Победы, которые не умирают

И впрямь, Гектора мало занимал алтарь, даже такой огромный. В Афинах их было много, и мальчик не раз видел, как проходят жертвоприношения. Куда интереснее казались многочисленные статуи героев-олимпиоников, чьи победы на Олимпийских играх дали им право ставить в этом священном месте свои изображения. Гектор с нетерпением поглядывал по сторонам, готовый по первому знаку старшего друга бежать навстречу знакомству с героями прежних лет.

Заходящее солнце озаряло разукрашенный мрамор и известняк статуй, подчёркивая тени и складки одежд, наполняя изваяния жизнью и силой.

– Статуи, которые ты видишь, в большинстве принадлежат победителям игр. На многих есть посвящения, кто и в каком виде соревнований выиграл венок. Некоторые статуи были установлены здесь самими победителями, некоторые – их городами, иногда намного позже победы. А многие победители так и остались без статуй.

Гектору хотелось рассмотреть статуи поближе, почитать надписи, но Праксидам потянул его в сторону, к юго-западному входу в Альтис. Они обогнули пятиугольное строение, и старик остановился у какой-то дикой маслины. Гектор, испугавшийся было, что его сейчас заставят покинуть это почти неизведанное место, воспрянул духом и с интересом уставился на дерево.

– Это и есть маслина, из листьев которой делают венки победителей. Говорят, его посадил сам Геракл, привезя из далёких земель, где живут гипербореи.

Впрочем, дерево было как дерево, ничего примечательного Гектор не заметил. Зато с этого места был отлично виден весь Альтис. Его северная граница проходила у подножия Кроноса, и вдоль неё с запада на восток выстроились здания. Главное из них – храм Геры – в лучах заходящего солнца казалось особенно внушительным. Другие постройки были небольшими и главным образом состояли из двух боковых стен с двумя колоннами между ними при входе. Крыши их покрывала цветная черепица. Задние стены зданий были обращены к склону Кроноса. Праксидам махнул рукой в их сторону:

– Это сокровищницы разных государств. Там хранятся их дары и подношения.

Сокровищницы Гектора тоже интересовали мало. Старший спутник, очевидно, заметил нетерпение мальчика, потому что тихо хмыкнул и снова направился в сторону алтаря Зевса. Впрочем, до него они не дошли, остановившись у деревянного навеса, под которым находился вкопанный столб, скреплённый в нескольких местах обручами. На столб Гектор внимания не обратил, направив взгляд на две деревянные статуи. Они выглядели старыми, да и других статуй из дерева здесь не было. Гектор с любопытство посмотрел на Праксидама, ожидая объяснений.

– В честь моей победы мне разрешили установить в Олимпии статую. Самую первую, поставленную в честь спортсмена, – в голосе старика прозвучала нескрываемая гордость. Он прикоснулся к творению резчика, но взгляд его был устремлён не на статую, а куда-то далеко. Он словно вновь слышал и видел свою давнюю, но от этого не менее великую победу.

– Один мой знакомый художник сделал её для меня из кипариса. А вот эта статуя, – Праксидам указал на стоявшую неподалёку статую из смоковницы, – сделана в честь победы панкратиста Рексибия из города Опунта две олимпиады спустя после меня.

Несмотря на то что статуя Рексибия была поставлена позже, выглядела она куда менее сохранившейся. Однако художники сумели каким-то образом передать в дереве мощь и силу двух борцов, которые молча и снисходительно взирали на проходящих мимо простых смертных.

– А что это такое? – Гектор ткнул пальцем в столб. – Почему этот столб укрыт навесом?

– Это столб Эномая. Ты о нём слышал?

– Нет. Кто это?

Откуда-то сбоку раздался смешок, и Гектор подпрыгнул от неожиданности. Он почти забыл, что вокруг находились люди.

– Эномай был царём Писы, которая когда-то давно владела Олимпией. Это – столб от его дома, – голос принадлежал тощему, но жилистому мальчишке на год старше Гектора. Его тёмное от загара тело покрывали шрамы и рубцы, в том числе довольно свежие, недавно бритую голову едва прикрывал жёсткий ёжик чёрных волос. Он был босиком, на плечах – ободранный плащ, немало повидавший на своём веку. Взгляд мальчишки, как и голос, казался одновременно вызывающим и насмешливым: – Вы сказали, это ваша статуя? Значит, вы – Праксидам, борец? – опять этот тон, но с намёком на едва заметный интерес. – В Спарте я часто видел победителей разных игр, но из других городов никого не знаю.

– В таком случае, раз уже тебе известно моё имя, представься, чтобы и я мог знать, с кем имею дело, – слова Праксидама тоже звучали чуть насмешливо, но мальчишка пропустил насмешку мимо ушей.

– Клеант из Спарты, – больше он не добавил ничего. Но и не ушёл, внимательно разглядывая бывшего борца.

– Если ты из Спарты, то должен знать об Эномае. Может, поделишься с Гектором?

Клеант нахмурился, потом покачал головой. Конечно, он знал историю этого царя, но, как и раньше, предпочитал слушать, а не рассказывать. Всегда можно услышать что-то новое, если его не выгонят. Он уже довольно много услышал от приехавших на игры зрителей о росте могущества Персидской державы, её войнах с соседями, о готовящемся походе персидского царя Дария на север Понта для борьбы с какими-то скифами или саками. Правда, кто они такие, Клеант толком не знал, но все надеялись, что Дарий найдёт среди них свою гибель. Услышал он и о недовольстве, которое усиливалось в городах Ионии, а также о событиях в Афинах, где несколько лет назад умер тиран Писистрат, и теперь правили его сыновья Гиппий и Гиппарх. Много было разговоров и о других частях Эллады, помимо Пелопоннеса. Об этом не говорили на уроках в школах Спарты – ученику из Лакедемона незачем знать такие вещи, вполне хватало истории громких побед собственного государства и его союзников. Клеант сам себе не мог толком объяснить, зачем собирает эти сведения.

– Эномай действительно был царём Писы. У него была дочь Гипподамия, слава о красоте которой шла по всей Элладе. К ней сватались многие богатые и знатные женихи, пленённые прекрасным обликом девушки. Но царь не спешил выдавать дочь замуж из-за пророчества. Ему была предсказана смерть от руки будущего зятя. Эномай испугался, и вот что он придумал. Он объявил всем, что выдаст дочь лишь за того, кто обойдёт его в состязании колесниц. Но царь поставил условие: проигравший гонку должен умереть. Эномай был уверен, что нет никого, кто мог бы его превзойти, поскольку ему не было равных в умении управлять лошадьми, а его кони были самыми лучшими. Многие пытались соревноваться с Эномаем, потому что красота и добрый нрав Гипподамии лишали мужчин разума. Женихи пытались вновь и вновь, и росло количество жертв, которые Эномай приносил в угоду своему страху. Однажды в Элиду из-за моря приплыл некий Пелопс. Он услышал о Гипподамии и захотел на ней жениться. Но Пелопс понимал, что шансов уцелеть у него нет, а умирать ему не хотелось. Он решил пойти на хитрость: уговорил Миртила, возницу Эномая, не ставить чеки в оси колёс царской колесницы. Миртил согласился за определённую плату, и всё вышло так, как хотел Пелопс. Колёса соскочили с осей, а поскольку Эномай на своих быстрых конях мчался как ветер, то он ударился о землю с такой силой, что разбился насмерть. Пелопс женился на Гипподамии и стал царём Писы, а полуостров, на котором мы находимся, назвали его именем – Пелопоннес.

– А что Пелопс пообещал Миртилу? – с любопытством спросил Гектор. – Почему тот согласился ему помочь?

– Разве это имеет значение? – презрительно бросил Клеант. – Предательство есть предательство. Пелопс – трус. Настоящий мужчина не станет сражаться обманом.

– Но ведь Эномай тоже был несправедлив. Он побеждал тех, кто был не таким умелым, как он, и не имел таких коней, – возразил Гектор.

– Это не его проблема. Их никто не заставлял.

– Тебе нравится Эномай?

– Нет. Он ещё более жалкий трус.

– Тогда зачем ты его защищаешь?

– Не его. Я за честный бой. И я не люблю предателей.

– Как будто я люблю, – обиделся Гектор. – Но разве у Пелопса был выбор? Как бы ты поступил?