Структура момента

- Вроде так... - лейтенант уже в который раз уставился в стершиеся на сгибах бумаги Алика и неуверенно зашевелил губами.

- А что машина приписана к Спорткомитету, пусть вас не смущает. В Сангачауре находится гребная база.

- Так он же не грибы везет.

- Не грибная база, а гребная. От слова "гребля". И в начале лета машины этой базы, как и других учреждений города, мобилизуются на перевозку овощей. И товарищ приехал в Москву, чтобы ваша семья в июне месяце имела к столу свежие помидоры. Вам что, это не нравится? Вы против свежих помидоров?

Лейтенант оторвался от своих бумаг и перевел взгляд на лацкан пиджака, все еще накинутого на мои плечи.

- Это что за медаль? - спросил он уже почти дружелюбно, давая понять, что официальная часть беседы близится к концу.

- Какая? - Тут только я заметил медаль, прицепленную к пиджаку. - Черт... забыл снять... - От мысли, что мог сдать пиджак в чистку, не сняв медали, прошиб пот.

- Извините. - Лейтенант протянул руку и, перевернув двумя пальцами круглую позолоченную медаль, зашевелил губами. - Государственная премия СССР. Последние четыре буквы он произнес громко и невольно подтянулся.

- Штрафовать будем или дырку колоть? - обратился он к Алику уже совсем по-свойски.

Сошлись на штрафе; лейтенант долго выписывал квитанцию, от который Алик тщетно пытался отказаться...

Разумней всего было, конечно, пристроить его в гостиницу или Дом колхозника, - в общем, туда, где остановились его попутчики, не один же он приехал в Москву с грузом... Посидеть, поговорить с ним очень хотелось, но жить он вполне мог бы со своими ребятами.

- Ну, а теперь едем ко мне! - решительно сказал я. Мое предложение обрадовало его больше, чем возвращенные "права", он даже лицом посветлел.

- А удобно?!

- Что ты городишь?! Конечно, удобно! - Я укоризненно покачал головой.

- Я с удовольствием... Спасибо... Но надо же груз отвезти. Ребята беспокоиться будут.

- А сколько вас?

- Четверо.

Друзья его наверняка уже устроились в гостиницу, и, по всем соображениям, с ними ему было бы неплохо.

- И учти, жить ты будешь у меня. - Тон мой отвергал всякие возражения.

- Ну что ты, что ты?! - испуганно замахал он руками.

- Никаких разговоров! Этого еще не хватало! Огромная квартира пустует, а ты по гостиницам будешь шляться?!

Он просиял, как двоечник, которого вместо школы вдруг повели на цирковое представление... Но вот что с ним делать вечером? Странновато будет, если я потащу его с собой, странновато и никак не объяснимо...

Пока я переодевался, он, ошарашенный и небесно-голубой "Волгой", и разговором с милиционером, и медалью, и размерами квартиры, и стенами ее, обитыми темными дубовыми панелями, и книжными шкафами с бесчисленным количеством книг, делился жизненными планами:

- Больше откладывать нельзя. В конце концов, уже сорок скоро. Неудобно даже... У всех дети...

- А она тебе нравится?

Похоже, что Алик задумался об этом впервые.

- Хорошая девушка. Двадцать пять лет, с высшим образованием. Во Дворце у нас работает. А твоя где?

- Отдыхать уехали.

- Без тебя?

- Они здесь, недалеко. На даче.

- Старшему уже сколько? Девять?

- Восемь.

- А младшему?

- Шесть.

- Скоро в школу пойдет. Ты молодец. Профессор уже, наверное?

- Доктор наук.

- Мне говорили... У нас все об этом знают... Ребята тоже хорошо устроились, но ты... - Алик не нашел слов, чтобы выразить одобрение. - А премию давно получил?!

- Года два. Тема закрытая была, поэтому в газетах не писали.

- У тебя голова всегда отлично работала. - Не поняв, что означает "закрытая тема", Алик огорченно вздохнул, но переспросить постеснялся.

- Ты чего?

- Нет, ничего... Я говорю, неудобно как-то... Может, мне не ходить с тобой?.. Погуляю где-нибудь, пока ты освободишься.

- Опять начинаешь? - Если бы встреча с Ниной была попозже, то я успел бы пообедать с ним и на сегодня распрощаться, но бросить его так, сразу, буквально через несколько минут после того как вошли в дом, было невозможно. Она мой лучший друг, и все прекрасно поймет. Это Москва, дорогой мой. Здесь люди проще, прямее, без наших восточных сложностей и хитростей...

- Не боишься, что жена узнает?

- О чем?

- Ну... про вашу... дружбу?

- А что в этом плохого? Когда-то я был влюблен в нее... Очень давно... еще до женитьбы... И она меня очень любила... Потом вышла замуж за другого, а я женился... И теперь мы друзья... Ты не смущайся. Посидим вместе, поужинаем, побеседуем. Она нам не помешает. Должен же ты посмотреть, как москвичи живут...

Надо было еще успеть заехать в аптеку за лекарствами для Азиза и посидеть у старика хотя бы минут десять. До встречи с Ниной оставалось меньше часа, но машин на улицах было меньше обычного, и при удобном стечении обстоятельств, пожалуй, можно было все успеть.

- Слева - это СЭВ. Совет Экономической Взаимопомощи, а еще левее - новое здание Совета Министров РСФСР.

Алик добросовестно вертел головой, стараясь увидеть все, что мелькало за окнами машины.

- Я сейчас заскочу в одно место. Очень важный разговор. Минут на десять. Подождешь в машине?

- Конечно.

- А как ребята живут? Что ты ничего не рассказываешь?

- Октай вернулся.

- Вернулся все же? С Нелей?

- Да.

- И где живут?

- У отца.

- Все по-прежнему?

- Да, только ругаются часто.

- Понятно... Я поставлю машину здесь...

Аптека осталась за углом; от нее дворами можно пройти к дому Азиза. Удобней было, конечно, остановиться прямо у входа в аптеку, но не хотелось, чтобы Алик узнал об Азизе, его болезни и появившемся после шестидесяти лет жизни в столице желании быть похороненным на родине. Хоть они и не были знакомы, история жизни Азиза могла огорчить Алика, а главное, навеет на грустные мысли, прямо противоположные всему тому, что я собирался внушить ему о себе и своей жизни в Москве...

В очереди стояли всего три человека, лекарства были готовы, так что уже через несколько минут Азиз, морщась и кряхтя, проглотил первую ложку мутно-серой микстуры.

На низеньком столике перед кроватью лежала закупоренная банка с вареньем и два лимона: видимо, кто-то уже навестил старика сегодня.

- С работы были, - тихо, одними губами, произнес Азиз и попытался улыбнуться. Мышцы лица не очень слушались его, пергаментно-желтая кожа несколько раз слабо дернулась, приоткрыв на мгновение длинный, черный от старости клык.

Под лимонами лежала выписка из приказа по шашлычной "Кавказ" - за безупречную многолетнюю работу гардеробщик шашлычной Исламов Азиз Агаевич награждался премией в размере месячного оклада.

- Как вы себя чувствуете?

Азиз сделал еще одну попытку улыбнуться.

- Во сколько будет врач?

- В четыре.

- А что он вчера сказал?

- Все то же самое.

- Но выглядите вы значительно лучше... - Еще недавно круглое, налитое лицо старика спало, обмякло, как спущенный мяч; под вялыми складками кожи проступали неровности черепа, сильно углубились глазные впадины. - Вы ели?

Послышался странный шум, в комнату заглянула соседка, взбивающая в тарелке что-то кремово-желтое.

- Не ел он ничего.

- Что же не накормили его?

- Три раза заходила, просила, уговаривала, не слушает. Как ребенок... Вон все лежит на столе. Может, у вас получится?..

Азиз готовился к каждому глотку, как к поднятию тяжести: тело напрягалось, на запавших висках проступали еле заметные мелкие капельки пота.

Через тридцать пять минут надо было быть у "Фрунзенского" метро; Нина никогда не опаздывала, и хотя бы сегодня следовало приехать вовремя. Но нельзя же было оставить его голодным...

С площади Восстания до начала Комсомольского проспекта удалось доехать за четыре минуты.

Еще через три минуты были на месте, с опозданием больше чем на полчаса..