Страница 2 из 2
На границе этого участка стоял яркий пластмассовый щит, на котором твердым размашистым почерком была написана не слишком деликатная просьба идти своей дорогой и обитателей этого клочка земли не беспокоить.
Рихард решительно вступил в заколдованный лес. Заросшая травой дорожка вывела его к чистенькому домику из дикого камня, по которому лепился мелколистый восковой плющ. Над красной черепицей крыши вился ароматный дымок. Синие стекла напоминали заплаканные глаза. Вообще домик выглядел несколько сказочно и тем не менее печально.
Вышла на крыльцо женщина. Она плотно запахнула пушистую шаль и долго стояла, глядя в низкое небо. Она была бледна и тонка, неожиданно напоминая долгую стеариновую свечу. В глазах ее полыхали сине-желтые язычки тоски, словно пламя - острое, жалящее - поселилось в ее зрачках. Рихард обрезался об этот взгляд.
Тяжелые темные волосы неубранные лежали на слабой шее, змейками ползли на спину.
Она стояла, пока не озябла. Потом низко опустила голову и вернулась в дом, плотно прикрыв за собой дверь.
Такой и приходила она в сны Рихарда - измученной, сломленной тайной бедой, будто уснувшей в горе и не желающей пробуждаться, потому что во сне все-таки легче. Рихард кусал губы и думал.
А скоро он узнал ее имя - случайно. Увидел однажды кадры старой хроники. Она бежала с букетом ромашек навстречу высокому человеку в оранжевом комбинезоне. Диктор за кадром назвал, соединяя, два имени. Она известная поэтесса, он - косморазведчик, вернувшийся из дальней экспедиции. Через год он погиб.
И Рихард понял теперь все. Всю следующую вахту он был молчалив и замкнут, несколько даже удивив экипаж. Марек провел тайное совещание, которое постановило применить "тонитерапию" в полном объеме. Возражал только Бен и оказался прав. Дня через три Тони заявил:
- Не надо его трогать. Не могу я хохмить, когда у него такое лицо.
За завтраком, обедом и ужином Рихарду подсовывали двойную порцию.
Разгадку всего, что случилось потом, можно найти в одной из главных черт характера Рихарда. Он был очень застенчив. Робость встала стеной, запирая наглухо беспокойное море души, все бури и тревоги.
Но пришел день, когда эта стена затрещала и рухнула. В последнюю ночь вахты Рихард ясно осознал, что он должен сделать. Он заперся в машинном зале, разблокировал автоматику, секунду постоял у пульта, собираясь с духом. И наконец послал первую молнию.
Огненное синее копье вонзилось в лужайку перед домиком под красной черепицей. Рокочущий гром прокатился над землей. Электрические шнуры хлестали почву, будоража тайные силы природы, властно вырывая из летаргического сна цветы и травы, заставляя ручьи и реки вскипать мгновенным бунтом. Оглушительный мятежный ливень вышвырнул из леса мертвые листья, сорвал восковые плющи, растормошил почки, давно исподволь зреющие в этом застывшем мире. Гроза бушевала несколько часов.
А утром голубое небо пролилось на землю: раскрылись фиалки. И отчаянная какая-то птица уже пробовала голос. Теплую, еще не опомнившуюся от огненной купели почву прокалывали шильца крокусов.
Женщина стояла на крыльце, изумленно глядя в глаза новому миру. Она подставила ладонь лодочкой под светлый перестук летящих с крыши капель. Синица порхнула с дерева, зацепилась коготками за пальцы и напилась из ладони женщины, высоко запрокидывая головку и трепеща горлом. Над полянкой пытала крылья большая желтая бабочка.
И под сияющей радугой прошел светловолосый юноша, сжимая в ладони нескладный букет.