Страница 13 из 26
ЕРОФЕЕВ. Послушайте, госпожа библиотекарша! (Смех). Несколько дней назад я действительно восторгался вашей душевной чистотой... В сопровождении Станислава Артюхова, как сейчас помню, вы спускались с пятого этажа и оба имели чрезвычайно изможденный вид... Вам слишком по душе третья стадия... (Невообразимый хохот, затем улыбки любопытства). БИБЛИОТЕКАРЬ (болезненно выдавливая слова). Вам всегда, молодой человек, снятся такие интересные сны? (Смех).
ЕРОФЕЕВ. Не прикидывайтесь дурочкой, товарищ библиотекарь! У вас это выходит подозрительно естественно! (Новый взрыв хохота; библиотекарь пытается остроумно отразить удар, слышно только "университет", "остатки мозга"; дама в белом пытается занять передовую позицию, умеряя общественный смех).
ДАМА В БЕЛОМ (соревнуясь со мной в остроумии и, вероятно, стараясь отбить у меня пальму первенства). Господин грузчик! Ведь из университета выгоняют только остолопов, у которых слишком тупые головы! А вы ведете себя здесь так, как будто вы всех умнее...
ЕРОФЕЕВ. Помилуйте! Откуда у вас такие сведения?! Если бы из университета изгоняли только остолопов, я бы не стал с вами спорить, а сразу бы задал вам вопрос: с какого факультета вы изгнаны? (Смех, аплодисменты ценителей юмора). И потом - господа! Неужели вам не скучно ограничивать запас своего остроумия рамками моего изгнания из университета? Не слишком ли это узко для таких умных людей?! (Поощрительный смех, всеобщее оживление). ДАМА В БЕЛОМ. А вам не скучно щеголять тем, что вы не приучены к культуре?
ЕРОФЕЕВ. Позвольте! А вы, случайно, не со мной ездили сегодня утром на толевый завод? Нет? (недоумение в зале, встревоженное ожидание).
ДАМА В БЕЛОМ (презрительно). Ездила. Ну и что же?
ЕРОФЕЕВ. Вы сидели в кузове с неизвестной дамой и вели интимную беседу, при этом вы совершенно не стеснялись мужского присутствия. Между прочим, как сейчас помню, вся ваша беседа сводилась к тому, что же все-таки лучше - лежит или стоит. (Гул негодования, мужской хохот).
ДАМА В БЕЛОМ (окрашиваясь в пунцовое). Ну и оссел же ты! Мме...
ЕРОФЕЕВ. Позвольте! Я не понимаю, отчего вы краснеете! Ведь я же цитирую вам слова молодой девушки, которые были произнесены в присутствии молодых людей обоего пола и которые утром воспринимались как верх остроумия! (Аплодисменты). Видите - я даже стыжусь воспроизвести здесь вслух ваши милые шутки - а ведь вы - женщина! (Гул одобрения; дама в белом листает журнал и силится найти достойный ответ).
ПАРЕНЬ. Все женщины - такие! Их не переделаешь! (Возгласы: "Ерунда!" "Правильно!")
ДАМА В БЕЛОМ. Ты бы уж поумнее что-нибудь придумал...
ЕРОФЕЕВ. Гражданка! Я не выдумываю, а констатирую факт! А если даже я выдумываю, предположим, - так какого черта вы залились краской? Или просто потому, что румянец слишком идет к вашему белому крепдешиновому платью? (Неимоверный хохот).
ПАРЕНЬ (только что вошедший и серьезно воспринимавший конец дискуссии, старается заглушить смех). Прравильно, студент! Давно надо было бороться за чистоту нашей любви! А то современные...
ЕРОФЕЕВ. Да, конечно! Я всегда был поклонником чистоты! Если бы здесь, вот сейчас, какой-нибудь безрукий и безногий горбун вскарабкался на золотушную проститутку, я бы расцеловал их обоих!
4 апреля
1. "Тогда приходят к нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?" И сказал им Иисус: "...вино молодое вливают в новые мехи". "Не думайте, что Я пришел нарушить закон". 2. "Никто не может служить двум господам". "Отдавайте кесарево - кесарю, а Божие - Богу". 3. "Блаженны нищие духом". "Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби". 4. "Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей... Что Бог сочетал, того человек не разлучает". "Всякий, кто оставит... жену... ради имени Моего... наследует жизнь вечную". 5. "Не мир пришел Я принести, но меч". "Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими". 6. "Ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет". "Вы от нижних, Я - от вышних". 7. "И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие". "На путь к язычникам не ходите". 8. "Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником". "Почитай отца своего и матерь свою". 9. "Царство Мое не от мира сего". "Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю". 10. "Не противься злому". "Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь". 11. "Что говорю вам в темноте, говорите при свете, и, что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях". "Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилище и в синагогах своих будут бить вас".
6 апреля
"Знаете что, Ерофеев? Не знаю, чем вы меня заинтересовали конкретно, но вы человек слишком своеобразный. Да вы, наверное, и сами это чувствуете прекрасно. Единственное, что я вам посоветую - оставьте это. Надеюсь, вы понимаете, о каком "этом" я вам говорю... Будьте проще. Не думайте, что все они глупее вас и поэтому чем-то вам обязаны... Я не собираюсь делать вам комплименты, но все-таки могу заметить, что у вас проглядывают какие-то прекрасные задатки. Правда, они у вас опошлены и загрязнены чем-то чужим, не вашим, наносным. И все-таки для вас легко преодолимы... Не знаю, откуда у вас это наносное, - вероятно, просто кокетство... А оно вам не к лицу... Больше читайте... Для вас это самое главное. Кстати, я могла уже заметить, вы не относитесь к числу "поверхностно воспринимающих" литературу... Больше читайте... у вас слишком скромная эрудиция... а каждая прочитанная вами книга возвысит вас на голову... Это не каждому дается... И все-таки, Ерофеев, - можете на меня обижаться, - вам еще слишком далеко до рабочей молодежи".
7 апреля
Мне казалось, что я ухожу далеко и за мной никто не гонится. И я действительно уходил далеко - и никто не гнался за мной. Мне казалось, что что-то необыкновенно черное неожиданно меня остановило и заставило длительное время озираться вокруг. На самом же деле я нисколько не озирался, озираться было некогда - на меня с неимоверной скоростью наезжал автомобиль новейшей марки... На секунду я вынужден был уподобиться горным сернам. И в ту же "секунду" сообразил, что можно было вполне обойтись без уподоблений - черный дьявол без особого напряжения сделал отчаянный разворот, ласково обогнул меня и затормозил у здания германского посольства. В первое мгновение я был слишком взволнован тем, что всеблагое провидение (в который уже раз!) избавило меня от трагического исхода. В следующее мгновение я вынужден был устыдиться себя самого и своей минутной (впрочем, даже не минутной, а секундной) трусости. Затем встал в позу Наполеона и задумчиво посмотрел на посольский подъезд. То, что я увидел, наполнило меня до отказа мистическим трепетом. И чуть было вновь не заставило "уподобиться"... "Посол, - промелькнуло у меня в голове и задрожало где-то в ногах, посол!.. Может быть, даже чрезвычайный!.. Может быть, даже... ну, конечно, - раз чрезвычайный, значит и полномочный! Значит, и то, и другое вместе... И все это вместе... обогнуло меня!! Меня!.. Обогнуло..." "А кто - я? Кто?! - вопросил я себя и принял позу, среднюю между аристотелевской и сократовской. - Кто?! Не Поспелов? - нет! Не Даргомыжский? - нет! Тогда кто же - Беркли? Симонян? Заратустра? Жуков? нет... Назым Хикмет? Нежданова? Прометей? Чернов? Рафаил? Микоян? Правый полусредний? Леонардо да Винчи? - опять же нет... Тогда кто же? Неужели обыкновеннейший пуп?.." "Гм... Пуп... - чудесно! Пусть будет - пуп! Пусть обыкновеннейший!.. Но ведь... уступил мне дорогу посол агрессивной державы!.. А? Хе-хе-хе-хе! Уступил!! Жалкие люди, - мысленно произнес я, оглядев с ног до головы встречных пешеходов и сменив аристотелевскую позу на позу постового милиционера, - нет, все-таки, до чего жалки эти существа и до чего же мелочны их волнения! Один оплакивает утраченную младость, другого укусила вошь, третьему не оплатили простой, четвертый разочаровался в запахе настурций, пятому разбили голову угольным перфоратором... Неужели бы и им уступил дорогу посольский экипаж?.. А?.." "Нет, черт побери, им бы, конечно, не уступил дорогу посольский экипаж. Если даже рассудить здраво, так не только чрезвычайный посол, но и зауряднейший смертный никогда не уступит дорогу человеку, которому всего-навсего разбили голову угольным перфоратором. Значит, есть во мне что-то божеское... Ну, не божеское, а что-то такое... неизмеримо более высокое, нежели полномочные представительства и международные конфликты... И это "что-то" заставило даже Каина на мгновение стать гуманным!" "Странное дело, - продолжал я, на этот раз обращаясь к встречным, - очень возможно, что и работники советского министерства, встретив посла на ковровой лестнице, почтительно отступали, расшаркивались и окрашивали лицо свое в улыбку раболепного смущения... а получали в награду снисходительное поплевывание и, ослепленные саксонской воинственной гордостию, заражались оборонческим страхом!" "Очень возможно также, что страх этот породил в посольском мозгу "далеко идущие выводы". И - кто знает! - может, дула боннских орудий, направленные к сердцу освобожденной Польши, ждали только сигнала; а поводом к нему могло послужить малейшее выражение примирительно-восточной дрожи!.. А дальше... - вы понимаете, что дальше?! - миллионы искалеченных жизней, озера материнских слез, девочки с разбитыми черепами, заокеанский кал в усадьбе Льва Толстого и... все что угодно!" Я разрыдался. Слезы лились на тротуар, брызгали на продовольственные витрины. Перламутрово-чистые слезы... слезы человека, заронившего искру гуманности в зачерствелое сердце... слезы, избавившие от слез миллиарды материнских глаз. Они, эти слезы, словно бы делали полноценными те миллионы человеческих жизней, которые, возможно, были бы искалечены. Они как будто бы склеивали разбитые черепа маленьких девочек и вымывали кал из усадьбы Льва Толстого. Они... А эти люди не понимали меня. За минуту до того спасенные мною, они смеялись над моим умилением. "Посмотрите... его чуть не раздавила машина... и он плачет... плачет, бедный... Ему было, наверное, так страшно..."