Хвост огненной кометы

Даже подполковник не выдержал:

– Серега, черт тебя побери, на тебя вся страна будет смотреть!

Лейтенант засмеялся, прикурил новую сигарету и гордо произнес:

– У ВДВ традиция такая, никогда не сдаваться».

А ведь Павел Сергеевич Грачев совсем не глупость вчера сморозил, подумал я, что восемнадцатилетние юноши умирали за Родину с улыбкой, что они герои. А их порочат. В самом деле, сюда бы этих думских миротворцев, в войска, а не в подвалы к бандитам-боевикам.

Снизу прибежал запыхавшийся солдат:

– В подвале кто-то ходит.

Вместе с федералами мы спустились на первый этаж. Слева от лестницы провал в стене, за ним чернота подвала. Подполковник махнул рукой. Все присели. Лейтенант Тимошенко аккуратно бросил в отверстие, одну за другой, две РГДшки. Внизу бабахнуло. Прислушались. Вроде тихо. Солдаты приготовились спрыгнуть в подвал.

– Отставить! – приказал командир. – Пусть «коробочки» немного поработают.

Когда отошли в другой конец Совмина, в том месте, где только что мы были, задрожали стены. Словно кто-то колотил по ним огромной кувалдой. Усадили ребят полукругом и под грохот рвущихся снарядов записали их приветы родным. Кстати позже на телевидение позвонила одна женщина и сказала, что в репортаже из Совмина она вроде бы увидела своего сына, на которого две недели назад получила похоронку. Я никогда не забуду, как, приехав в редакцию, она с надеждой, прикрыв лицо руками, всматривалась в экран монитора. Показали ей все исходники, не только того съемочного дня, но своего Петю она так ни в ком и не признала.

– Вы сейчас куда? – спросил меня подполковник.

Я пожал плечами:

– Нам бы Рохлина найти.

– Нет проблем.

Командир поговорил с кем-то по рации и выяснил, что Лев Иванович сейчас на Консервном.

Опять мелкие перебежки через проспекты, улицы и подворотни, БТР с глубокой вмятиной на борту.

Во дворце

На Консервном, только спрыгнув с брони, можно сказать, носами столкнулись со Степашиным и Рохлиным. Я сразу же попросил у директора ФСК интервью. Вероятно, вид у меня был довольно осатаневшим, поэтому Сергей Вадимович сразу согласился.

– Мы только что из центра города, – я протянул Степашину микрофон, – по официальной информации он вроде бы наш, но там, оказывается, еще полно боевиков.

Степашин засунул руки в карманы бушлата.

(диктофонная запись)

– А назовите мне хотя бы один пример, чтобы свой город можно было брать по всем канонам оперативного и тактического искусства. По городу надо работать по 8 или 10 к одному.

– Десять, – подсказал Рохлин.

– После нанесения шквального авиационно-бомбового штурмового удара, мы же не могли этого делать. Это же наши люди, это наш город, это Россия. Более того, дрались один к одному. Превосходства не было. Сейчас критикуют – медленно шли, плохо шли, но прошли то так, что в тылу по сей час, нет партизан.

Конечно, мысленно поморщился я, если бы 31-го декабря и в последующие дни, чеченцы не пожгли столько техники вместе с людьми, может, оно и было бы это преимущество. А раньше, когда планировали операцию, разве не знали, что нужно «десять к одному»?

Материала на вечерний репортаж было выше крыши, и все же дворец Дудаева мне не давал покоя. Я повернулся к Рохлину.

– Лев Иванович, Белый дом окончательно взят или нет? Мы собственными глазами видели, как «грачи», пару часов назад, сбрасывали на него бомбы.

Командующий Северо-Восточной группировкой покосился на Степашина, но тот тоже, видимо, с интересом ждал ответа.

– Теперь дворец полностью под нашим контролем, – категорично заявил генерал.

Честно говоря, совсем не хотелось снова на передовую, но другого шанса попасть во дворец в ближайшее время могло не представиться.

– Нужно же запечатлеть это событие. Российский народ ждет успехов от Красной армии, – я взглянул на главного контрразведчика.

Краем глаза я заметил, как мой оператор слегка кивнул, мол, правильную тактику выбрал.

– И когда будете показывать? – Лев Иванович явно терзался в сомнениях.

– Сегодня в программе «Время», если успеем.

– А что, – просветлел лицом Степашин, – в самом деле, нужно рассказывать о наших победах, а то по всем каналам нас только хают. Вот вчера, не помню, в какой программе, министра обороны выставили в очень неприглядном свете.

У меня так покраснели уши, что я подумал, они сейчас вспыхнут. Неужели директор ФСК нас не запомнил после вчерашнего совещания в Моздоке, или просто подкалывает? Но Степашин не стал дальше развивать мысль о министре обороны, а почти приказал Рохлину:

– Думаю, следует доставить съемочную группу во Дворец, если, конечно, не опасно.

Поездку организовали за полчаса. Лев Иванович лично подвел к нам некого полковника Еремина и сказал, что на время он будет нам родным отцом и слушаться его нужно беспрекословно. К выходу из развалин завода подогнали два БТРа, две БМП-шки и даже пару БРДМов. Полковник Еремин помог нам загрузить в один из бэтээров аппаратуру, вежливо усадил нас, поинтересовался, удобно ли нам и захлопнул за собой люк. Десантные разведывательные машины и БМП, набитые солдатами двинулись впереди, остальная техника замыкала колонну. Такого эскорта у меня никогда в жизни не было. Не хватало только вертолетов прикрытия.

Всю дорогу Еремин выпытывал у меня, кто на программе «Время» начальник, кто его заместители и согласовываю ли я со своим руководством, что собираюсь снимать в Грозном. Я утвердительно мотал головой на все вопросы полковника. Он шевелил тонкими одесскими усиками и назидательно говорил, что порядок должен быть во всем.

Я с облегчением вздохнул, когда увидел, что мы въехали на площадь Ленина. Справа по борту дымился Совмин, где мы недавно были, значит до дворца отсюда рукой подать.

Наконец остановились. Полковник Еремин достал пистолет, передернул затвор и выбрался наружу. Через минуту вернулся.

– Можно выходить.

Полыхающая еще глыба дворца находилась прямо перед нами. Но не она поразила меня своей суровой величественностью. Справа, почти у каждого дома, топталось, чуть ли не по взводу солдат. Глаза бойцов были полны любопытства – кого это черт принес на их голову?

Обежали торец здания. Возле входа нас тоже поджидали солдаты.

– Кажется, Рохлин для нашей безопасности перебросил сюда весь свой корпус, шепнул мне Саня.

По команде Еремина, бойцы углубились внутрь дворца. Я решил записать на лестнице стендап (корреспондент в кадре). Анненков подхватил камеру, я взял микрофон, но язык словно прилип к горлу. Тишина вокруг просто звенела и этот звон никак не давал мне сосредоточиться. В результате я выдавил из себя лишь: «Съемочная группа Общественного российского телевидения впервые заходит во дворец Дудаева, после его взятия федеральными войсками». Эту никчемную фразу можно было и не записывать в кадре. Саморекламы на экране я никогда не любил, но это действительно нужно иногда делать, чтобы под эксклюзивным репортажем поставить собственную подпись – да это мы снимали, а не украли пленку у зазевавшихся коллег.

По лестнице поднялись на второй этаж.

– Выше не пойдем, – сказал Еремин.-На верху еще могут оставаться недобитые бандиты.

Но для полного впечатления с лихвой хватило и второго. Весь необъятный коридор, проломленный по середине бетонобойными бомбами, горел. Без дыма и копоти, каким – то ровным, алым пламенем. Саня снял великолепные кадры – высокое пламя, а сквозь него, через брешь в стене, гостиница «Кавказ», у которой замерли два подбитых танка.

Зашли в одну из комнат. За окнами, как на ладони, площадь Ленина. Я подошел к правому окну и слегка высунулся. Почти сразу от бетонного оконного проема отлетел кусок штукатурки. Пуля со свистом отрикошетила в глубь помещения.

– Во, блин, по нам стреляют, – вырвалось у меня.

Оказалось, Анненков умудрился снять этот момент. Кадры с моей головой в окне, потом демонстрировали почти все мировые телеагентства, кроме нашего ОРТ. Редакторы сказали, что планы потеряли. Подпольная продажа видеоматериалов за наличку, тогда широко практиковалась. Одни бегали под пулями, другие делали деньги, сидя в теплых кабинетах.