Страница 3 из 12
Гурову меньше всего хотелось быть тем человеком, кто скажет матери о смерти ее чада, да еще и объяснит, что ее сын был преступником. Судя по всему, старушка даже не могла себе представить, что произошло вчера вечером в Докучаевом переулке.
Неожиданно Гуров почувствовал себя мерзавцем. Он прекрасно знал, что сын старушки лежит в морге, но не собирался ей этого говорить. Он хотел, чтобы женщина рассказала о сыне как можно больше, прежде чем узнает о его смерти. Полковник боялся, что после такого известия она может впасть в ступор и вытянуть из нее что-либо будет трудно.
С одной стороны, разговор со старушкой до того, как она все узнает, был более гуманен. Тем более что будет отсрочена для нее страшная весть. Но, с другой стороны, полковник понимал, что успокаивал этим самого себя. Именно холодный расчет в целях извлечения максимальной для следствия пользы и был для Гурова отвратителен. Не понимая этих не совсем логичных чувств, Гуров прислушался к себе.
«Старею, – с горькой усмешкой подумал он. – Скоро начну плакать, когда буду задерживать убийц».
Капитан Веселов с превеликим удовольствием сложил с себя обязанности по встрече родственницы покойного и предоставил Гурову кабинет, где располагалась его группа. Он твердо пообещал, что к приходу полковника помещение будет свободно и ни одна живая душа не сунет туда свой нос.
Старушку звали Артемова Татьяна Захаровна. Ей было около семидесяти лет, одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять, насколько сильно ее потрепала жизнь. Красные слезящиеся глаза, глубокие морщины и мертвенно-бледный цвет кожи говорили сами за себя.
Старушка не кричала, не ругалась, ничего не требовала. Она спокойно сидела на стуле, а ее нервное напряжение выдавали лишь старческие скрюченные пальцы, беспокойно теребящие край затертой кофточки.
Гурову трудно было сказать, заметила ли Артемова, что с ней стал разговаривать другой человек. Настолько много в голосе старушки было обреченности и усталости. Даже на вопросы полковника она отвечала так, словно он был инспектором собеса, который требует у бабушки в тысячный раз одну и ту же справку для прибавки к пенсии.
Все же разговор с матерью убийцы не был бесполезным. Вскоре Гуров знал, что ее сын Николай был единственным ребенком в семье. Родила его Татьяна Захаровна поздно, почти в тридцать пять лет, и с детства баловала Колю изрядно.
Жизнь у него не сложилась. Учиться Коля не хотел, да и работать особо не стремился. Прыгал всю жизнь с места на место, пока не допрыгался до того, что его выгнала жена. Если Артемов и до этого «попивал», как выразилась его мать, то после развода стал пить запоем.
Старушка помучилась, собрала остатки своих сбережений… Добрые люди подсказали ей хорошего доктора, и она отправила сына к нему на лечение. Доктор обещал, что через две недели ее сын забудет, в какой руке рюмку держать, и правда! В прошлую субботу Николай пришел домой трезвый, веселый, даже помолодевший. Говорил, что, мол, теперь новую жизнь начнет. Вчера его выписать из больницы должны были и домой отпустить. Артемова звонила, и девушка сказала ей, что выписали сына. Вот только не пришел он домой, а идти ему больше некуда.
«Нашлось куда!» – подумал Гуров, а вслух спросил:
– Татьяна Захаровна, скажите, пожалуйста, в какой больнице Николай лечился?
Старушка поковырялась в заштопанной вельветовой сумочке и достала помятый листочек. Она протянула его Гурову, даже не подняв головы. Это была простенькая визитная карточка, на которой стоял адрес и фамилия доктора: частная наркологическая клиника доктора Запашного. Несвижский переулок, дом 6. Гуров запомнил адрес и вернул визитку старушке. Предисловия кончились, теперь начиналось самое сложное.
– Татьяна Захаровна, а где ваш сын работал… – Гуров запнулся, неосознанно упомянув Артемова в прошедшем времени, и поспешил добавить: – До лечения.
– Да нигде он не работал, – так же монотонно проговорила старушка. – Грузчиком на каком-то складе был, да выгнали его и оттуда.
На каком складе работал Артемов, Гурову выяснить так и не удалось. Судя по всему, Татьяна Захаровна действительно не знала этого. Она сказала только, что ее сын ездил работать к стадиону «Динамо».
– Не знаю, зачем вам это, – после долгих расспросов проговорила Артемова. – Но уж если надо, то можно в его трудовой посмотреть.
Это уже был какой-то плюс, хотя Гуров и не мог понять мотивов убийства. Он пытался проследить связи между Артемовым и Калачевым, но найти не мог. Ничего не могло дать и то, если выяснится, что именно в «Веронике» работал убийца.
«Уволенный грузчик мстит своему начальнику ударами ножа!» – представил Гуров заголовки газет и ухмыльнулся. Глупее ничего придумать было нельзя.
А другое и не приходило в голову. Конечно, то, что после убийства Калачева Артемова сбила машина, может говорить в пользу заказного характера преступления. Но кто рискнет нанять убийцей спившегося грузчика? Да еще и так мастерски подгадать с ликвидацией исполнителя!
Гуров всегда считал, что для совершения преступления должна быть причина. От банальной – «мне твоя рожа не нравится», до фанатично-сверхъестественной – «за бога, царя и отечество». В этом спектре и выискивает себе оправдание каждый преступник. Если он не сумасшедший. У этой категории свои взгляды на мир.
В то, что Артемов был ненормальным, Гуров верить не хотел. Судя по тому, что рассказывала старушка, Николай был обычным русским мужиком – в меру ленивым и не в меру пьющим (а куда ж без нее, родимой). И именно поэтому понять мотивы, толкнувшие его на убийство, было сложно.
Гуров разозлился на себя. Не в его правилах было делать из мухи слона, но именно сейчас он этим и занимался. Пусть в не совсем обычном, но рядовом убийстве полковник пытался найти какие-то скрытые мотивы. А вот зачем он это делал, было непонятно и ему самому.
«Да хрен с ними, со всеми сумасшедшими, вместе взятыми! – раздраженно подумал Гуров. – Что я к этому Артемову прицепился? Моя задача меленькая – установить личность убийцы и найти водителя „пятерки“. Найду машину, а с остальным пусть следователь разбирается. И без этого у меня работы непочатый край».