Панголин

У стены на волчьей шкуре лежал Кулл. Его белая кожа стала еще бледнее и прозрачнее. Лицо покрывали разводы грязи и пота. На носу серебрились частые мелкие капельки. Он спал на спине, задрав кверху острый подбородок. Воздух тяжело выходил из носа и чуть приоткрытого рта. Плавно выдохнув, Кулл на мгновение затихал… недовольно хрюкал и жадно набирал полную грудь сырого тюремного воздуха.

Ему снилось, что его топят в грязном мерзком болоте, а он хватается за скользкий берег и никак не может вылезти: сильные руки держат его у самой поверхности. Кулл барахтается и изо всех сил тянется вверх… На мгновение хватка ослабевает и ему удается глотнуть спасительного воздуха. Вода заливает глаза и не дает рассмотреть таинственного мучителя: неясная тень расплывается и лишь показывает белые острые зубы.

Придерживая пальцами лезвие, Грэм тихо вытащил кинжал из ножен. Посмотрел на давно не точенное, покрытое пятнами ржавчины, мутное лезвие, перевел взгляд на лежащего надзирателя и замер в нерешительности.

«Убить?! – мысль, словно окатила ледяной водой. – Нет!.. Хватит смертей. Прости, Господи, за греховные мысли!.. Но его все равно повесят или кинут в яму за то, что позволил сбежать заключенному… Это не мне решать!.. Но это из-за меня… А вдруг очнется и засвистит?.. Вдруг поднимут крик эти бандиты и разбудят его раньше времени?..»

Грэм обвел взглядом тюрьму.

«Нет! – решил он – Будь что будет!»

Панголин спрятал кинжал и, миновав спящего солдата, подошел к плетеной корзине с тюремной одежкой. Взял дряхлую рубаху и, одеваясь на ходу, направился к входной двери.

– Эээй, приятель, ты не забыл о своих близких? – громким шепотом спросил верзила из крайней камеры. – Или ты хочешь, что бы я разбудил всю округу?

Грэм остановился.

– Ловко ты его. Подойди сюда. Я скажу, что ты сделаешь, – заключенный понизил голос до еле слышного шепота. – Открой мою клетку, приятель. Да хранит нас всех святой Миронос.

Панголин стоял в нерешительности.

– Смелее. Смелее, приятель.

Кулл зашевелился, перевернулся лицом к стене и мерно засопел. Он утонул. Пошел ко дну. Но к счастью обнаружил, что может дышать под водой. Приземлившись на мягкий прохладный ил, Кулл увидел вокруг себя огромные неясные тени, которые заслоняли тусклое дребезжащее солнце. Приблизившись, они превратились в толстых чавкающих мясистыми губами рыб. Солдат удивленно разглядывал больших, сверкающих золотыми монетами на жирных боках карпов. А они, казалось, не замечали его и важно проплывали мимо светловолосого утопленника, еле шевеля плавниками и беззвучно переговариваясь между собой.

Таких больших рыб он никогда не видел. Кулл схватил одного карпа за хвост – тот лениво задергался – подтянул жирное тело и прижал к груди обеими руками. Карп успокоился, продолжая невнятно хлопать губами. Кулл ощутил спящую в рыбе силу и еще крепче прижал к себе. Остальные продолжали спокойно плавать вокруг, всем своим видом показывая безразличие к происходящему.

Через мгновение он уже хлебал литровым черпаком из огромного солдатского котла горячую острую уху, отпихивая в сторону голову, плавающую на поверхности словно айсберг. Она крутилась в водоворотах, ныряла и переворачивалась, поглядывая белым зрачком, и все время старалась залезть в черпак. Рядом на широкой сковородке шипели и брызгали жиром длинные, похожие на подковы ломти мяса…

– Хорошо, – еле слышно прошептал панголин.

– Вот и молодец. Ты помогаешь мне, а я помогаю тебе, приятель.

Грэм подошел: из-за прутьев решетки на него глядел высокий широкоплечий детина в одних рваных штанах. На заросшем черными кустами лице были видны только сверкающие желтым огнем глаза, кривой расплюснутый нос и тонкая полоска губ. Он улыбнулся, показав остатки гнилых зубов.

– Стойте! Меня выпустите, не то я… тоже закричу, – раздалось из соседней камеры.

Детина, не поворачиваясь к новому участнику переговоров и не убирая улыбки, прошептал:

– Конечно, приятель.

Грэм взвесил в руке связку и швырнул ключи в камеру громилы. Молча, не глядя на удивленного узника, развернулся и быстро пошел к выходу.

– Стой! Не делай так, приятель, подожди меня, ты не знаешь куда идти, – прорычал верзила, шаря по полу руками-граблями в поисках ключей.

– Забудь о нем, пусть идет. Он отвлечет солдат, а мы проскользнем незамеченными… Скорее! Скорее открывай и про меня не забудь, не то я буду кричать.

– Не забуду. Не забуду, приятель, – опуская уголки рта, сказал верзила.

Проходя мимо камеры еретика, Грэм заметил улыбающееся лицо – худое изможденное лицо с редкими клоками растительности, иссеченное морщинами, как пахотное поле. Он стаял и еле заметно кивал.

«Этот наглец еще и смеется!? С каким наслаждением я бы избавил мир от этого безбожника!.. Нет. Он свое получит и без меня. Надо уходить».

Панголин подошел к двери. Сзади доносилась возня и недовольный шепот. Оглядываться не хотелось. Тут он провел самые гнусные дни своей жизни, и что он там увидит? Труп в луже крови?

Грэм остановился, прислушиваясь к звукам снаружи – тишина. Быстро перекрестился и взялся за массивную ручку – дверь скрипнула, и свежий ветер умыл прохладой ночи грязное лицо беглеца, на мгновение, придав блаженство и радость свободы, закружился и улетел вдоль сараев и складов, разбрасывая мусор и сухие листья.

Пригнувшись, охотник просочился в приоткрытую дверь и осторожно закрыл за собой. На улице обычная тихая ночь: луна ныряет в облаках, похрапывают кони, солдаты негромко посмеиваются возле казарм, под фонарем компания играет в карты, бурно обсуждая чей-то неверный ход, парочка военных бесцельно шатается вокруг играющих, пиная ногами комья земли.

Панголин юркнул в тень навеса и, не поднимая головы, бесшумно засеменил к складам. Укрывшись за одной из бочек, осторожно выглянул: в нескольких десятках метров скучал охранник, неся вахту возле крайнего склада. Целую вечность Грэм не сводил с него глаз, лихорадочно обдумывая варианты. Время шло. Солдат и не думал уходить. Он замер на своем посту как статуя. Только пар вырывался изо рта и ноздрей, как у бизона в предрассветные сумерки.

Можно было открыться и стремглав промчаться к спасительному уступу в стене; попытаться вернуться к темнице, и там выстроив несколько бочек и ящиков залезть на крышу навеса; внезапно напасть на охранника; дождаться выхода других пленников и, воспользовавшись суматохой, проскочить к стене.

«Вот-вот вылезут остальные заключенные, – мелькнула мысль, – и пойдут сюда, больше некуда!»

Взгляд упал на странное круглое сооружение, в котором так внезапно, закончилось сновидение. В голове тут же возник план: можно подобраться к колодцу, перепрыгнуть за бортик, переползти на противоположный край и при условии, что охранник отвернется, прошмыгнуть к спасительной стене. Даже если солдат останется на месте, ему вдвое дальше до стены. К тому же с минуты на минуту выйдут другие беглецы и наделают шума, а там… Решено! Выбора нет!

Панголин нашарил под ногами несколько камешков, положил в карман и, дождавшись, когда облака скроют луну, пополз к бортику.

Серебряный рог показался из-за тучи, когда Грэм перемахнул через кирпичную кладку – снизу пахнуло животным смрадом, сыростью и гнилью. Казалось, он погрузился в огромную чашу с густой черной жидкостью. Не спеша, перебирая руками каждый камень и нащупывая выступы под ногами, панголин добрался до противоположной стены. Немного передохнул и стал подтягиваться, но тут же отпрянул назад: совсем рядом раздались голоса – двое солдат приближались к бортику со стороны казарм. Холодный пот высыпал на лбу прозрачными бородавками. Сердце, пробивая грудь, дико забарабанило, стукаясь о холодные камни.

«Господи, что им тут надо?»

Громкий шепот мужчин отдавался эхом от стен колодца:

– Я же тебе говорил, смотри на меня!..

– Ну, я смотрел, и что?..

– Ты не смотрел! Я показывал дважды! Не могу же я чесать нос десять минут подряд, пока ты решишься глянуть! Ты вообще глядел на всех, кроме меня…