Страница 2 из 36
Лена запела. Она хорошо поет, так же, как и смеется. Пусть поет, пусть смеется...
- Когда ты вернешься, я уже буду студенткой четвертого курса, - серьезно говорит она.
А он думает: "Когда я вернусь - будет наша свадьба".
А утро - уже не ночь, она давно ушла, - утро все расширяется и расширяется. Свежесть сплошным потоком охватывав их. Леночка кажется очень бледной, но пытается улыбаться. А он опять думает:
"Когда вернусь - будет наша свадьба".
И одним только взглядом спрашивает: "Ведь так?!"
3
Сурен Маргулян на восемь лет старше Павла Зарецкого. Он известный конструктор планетопланов. И корабль, который понесет их к Юпитеру,- его самое любимое детище.
В руках Сурена-огромный букет белых роз. Их особенно любит Вера. Он всегда немного гордится своей женой, довольно популярной киноактрисой.
Надо еще купить подарки детям: трехлетней Милочке понравится плюшевый мишка. И вдруг среди игрушек Сурен видит модель своего космоплана.
На борту четкими буквами написано: "Вперед!". Изящная игрушка, и до смешного похожа на настоящий. Точно такой стоит сейчас на Луне и ждет их.
А те люди, которые последними посмотрят им в глаза, сейчас готовят космоплан к полету.
Сынишка будет paд: он собирает ракеты всех систем. А такой еще нет у него.
Сурен вертит в руках маленькую игрушку...
Посетители магазина узнали Маргуляна. Он чувствует их скрытое внимание.
Это приятно щекочет самолюбие. Он просит упаковать игрушки. Потом берет свертки и не спеша, с независимым видом направляется к выходу...
Вечером серьезно "обсуждает" с сыном перспективы развития ракетной техники. А Милочке показывает, как ходит индюк...
И совсем уже поздно, перед тем, как лечь спать, дольше обычного стоит над кроватками детей.
Они вдвоем с женой.
- Будь осторожен, - наставляет она, - не лезь первый туда, где опасность. Я же знаю тебя: ты всегда первым лезешь...
- Слушаю! - шутливо перебивает он. Обнимает ее полные плечи.
- Давай лучше отдыхать.
И уже лежа в постели, засыпая, она все-таки шепчет:
- Я на сцене только отчаянная. А в жизни... За тебя боюсь одного... Понимаешь? Только за тебя...
Квартира Нины Александровны в центре города. Бульвар Шевченко. Второй этаж Окно распахнуто в ночь Комната отделана в светлых тонах. И все в ней кажется каким-то радостным, почти воздушным: и тончайшие занавески, и даже изящные кресла. Один письменный стол тяжелый. Она открыла тумбу. Четыре ящика - и во всех аккуратно сложены общие тетради. В них то, что еще недодумано: научные наблюдения, записки из Африки. Семь лет в Анголе - это тоже что-то значит...
В открытое окно вливается море голосов и шелест листьев.
Нина Александровна долго сидит над чистой тетрадью. Обложка нежно-зеленая, цвета весенней травы. В обложку вставлены фотографии сына. Володя - двухлетний мальчик, темноглазый, как мама, полненький и улыбающийся. А на второй - за семь дней до гибели. Волосы откинуты со лба, еще мальчишеские губы твердо сжаты.
А ведь многие думают, что гибель сына гонит ее в Космос.
Каштанами пахнет Киев - это запах родины, запах детства и юности. Жизнь была нелегкой, она бросала ее на север и на юг, но этот запах остался, как остается дыхание надежд и молодости.
Поет ночной Киев. Внизу, в темноте бульвара, будущее, мечты и чья-то первая любовь...
Нина Александровна пишет:
"Скоро я буду бесконечно далеко. А на Земле осталось... эта пахучая темнота, этот невнятный шум голосов... И ты, Володя... Потому что Земля и ты - единое целое... Думая о Земле, я буду видеть тебя. Мне страшно вспоминать твои последние минуты. Бинты на груди. Без кровинки лицо.
- Прости, мама, но эта жертва была необходима, иначе погибли бы многие... А я один... - Тебе тяжело было говорить. - А тетоцит будет, мама. Из него построят светящиеся города будущего.
Я растила тебя таким... Тебе едва исполнилось двадцать два года...
Скоро я покину Землю. Это тоже нужно людям. Если бы это было бессмысленно - я не полетела бы".
В мае распускается багульник. Кусты его кажутся обнаженными, и густо-сиреневый налившийся бутон как будто светится среди грязно-бурой прошлогодней листвы. Далеко вверху, в еще мутной мгле неба, теряются вершины огромных деревьев
Павел на рассвете прибыл в лагерь космонавтов. И его захватил этот лес, еще суровый, еще оголенный, но уже разбуженный, с едва приметной зеленью молодой травы И сосны стоят распушившиеся, шумные, полные новой жизни. Еще холодно Ночная свежесть вместе с легким туманом рассеивается в воздухе. И совсем скоро можно будет уловить запах оживающих почек смородины и дыхание живицы на недавнем срезе сосны.
Домики лагеря, небольшие, похожие на русские теремочки, разбросаны в тайге. И ведут к ним не асфальтированные дорожки, а лесные тропки, путающиеся среди кустарников и буйно разросшегося молодняка Павел был глубоко благодарен неизвестным людям, которые заботливо сохранили для него этот первобытный лес.
Лагерь еще спал. Никто не ждал Павла так рано. И он решил проехать на космодром.
С Тангуньского перевала открылся вид та космодром: широкая равнина между хребтами сопок. Вдали скалистые отроги гор, мутные в синей дымке. Павел напрягал зрение, стараясь различить на сером полигоне светло-голубые очертания ракет. Их много, они далеко разбросаны друг от друга.
Начался спуск.
Здесь Павла уже ждали. Техники ракетной авиации в темно-синих кителях с золотистыми нашивками стояли по обе стороны дороги. Один из них, совсем еще молодой, звонким голосом шутливо отрапортовал:
- Товарищ начальник первой экспедиции к Юпитеру! Ракета "Родина" к полету на Луну готова!
Когда Павел вернулся в лагерь, его спутники были уже там.
Он нашел их у стремительного и чистейшего ручья. Вода, бурливая, вся в пене, набрасывалась на глыбы черных камней. Саша возвышался на блестящем валуне в самом центре водоворота и что-то декламировал, стараясь переговорить шум воды. Хорошо! Сашу Черненко Павел знает. Он работает в астрономической обсерватории при Киевском университете. Саша всегда неудержимо весел, в нем есть что-то мальчишеское, шальное. Это впечатление усиливают его маленький рост и быстрота движений.
Нина Александровна и Маргулян стояли на песчаной отмели. Сурен поднял над головой руку, приветствуя Павла. Лицо у Нины Александровны сосредоточенное и даже грустное. Павел немного робеет перед этой мало ему знакомой, суровой и умной женщиной. Он сжимает руку Маргуляна, но вместо приветствия восклицает:
- Смотрите! Уже распустился!..
Нина Александровна наклоняется к единственному пока раскрывшемуся кусту багульника. Теперь Павел смотрит на нее. В красивой линии ее выпуклого лба, в овале щек, в тугих косах что-то вечное, что ведет начало от Ярославны.
Когда-то Нина Орлова была одной из лучших гимнасток страны. И сейчас, несмотря на свои сорок два года, она еще молода, совсем молода.
Только... только седина небольшая на висках. И Павлу подумалось: и раньше была эта седина, и она ее подкрашивала... или... или появилась недавно.
- Нас ждут, - напоминает Павел.
Он имеет в виду медиков. Эксперименты начинаются на Земле.
- Н-да, - глубоко вздыхает Саша, только сейчас выбравшийся из ручья. - Теперь все - запутают в проводах. И думать надо осторожно, а то в виде синусоидальной кривой обозначатся все грехи...
Нина Александровна улыбается:
- И много их у вас, Саша?
- Есть! Всегда грешен!
...Вечером они аолго не расходятся, стоят в темноте среди деревьев Одна за другой отрываются ракеты, унося на вечную спутницу Земли последнее снаряжение. Павел провожает глазами каждую из них. Нина Александоовна кажется очень грустной. Сурен и Саша негромко разговаривают:
- Сто лет тому назад, - замечает Саша, - было труднее попасть из Москвы в Иркутск. В Сибирь на лошадях! Смешно!
- А двадцать лет тому назад, - продолжает Сурен, - Гагарина ждали страшные перегрузки. Теперь их не будет. Немножко научились бороться с ускорением... Мы легко, как в самолете, оторвемся от Земли. Правда, потом будет тяжелее... - Сурен задумывается. Он говорит с легким акцентом и всегда медленно, как бы подбирая слова. - Набрать пять тысяч километров в секунду без перегрузок трудно, хотя стабилизаторы любое равномерно-ускоренное движение превращают в привычное ощущение земного тяготения."