букин выпил стопку водки и сказал:
– Экий вы поганец, Прохор Семенович. Вся ваша бесовская душа наружу! Потому и нету креста у вас и водицы, ибо нет ничего страшнее для черта!
Бякин выпил стопку водки и… ничего не сказал, а лишь почесал лысину промеж рог, сплюнул серой в пепельницу, да и растворился в дыму.
А Букин выпил стопку водки и… тоже ничего не сказал, а лишь почесал копыта о копыта, сплюнул серой в пепельницу, да и растворился в дыму.
А чего, спрашивается, сидеть-то? Водка-то кончилась.
Благочестивая Анна
– Анна Изольдовна – хотите фокус?
– Ах, оставьте, Петр Михайлович! Знаю я ваши фокусы – одурачите бедную девушку, а замуж не возьмете!
– Ну что вы, Анна Изольдовна! Это совершенно безобидный фокус с картами, – Петр Михайлович выудил из кармана колоду и протянул Анне Изольдовне. – Прошу, выберите любую!
– Ах, Петр Михайлович – грешно трогать карты, а уж тем более играть в них! Они от дьявола!
– Побойтесь бога, Анна Изольдовна! Во-первых, это всего лишь картонки с картинками, а во-вторых, я и не предлагаю вам играть. Совершенно безобидный фокус и не более!
– Ах, Петр Михайлович, прошу – не искушайте меня! Я дама благочестивая и глубоко верующая, а вы пытаетесь заманить меня в дьявольские силки!
– Да господь с вами, Анна Изольдовна! Какие силки?! Обыкновенный фокус, совершенно безобидный! Даже детишки балуются ими на потеху взрослым!
– Ах, Петр Михайлович! Потом в этих детишек вселяется дьявол и из них вырастают сущие душегубы! Нет-нет-нет! И не просите! Я не притронусь к этому капкану сатаны!
– Вы, Анна Изольдовна, в высшей степени удивительный человек… Ну, да как угодно. Не хотите – и бог с вами. Чем же мы тогда займемся?
– Ах, Петр Михайлович, ну вы же мужчина – вам и карты в руки, думайте!
– Так вы же против карт, Анна Изольдовна!
– Ах, Петр Михайлович – это я фигурально выразилась. Разве вам не знакомо такое выражение? Зачем же вы воспринимаете буквально?
– Боюсь, Анна Изольдовна, что я вообще уже мало что воспринимаю… То карты – грешно, то карты – фигурально…
– Ах, Петр Михайлович, ну до чего же вы глупый человек! Заладили со своими картами! Могли бы для начала просто предложить даме вина. А уж когда бы у нее вскружило голову, то тогда уж и приставали бы со своими фокусами!
– Так это я мигом, Анна Изольдовна!
– Ах, Петр Михайлович – уж поздно, вся изюминка насмарку. Уходите! И не возвращайтесь, пока не научитесь действовать без подсказок! А я буду молиться за вас! До свиданья!
Петр Михайлович спрятал колоду в карман и, имея весьма смущенный вид и чертыханья в голове, покинул гостиную.
– Дурак! – крикнула Анна Изольдовна, когда за ним закрылась дверь, и отчего-то заплакала.
Бодрое утро
Егор Лукич оттопырил пальцами левую ноздрю и, довольно ловко вбросив в неё щепотку молотого жгучего красного перцу, вдохнул всей грудью.
– РРРЕЩЩЧЕ!!! – проревел в чихе Егор Лукич и, смахнув слезу, оттопырил правую ноздрю и повторил операцию.
– АППРРРРОБИРУЙ, мать твою!!! – от рёва Егора Лукича в серванте посыпался кофейный сервиз.
Теперь он оттопырил одной рукой обе ноздри, а другой вбросил в них целую пригоршню перца:
– ПРРРАЩЩАЙ, етишкины бубенцы!!! – взревел в чихе Егор Лукич, – О-о-о, ТРРРОПИ МАРРРУСЯ – ВАРРРЯГ ПАРРРВЕТ ТВОЮ НЕВИННОСТЬ!!! Уф-ф-ф…
Егор Лукич вытер слезы, обтёр пот со лба и, счастливо вздохнув полной грудью, бодро, вприпрыжку пошагал умываться.
Удрученный Павел Ильич
– Знаете, Марья Сергеевна, я прямо-таки удручен вашими коленцами.
– Об чем это вы, Павел Ильич?
– Ну, как же? Вот давеча, в гостях у Козюлькиных, вы чего откололи?
– Ах, вы об этом! Ну да, а что же этот старый хрыч меня постоянно за, простите, ягодицы щипал и норовил за груди ухватить? Поделом и получил!
– Вам достаточно было мне пожаловаться, и я поставил бы его на место! А макать пожилого человека головой в клозет, по меньшей мере, не этично. Вы же дама, в конце концов! Маленькая хрупкая женщина! А ведете себя как какой-то неотесанный мужлан!
– Подумаешь… Пусть вообще радуется, что меня вовремя оттащили, а то утоп бы в собственном клозете. Вот смеху-то было бы!
– Смеху? Ага! Только смеяться вам пришлось бы уже где-нибудь на северном лесоповале… Ну да черт с ним, с Козюлькиным. А у Голубицких? Вы же Анне Семеновне ни одного волоса на голове не оставили!
– А пусть в следующий раз за своим языком следит! Нечего трепаться! Она, между прочим, и про вас, Павел Ильич, гадостей наплела! А я очень не люблю, когда про моих любимых людей говорят гадости. А если она еще раз при мне что-нибудь такое вякнет, то я ей челюсть сверну – ей богу!
– Кстати, за челюсть: третьего дня вы избили Никиту Михайловича, и теперь он в больнице, с челюстью, переломанной в нескольких местах. Вы его железной трубой били или кастетом? И за что, кстати?
– Никакой трубой я его не била. И кастета у меня нет. Всего лишь моя маленькая косметичка. И схлопотал он за то, что форменный козел!
– Что вы имеете в виду, Марья Сергеевна?
– Что-что… Козел и все тут. Нельзя дамам отказывать в их просьбах!
– О чем же вы его просили?
– А это уже не ваше дело, Павел Ильич. Могут же у меня быть маленькие секреты от вас?
– Могут, конечно, но ведь он теперь в больнице! Хотя бы скажите: эта ваша просьба к нему настолько весомая, что за неисполнение можно вот так вот запросто искалечить коз… тьфу, черт! Искалечить человека?