Страница 4 из 7
Д.Е.: Но, насколько я понял, Стася не признается, что убила.
А.Р.: Ясно дело, не признается. Робеет. Кому охота без вины в тюрьму идти? Они ж там разве станут разбираться, что у нее мозги на этом деле заклинило?
Д.Е.: То есть вы считаете, что она ударила отца Глеба, защищаясь от его домогательств? В состоянии аффекта? Но тогда откуда взялся камень? Или его использовали в часовне как пресс-папье?
А.Р.: Не-е, не было его в часовне, будьте уверены. Я сама там чуть не каждый день прибиралась. Пыль протирала и все такое. Камень бы уж точно не пропустила. Не иначе как бес ей в руку вложил. Чего фыркаешь? Бесы, они такие. И камень вложат, и под руку толкнут. Что хошь сотворят, лишь бы душу бессмертную погубить!
Д.Е.: Анна Алексеевна, а как вы пришли в эту общину? Ведь не секрет, что ваши гм... религиозные воззрения сильно отличаются от тех, что исповедовал отец Георий и его ученики.
А.Р.: Да уж, бились мы с Батей, будьте уверены! Я им, еретикам заумным, спуску не даю. Ишь, чего удумали - сладкими сказочками спасаться! Дескать, и плоть можешь тешить, и молитву творить как придется, лишь бы в сердце была любовь. Вот, небось, нечистый сейчас над Батей потешается! Ох, прости Господи, что я несу! Свят, свят, свят! Изыди, сатана! Помилуй, Господи, раба твоего Глеба, прости ему прегрешения, вольныя и невольныя. Со святыми упокой! Ты меня, милый, не слушай, это я сдуру болтаю. Батя, знамо дело, большой грешник, но душа у него добрая, светлая, прости его Господь. По доброте своей, он нас, детей Божьих, в секту свою забрал. После грехопадения отца Валентина о нас все газеты кричали, а у него, сердешного, душа за нас болела, как-то мы оправимся от такого удара. Пришел к нам в общину, утешил, как мог, кому помог советом, кому делом... И позвал к себе. Кое-кто походил, походил, да и бросил. Больно уж непривычно там было. Отец Валентин брал суровостью, грехи карал безжалостно, плоть умерщвлял рьяно, и себя, и нас бичевал без устали...
Д.Е.: Что же он со своим блудным бесом не сумел справиться?
А.Р.: А ты не ухмыляйся, бесстыдник, не ухмыляйся! Бес тех, кто на него ополчился, лютее прочих ненавидит. День и ночь сторожит, не наступит ли у ворога минута слабости, чтобы вернее сгубить чистую душу.
Д.Е.: Выходит, борись с бесом или потвортвуй ему, исход один?
А.Р.: Не смей искушать меня, нечестивец! И вообще, заболталась я тут с тобой. А меня дела ждут.
Д.Е.: Анна Алексеевна, еще один вопрос, умоляю! Вы ведь первая вошли в то утро в часовню. Скажите, вы не заметили, уже когда вернулись уже с Зоей, там ничего не изменилось? В смысле обстановки. Может, вещи какие появились или исчезли? Или не на месте стояли?
А.Р.: Не заметила я ничего. Неуж ты думаешь, что я при такой-то страсти обстановку разглядывала?
Д.Е.: Ну, может, что-нибудь само в глаза бросилось.
А.Р.: Труп мне в глаза бросился! С дыркой во лбу! А после уж не до гляделок было, меня оттуда как ветром вынесло.
29 декабря. Малая Сосновка. Беседа с Надеждой Богатенко, членом коммуны "Путь к Свету"
Д.Е.: Я слышал, Надюша, ты замуж выходишь?
Н.Б.: Уже нет.
Д.Е.: Жаль. Ты не из-за смерти отца Глеба передумала? Он бы расстроился.
Н.Б.: Нет. Я с самого начала сомневалась. Потому и в затвор пошла, и там окончательно в себе разобралась. Я не за Колю выйти хотела, а просто замуж. Женихов тут, сам понимаешь, раз-два и обчелся. И по семь-восемь невест на брата. А я уже не девочка, о потомстве пора подумать. Коля, конечно, милый и мне нравится, но только для замужества этого мало.
Д.Е.: А что нужно для замужества?
Н.Б.: Любить будущего супруга всем существом. Чтобы дыхание от любви перехватывало, когда на него смотришь...
Д.Е.: Похоже, ты знаешь, о чем говоришь.
Н.Б.: А то! Семь лет этой любовью маюсь. Обманывай себя, не обманывай, а от правды не спрячешься.
Д.Е.: Надька! И ты туда же?
Н.Б.: Ну да. И я, и Зойка, и каждая более или менее молодая баба в коммуне.
Д.Е.: Так уж и каждая?
Н.Б.: Можешь не сомневаться. Нет в Сосновке такой женщины, которая не продала бы душу за отца Глеба.
Д.Е.: Надежда, кто его убил? Ты знаешь?
Н.Б.: Не знаю. Но точно не Стася. Я сама за ней бегала, когда Анна меня подняла. Стаська спала, как ребенок. Могу на Библии присягнуть. Веки со сна припухшие, щека примята, глаза бессмысленные, и видно, что спросонья ничего не понимает.
Д.Е.: Слушай, а когда ты в последний раз видела на ней этот злосчастный поясок?
Н.Б.: Ну и вопрос! Мы там, на острове, вообще не контачили. Мы же были в затворе, понимаешь? Во время духовных упражнений ни с кем, кроме наставника, разговаривать не рекомендуется. От наших землянок и тропки-то только в одну сторону протоптаны - к часовне. Хотя Стася, наверное, бродила по всему острову. Она ведь не молиться туда поехала, а от матушки своей скрываться. Но я ее ни разу не встретила.
Д.Е.: А почему от матушки скрывалась?
Н.Б.: Уж очень она ее достает. Даже отец Глеб повлиять не мог. Только что в стороны их развести. Представляешь, Батя самолично провез на остров контрабандой книги недуховного содержания. Специально для Стаськи. Она ведь у нас неверующая. Батю все задирала. Как увидит, голосит на всю деревню: "Не подевешел еще опиум для народа?" Нас кем только не обзывала! Блаженненькими, святыми полудурками, юродами. Вообще-то ее можно понять. У матушки святость из ушей лезет, уж Стаська столько через это натерпелась!
Д.Е.: А как она относилась к Бате? Кстати, Стася ведь молодая женщина, причем из Сосновки...
Н.Б.: Подлавливаешь? Зря. Думаю, и она Батю боготворила. Правда, по вредности этого не показывала. Да и как иначе она могла к нему относиться? Отец Глеб столько для нее сделал! Взять хоть ее пресловутый переезд. Когда Батя понял, что она не отступится, то даже генеральную доверенность на свою московскую квартиру на нее оформил. И завещание в ее пользу написал.
Д.Е.: И она об этом знала?
Н.Б.: Вряд ли. Отец Глеб помалкивал, боялся, что Стасина матушка учинит ему скандал. Она всеми силами противится отъезду дочери. Я про квартиру узнала случайно. Батя на столе письмо от нотариуса оставил, а я сунула нос.
Д.Е.: И никому не проболталась?
Н.Б.: Бате. А он попросил меня держать язык за зубами. Разумеется, я помалкивала.
Д.Е.: И все-таки кто же его убил?
Н.Б.: Не представляю. Может, Зойка? Она глупая и бешено ревновала Батю к Стасе. Ей бы хватило злости убить и подбросить этот несчастный поясок.
Д.Е.: Зоя, говоришь? Скажи, Надь, а когда ты пришла в часовню, у тебя глаз ни за что не зацепился? Может, заметила какое несоответствие, диссонанс? Вещи не на месте, выражение лица у кого-то не то?
Н.Б.: Нет, Димыч. Я, когда отца Глеба увидела, просто в ступор впала. Словно ослепла. Даже когда Зойка на Стасю бросилась, и то не заметила.
29 декабря. Малая Сосновка. Беседа с Зоей Пырьевой
З.П.: Не стану я с вами разговаривать! Вы только изображаете, что расследование проводите. А чего там расследовать-то! И ежу ясно, кто Батю приложил!
Д.Е.: Но почему, Зоя? Вы же не верите, что отец Глеб грязно приставал к Стасе?
З.П.: Еще чего! Много чести ей будет! Он просто не отпустил ее в Москву. В университете ей, видите ли, захотелось учиться, голодранке! Перетопчется, гадина! Я добьюсь, чтобы ее в цугундер заперли!
Д.Е.: И спровоцируете скандал? Чтобы люди чесали языки насчет женского пояска?
З.П.: (всхлипывает): Вот тварь! Она же нарочно ему этот поясок подсунула!
Д.Е.: Это очень сомнительно, Зоя. Зачем Стасе было оставлять улику, указывающую прямо на нее? Если ей хватило хладнокровия продумать линию защиты, она могла бы выбрать вариант получше. Например, вытащила бы тело из часовни и столкнула с холма в болото. Замела бы следы, и мы с вами по сей день гадали бы, что случилось с отцом Глебом.
З.П.: Ума ей не хватило, вот чего! А может, она не заметила, как отец Глеб уцепился за ее поясок, когда падал? Конечно! Не заметила и удрала. Думала, хрен ее вычислят! Только Господь не попустил...