Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 7



– Стоп, стоп, стоп. Катериванна, давайте уточним. Василь Кузьмич из дома сбежал…

– Да нет нигде его! Я ж по улице шла, у всех спрашивала, к кому забрести мог! Он, видать, паразит, в погребе заначку свою достал, да там его эти живодеры и прихватили!

– А с чего бы? У них что, неприязнь была?

– У меня неприязнь была! Я ж сколько раз грозилась деду своему, что науськаю на него этих оглоедов, за его пьянки да кобелирование. Но я-то вроде как не всерьез, сгоряча. А они, жлобье, всерьез решили. Или бутылку не поделили, или спьяну деда с козлом перепутали! Что тот козел, что этот! Один от природы, другой по жизни…

Майор только репу озадаченно почесал. Дела, однако. Стало быть, незабвенная Катериванна про похождения муженька знает? И молчала всю жизнь? И где заначка знает, да не трогает. Вот и пойми после этого женщин… Только ведь дело керосином пахнет. Формально «заказ» он и есть «заказ»…

– Катериванна, вы понимаете, что сейчас чистосердечное практически пишите? Я ведь буду обязан и вас привлечь, если подтвердится? Только что-то мне слабо верится. Тиша, конечно, баран и оторва, но зарезать человека, у него кишка тонка. Хотя… Черт его знает, спьяну то… Нет, все равно не верю. Может и не кровь там? А если кровь, то почему именно Василия Кузьмича? Может, они козла вашего в погребе подвесили… Хотя зачем бы его тащить в огород, когда в сарае за балку подвесить удобнее? Незадача. Вот что, давайте-ка проедем, и на месте посмотрим. Пропал Новый год…

Возле погреба майор долго и озадаченно крутил головой, подсвечивая под ноги фонариком. Темные пятна на снегу виднелись отчетливо, и было их достаточно много. Но не настолько, чтобы предположить, что человека, или хоть козла, зарезали насмерть. Однако на вкус действительно кровь! И натоптано так, что похоже на следы борьбы. И в погребе, в свете мощного фонаря отчетливо было видно, погром, и все ступени поломаны, как будто кто по ним кувалдой долбил. Но ведь трупов нет? Да и как можно верить престарелой Катериванне которая, при всем к ней уважении, кажется, стала из ума выживать?..

Так примерно рассуждал майор, не зная, что же предпринять. Возбуждать уголовное дело? Оснований нет. Но оставить без внимания заявление, пусть пока и устное, майор не мог тоже. Оставалось только побеседовать с Тишей и Мишей. Возможно, они смогут что-то прояснить в этой истории…

Тиша с Мишей уже не праздновали, а пошло и безудержно пьянствовали, все еще не отойдя от пережитого. Причем Миша употреблял в положении лежа. Тиша как смог соорудил ему повязку, предварительно сделав на месте пореза компресс. Как полагается: тридцать капель на рану, остальное – внутрь. Потом налепил на порез всю вату, какая нашлась в доме, и обмотал все сооружение старым шарфом, рассудив, что заживет как на собаке, и нечего в Новогоднюю ночь переться с непутевым братцем в больницу. Молчали долго, трагично посасывая водку и, время от времени, поглядывая друг на друга, словно пытаясь определить, сходят с ума поодиночке, или комплексно. Первым не выдержал Миша. Тоскливо глянув на брата, почему-то шепотом попросил:

– Тиша, не берись больше скот резать, а? Это нам наказание.

Тиша, в глубине души признавая правоту младшего, все же резонно возразил:

– А пить, на что будем? Пенсии нам на неделю хватает. Да и жрать надо.

Миша тоскливо выдохнул:

– Лучше трезвым, чем мертвым. Это ж черт за нами приходил! Допились!

Тиша, озлобляясь от покушения на святое, рявкнул:

– Какой, на хрен, черт! Ты чё гонишь, придурок?! Если не пить, то что делать?

Однако Миша не сдавался, пожалуй, впервые в жизни презрев авторитет старшего брата, и истошно завопил в полный голос:

– Да ты сам придурок! Ты не понял? Он же мне чуть причиндалы не оторвал, даже не касаясь!

– Кто «он»?

– Черт!

– Какой черт???

– Рогатый!!!

– Сам ты… Безрогий! Если б черт был, он бы душу взял, а не я..ца! Да и целы они у тебя. Подумаешь, надпилил!

– Да?! Тебе бы так! А кто если не черт? Морда страшная, косматая, с рожищами, глаза горят, из ноздрей дым валит, и говорит человечьим голосом!

– Чьим голосом, твою растудыт!!!

– Деда Васи!

– А где дед Вася?

– В погребе!



– А кого мы вытаскивали?

– А хрен его знает! Это ОН дедом Васей оборотился, а как мы его вытянули, так он свой облик и принял!

– Зачем? Так бы и обратал. Оно ж сподручнее!

– Да почем мне знать? Может, он при луне свой облик принимает?!

Совсем одурев и запутавшись, Тиша долгим взглядом посмотрел на брата, ничего путного не решил про его умственные способности, и сообщил:

– Сам ты черт! Давай пить дальше. Я когда трезвею, с ума начинаю сходить…

И кто знает, может, и напились бы в тот вечер братья и впрямь до чертиков зеленых, но в этот момент в холостяцкую халупу вошли майор с бабой Катей. Узрев на пороге старуху, лежащий Миша испуганно завопил: «Чур, тебя, чур!», закатил глаза, и захрипел в неведомом ранее экстазе. При этом истово крестился левой рукой, и, почему-то, слева направо. Тиша, как менее впечатлительный, только скривился, и мрачно сверкнул осоловелыми глазами:

– Явилась, ведьма? И с милицией! Ты б лучше попа привела, с ним сподручнее.

Баба Катя, не обращая внимания на оскорбление, потребовала:

– Отвечай: где Василий?!

Майор, чувствуя, что инициатива от него уходит, попытался вмешаться:

– Подождите, Катериванна. Надо выяс…

– Да что тут выяснять? Ты посмотри на его рожу! Говори, упырь, где мой дед???!!!

Тиша, и без того взвинченный водкой и стрессом, заорал, противореча сам себе, словно не он спорил с братом пять минут назад:

– В аду твой дед! И тебе туда дорога! Чтоб вас обоих!.. Ни в жизнь больше на твое подворье не ступлю. Развели нечистую!

– Я ведьма? Это у меня то нечистая? Да ты на себя посмотри, варнак! С перепою уже уши деревянные! Ты смотри, Олежка, он и не запирается! В аду, говорит, дед! Ну да, где ж ему теперь и быть, родненькому моему… красавцу писаному… мурлу поганому, кобелине ненасытному! Угольков пожарче под его сковордку!!!

И залилась слезами, только сейчас поняв, что дед Вася хоть и кобель изрядный, а все ж таки свой кобель, родной. Да и Мишку жалко. Впрочем, неизвестно достоверно, кого ей было жальче. Майор, всем своим милицейским нутром почуяв, что история темная, решил принять меры сообразно своей должности:

– Вот что, братцы. Давайте-ка в отделение. Там и будем разбираться.

На что Тиша еще больше взбеленился:

– Меня? Нас в отделение?! За каким хреном? Мы и так пострадавшие. От нечистой. Вот такой изюм! Ты вон с бабкой разберись. Да сначала в церковь сходи, их семейку протоколом не проймешь!

Баба Катя, снова услышав про нечистую, не стерпела, и рявкнула:

– Да ты!.. Ворюга! Всю жизнь на руку нечист был. Кто у Маруси Поздеевой по осени кролика спер? Даже косточек не нашли! Скажешь, не ты? Олежка, да посмотри на них! У одного рожа бандитская, а у второго с натуги аж грыжа выскочила. Не иначе, как моего деда с козлом ворочал! Вот и надорвался!!!

И в сердцах саданула клюшкой прямо по выпирающей из-под драного трико внушительной повязке. При этом малость промахнулась, возможно, и умышленно, и угодила массивной ручкой прямехонько по той части Мишиного организма, который не сумел атрофировать до конца «нечистый». Миша взвыл, согнулся пополам от острой боли, Тиша завопил: «У него же аппендикс недавно вырезан!». Баба Катя от души врезала еще раз по тому же месту, чтоб решить все хирургические проблемы разом, а майор, в ужасе от балагана, схватился за голову. И неизвестно чем закончился бы вечер, не исключено, что для кого-то больницей, а для кого и КПЗ, но тут захрипела рация в кармане майорского бушлата:

– Кама ответьте Оке… чшшш… Кама… Товарищ майор… чшшш… дежурный на связи… хрррр… Вы скоро …нетесь?

Торопов, рявкнув, «Тихо всем!», нервно отозвался:

– Не знаю! В дурдом я щас поеду! Что случилось?

– Зачем в дур… чшшш… Сюда приезжайте! Здесь дурка… чшшш… Здесь такое, я не …наю… Приезжайте!