Зеркало морей

Судить о яхте по ее успехам в гонках было бы несправедливостью по отношению и к экипажу и к судну. Это значило бы не ценить совершенства ее форм и мастерства тех, кто ей служит,-- ибо ведь мы, люди, всегда служим тому, что мы создали. Мы в вечном рабстве у творений нашего мозга и наших рук. Человек рожден, чтобы отслужить свой срок на земле, и есть что-то прекрасное в том, что он служит из побуждений бескорыстных. Искусство весьма требовательно к своим рабам.

И, как уверяет с жаром влюбленного автор статьи, которая вызвала у меня эту вереницу мыслей, плавание на яхте -- тонкое искусство. Он говорит, что состязания довели искусство мореплавания до высокой степени совершенства. Но к капитану яхты предъявляются разнообразнейшие требования, и если для самого спорта полезно, что о яхте судят по ее удачам в состязаниях, то на искусство мореплавания это оказывает явно разрушительное действие. И тонкое искусство гибнет.

VIII

Плавание на яхтах и гонки создали категорию моряков-специалистов по косому парусному вооружению, людей словно рожденных и выросших на море: зимой они рыбачат, летом уходят в море на яхте; им известны все тайны управления судами этого типа. Именно стремление их к победам подняло развлекательный спорт на высоту настоящего искусства. Я уже говорил, что я профан в гоночном деле и очень мало знаком с особенностями косого парусного вооружения, но преимущества таких судов очевидны, в особенности для катанья и спорта. Ими легче управлять, здесь можно быстро и точно регулировать размеры парусов в зависимости от ветра, и огромным преимуществом является сплошная поверхность парусов. Здесь можно на минимальном количестве рангоутных дерев поместить максимальное количество парусов. Легкость и концентрация энергии -- вот главные достоинства косопарусных судов.

Флотилия таких судов, стоящая на якоре, пленяет своеобразным хрупким изяществом своих линий. Когда они движутся, паруса их напоминают распростертые крылья, легкость хода радует глаз. Это морские птицы, они не плывут, а словно летят над водой, и движение их кажется естественным движением живых существ.

Эти парусные суда поражают своей простотой и красотой, откуда на них ни посмотри. Шхуна, ялик или катер, управляемые хорошим моряком, маневрируют так, как будто они наделены способностью мыслить и быстро выполнять свои решения. И какой-нибудь ловкий маневр вызывает у нас умиление и радость, как всякое проявление сообразительности живого существа или грациозная четкость его движений.

Из названных мной трех разновидностей судов с косым парусным вооружением катер, гоночное судно par excellence имеет наиболее внушительный вид благодаря тому, что все его паруса соединены в один. Огромный парус придает катеру гордую величавость, когда он тихо скользит вдоль линии берега или огибает мол перед вашим восхищенным взором. На якоре шхуна выглядит лучше; она производит впечатление большей мощности и равновесия благодаря своим двум мачтам, размещенным вдоль корпуса с наклоном к корме. Легче всего, по-моему, управлять яликом.

Итак, для гонок -- катер, для дальней увеселительной поездки -- шхуна, для крейсирования в отечественных водах -- ялик.

Управление всеми ими -- несомненно тонкое искусство. Для этого требуется не только знание основных правил мореходства, но и специальное знакомство со свойствами судна. В теории все суда управляются одинаково, так же как отношения наши со всякими людьми строятся на одних и тех же общих принципах. Однако если хотите добиться в жизни тех побед, которые даются лишь любовью и доверием окружающих, не подходите одинаково к двум людям, как бы схожи характером они вам ни казались. Могут существовать какие-то общие правила поведения, но отношения между людьми не подчиняются никаким правилам. Подход к людям -- такое же искусство, как управление кораблями. И те и другие живут в ненадежной стихии, подвергаются разным неуловимым, но сильным влияниям и хотят, чтобы вы оценили их достоинства, а не занимались выявлением их недостатков.

Чтобы создать полное единение со своим кораблем, моряку не надо выяснять, на что этот корабль не способен. Прежде всего следует точно узнать, на что он способен и чего можно от него ожидать, когда для него наступит момент показать себя,

На первый взгляд как будто все равно, как именно вы будете выяснять трудный вопрос о предельных возможностях судна. На самом же деле это далеко не все равно. Все дело в подходе к этой задаче. В конце концов управлять судном -- дело более мудреное, чем управлять людьми.

И это искусство, как и всякое другое, должно основываться на свободе и глубокой искренности чувств, которые, подобно закону природы, подчиняют себе бесконечный ряд различных явлений. Ваши усилия должны идти от чистого сердца. Вы разговариваете по-разному с угольщиком и с профессором. Но разве это значит быть двуличным? Ничуть. Важно то, что в обоих этих людях, столь похожих и столь различных, вы искренне видите товарищей своих на опасном жизненном пути. Конечно, какой-нибудь обманщик, думающий только о том, чтобы выиграть свою жалкую игру, пустит в ход всякие хитрости. Людей -- кто бы они ни были, профессора или угольщики,-- обмануть легко. Более того, они даже имеют удивительное свойство поддаваться обману, какую-то странную, необъяснимую склонность сознательно позволять обманщику водить себя за нос.

Но судно -- это наше творение, и сотворили мы его, побуждаемые стремлением идти все вперед и вперед. Судно не потерпит, чтобы им командовал шарлатан, оно не станет мириться с ним, как мирится общество, например, с мистером А., видным государственным деятелем, или мистером Б., известным ученым, да и с кем угодно, кому повезло в игре. Хоть я и не охотник до пари, но готов держать пари на большую сумму, что ни один из первоклассных шкиперов гоночных яхт не был шарлатаном. Слишком трудно было бы такому человеку управлять судном -- ведь тут имеешь дело не с толпой, а с отдельным судном, как бы с индивидуумом.

В каждом человеке есть что-то от толпы, какая-то частица ее души и темперамента. Как бы серьезно мы ни воевали друг с другом, мы остаемся братьями, нас роднят даже самые низменные стороны нашего интеллекта и нестойкость наших чувств. Не то с судами. Они не имеют друг с другом ничего общего. Эти чуткие существа глухи к нашим ласковым уговорам, одними словами их не улестишь, нужно что-то большее, чтобы заставить их выполнить нашу волю и завоевать нам славу. И это очень хорошо -- иначе среди мастеров мореплавания было бы больше дутых репутаций. Повторяю: суда не имеют ушей, но я знавал суда, которые, право, как будто имели глаза. Чем же другим можно объяснить то, что один тысячетонный барк отказался слушаться руля и тем самым спас от страшного столкновения два судна и спас репутацию очень хорошего капитана? Я был два года близко знаком с этим барком и ни разу ни до, ни после этого случая не замечал за ним никакого непослушания. А с капитаном, которому барк верно служил (вероятно, потому, что чувствовал, как любит его капитан), я был знаком еще больше времени и должен отдать ему справедливость: это происшествие (хоть и окончившееся столь благополучно) не только не поколебало, но еще усилило его доверие к своему барку. Да, наши суда не имеют ушей -- и потому обмануть их нельзя. Я хочу подкрепить свою мысль относительно взаимной верности, связывающей капитана и его судно, мастера и его искусство, следующим утверждением, которое может показаться парадоксом, на самом же деле вполне естественно: если шкипер гоночной яхты думает только о том, чтобы победить в состязании и прославиться, он никогда не завоюет себе высокой репутации. Настоящий моряк, подлинный хозяин судна (говорю это уверенно на основании моего большого опыта) стремится к одному: сделать все, что в его силах, при помощи вверенного ему судна. Забыть о себе, посвятить всего себя служению своему великому искусству, -- вот единственный путь для моряка.