Степан Буков

Других не трогал, только фонарем осветил.

Потом он вернулся к Должикову, спросил:

- Ну, что у вас тут было?

Должиков сказал:

- Мы их осветили, они стали стрелять, мы по ним, тогда один из них присел и нацелился фаустпатроном, но не в нас, а туда, где газовые баллоны. Тогда Лунников выскочил на середину туннеля и даже руки раскинул, чтоб места больше собой занять. Он догадался, а я не догадался. Он всех спас, а я только стрелял...

Буков направил свет фонаря на Лунникова и тут же погасил фонарь.

Буков видел тела танкистов в сгоревших танках. Так вот так же выглядел Лунников, как эти танкисты.

- Отнесем, - сказал Буков.

Тело Лунникова было горячее, и они несли его. Кондратюк стоял посередине туннеля, потерянно озираясь по сторонам.

- Ты что? - спросил его Буков.

Кондратюк вздрогнул, кивнул на баллоны!

- Да вот, испугался.

Буков хотел ответить Кондратюку, что Лунников тоже вот испугался, как бы баллоны не взорвались, только за других испугался, не за себя, а это не всякому дано. И вдруг почувствовал, что произносить слова ему трудно, не почему-нибудь, а из-за внезапно охватившей слабости. Что-то теплое текло по животу, ногам. Ему казалось: он растворяется, тает и мрак туннеля всасывает его. Сопротивляясь этому, он засунул ладонь под гимнастерку и, прижимая ее к мягкому углублению в ране, сказал... Нет, он только хотел сказать что-то ободряющее, начальственное. И не смог. Лег, скорчился и пробормотал совсем не то, что хотел:

- Лунникову... увольнительную на весь день. Пусть... ничего. Под мою ответственность... - И жалобно, беспамятно повторил: - Под мою... понятно!

VIII

Теперь в госпитале военнослужащий с нормальным боевым ранением считался редкостью.

Букова оперировал хирург, который среди военврачей почитался маршалом. Плечистый, почти квадратный, с сивой лохматой шевелюрой и простецким носом картошкой на мясистом багровом лице, хирург сказал, ощупывая нагое тело Букова, еще спеленатое бинтами:

- Жировая прокладка почти отсутствует, но, полагаю, не от истощения, а от чрезмерной нервной возбудимости. - Провел по голому животу Букова пальцем: - Полюбуйтесь, явно выраженный белый дермографизм. - Приказал сестре: - Поите его чаем из валерьянового корня - лучший студенческий напиток.

Сообщил Букову как бы с оттенком зависти:

- А ты ведь в покойниках побывал, полная клиническая смерть, ведь надо же суметь так изловчиться, чтобы обратно эвакуироваться.

- Спасибо вам - выручили, - промямлил Буков.

- Это не я тебя, а ты меня выручил, - сказал хирург. - Помер бы на столе - испортил бы мне репутаций. - Спросил: - Ну как там, на том свете, есть что-нибудь заслуживающее внимания?

- Не помню.

- Такая интересная научная командировка - и "не помню"?

- Как в темную яму свалился. Ничего особенного, все падал, все проваливался.

- Ну вот что, - сказал хирург. - Теперь у тебя расчет только на саморемонтное действие организма. Постарайся думать о чем-нибудь приятном. Из всех медикаментов самый надежный - радость.

- Я всем тут довольный.

Хирург сказал:

- Я вот читал: у армии-победительницы при относительно равном количестве раненых с противником большее количество выздоравливающих. Объясняется психоморальным фактором.

Буков возразил:

- А почему же тогда в самые для нас тяжелые годы войны дезертирство из санбатов было? Приплетутся на передовую в сырых бинтах и симулируют, будто почти уже все зажило. И ничего. Если в новом бою не убивали, выздоравливали.

- М-да, - произнес хирург. - Замечание вразумительное. У меня даже один генерал сбежал сразу после ампутации кисти руки. Но через две недели я ему уже до плечевого сустава отнял. Прохожу мимо палаты в тот же день после операции, слышу крик, ругань отчаянную. Открываю дверь, орет в трубку полевого телефона, почти с теми же выражениями, которые он при наркозе допускал. Объясняет: "С начальником боепитания беседовал".

Приказываю сестре произвести инъекцию. А он ни в какую - с детства, мол, уколов не переносит.

Пожилой, здоровье на исходе. А вел себя, как мальчишка. В анамнезе соврал. Почки одной нет, сердечная недостаточность. А он: никогда ничем не болел, здоров как бык - и возраст себе сбавил.

Объявил:

- И ты тоже хорош! Вставать нельзя, а ты к окну полез.

- Липы зацвели. Красиво!

- Ты бы лучше за санитарками наблюдал, вон они у нас какие фигуристые.

- Внимательные, - вяло сказал Буков.

- Жалуются на тебя, - строго сказал хирург, - под-сов дают, а ты на нем работать стесняешься. Персонал, значит, не уважаешь. С них же требуют, чтобы у тебя нормальный стул был. - Заметил строго: - Для медицинского работника нормальное функционирование организма у выздоравливающего показатель. А ты нам эти показатели снижаешь. - Погладил Букова по плечу: В общем и целом я тобой доволен, оперировать - одно удовольствие, сердце сильное, кровь хорошей сворачиваемости, ткани упругие, словом, материал замечательный, жизнестойкий.

Первыми навестили Букова Дзюба и Кондратюк. Увидев отощавшего, бледного, без усов, с коротко остриженными волосами Букова, Дзюба жалостливо осведомился:

- Это что же, выходит, ты совсем еще молодой? Скажи пожалуйста, на вид совсем парнишка. И усов нет - это что же, теперь в обязательном порядке срезают? Во время войны в госпиталях не трогали, - и бережно погладил свои усы, густые, черные, основательные.

Кондратюк, подхватывая этот разговор, заявил решительно:

- Я бы не позволил. Усы - личная собственность солдата. На казенный образец только башку стричь положено. Усы - это армейская мода со смыслом, без горячей воды губу не пробреешь, самое нежное место.

Кондратюк рассказывал:

- Хлопушку под крышку смотрового люка я заложил аккуратно на выброс. Шугануло вместе с камнем, которым была завалена, эффектно сработал. Добавил сдержанно: - Предоставил таким способом тебе скорую помощь, вынес наружу, на свежий воздух. А знаешь, Зуев хоть нам всем благодарность объявил, но замечание сделал, недовольство высказал за то, что из тех, этих самых, ни один ему для допроса не пригодился: испортили наповал.

Нескольких он для себя все-таки прихватил - изловил в боковых ходах, теперь с ними канителится, беседует. Судить будут по всей форме закона. А нас зачислил в свидетели. Смешно. Какие же мы свидетели? Свидетели - это же кто со стороны чего-нибудь видел.