Страница 20 из 42
Умерший в больнице охранник - Стас. Вот так. Владимир не явился, и Стас погиб вместо него.
* * *
Сообщение брата Катя получила в день отъезда в Лос-Анджелес. Утром рядом с ее тарелкой - два послания. Одно от Вовки, второе от Димки. Начала с Димкиного - никаких новостей, все в порядке, погода хорошая, - да какое ей тут дело до их погоды?! - Кате он желает ни пуха, ни пера (написано латиницей: "ni pukha, ni pera"), уверен, что операция на этот раз даст нужный результат. И, разумеется, - "Love, Dima".
Формально до невозможности. Сухо - не то слово. Но с другой стороны, а как он еще может писать на работе, да еще по-английски? А вдруг... эта все проверяет, а когда писал, топталась рядом? Что ж... Катя и ответит в том же духе - спасибо на добром слове, через два часа уезжаем, буду в клинике, боюсь, переписка естественно прервется. На какое-то время... На какое же? Сказать пока не могу, думаю, около месяца. Может, больше. С наилучшими пожеланиями. Взаимное Love.
Вот так, без сантиментов - тем более, какие тут могут быть сантименты?
Письмо брата...Что они там, сговорились? Буквально списано с Димкиного: погода, нормально, "ни пуха"...
Ладно. Ладно-то ладно, а черт бы его побрал, этого Димку! Здесь ей, конечно, его очень не хватает - точно руку отрезали. Что и естественно: все же столько лет... каждый день вместе, каждая мысль общая. И привычная, железобетонная уверенность в его верной и бескорыстной любви. Безответной, да! Если иметь в виду любовь в полном смысле слова. Но вел он себя тактично и бережно. Никто, между прочим, не заставлял. А потом вдруг - все. Как говорит Вовка, "с концами"...
Видимо, тело все же сильнее духа. По крайней мере, у него. Да, наверное, и у всех. Почти. Впрочем, все это еще можно проверить. А неприязнь к той девице, которую, скорей всего, просто используют, несправедлива. Девицу надо пожалеть. У нее, Кати, духовное всегда стояло НАД, но это не дает права судить других, у которых ПОД. Тем более в ее-то ситуации.
Ночью она написала стихи:
Мы ночью говорим с моей Любовью
О к дереву привязанных домах.
Она присядет возле изголовья,
Спокойная, седая, как монах.
Любовь ушла наутро, словно странник,
Был слышен шум взлетающих ракет.
Спрoсила на пpoщанье, ктo избранник.
Нo чтo мoгла сказать я ей в oтвет?
А надo мнoй летели, как кoметы,
Сopвавшиеся с пpивязи дoма.
Любовь ушла... Не дoждалась oтвета.
Пускай теперь oтветит мне сама.*(*)
А в самом деле, кто избранник? Появится ли когда-нибудь? Вдруг не появится, и она делает жуткую глупость, отказываясь от Димкиной любви и сама толкая его к той? Впрочем, это все - после.
Мама эти стихи, разумеется, назвала бы чистым бредом. Дома какие-то, "где ты видела, чтобы дома - и на привязи?" Суровый голос реализма. Но посылать их маме и вообще кoму бы то ни было показывать Катя не собиралась.
А утром, по пути в Лос-Анджелес, на душе было как-то удивительно легко. О предстоящей операции, о доме, даже о Димке Катя больше не вспоминала. А когда вдруг невзначай вспомнила, подумала: "Все это - потом, потом, после. Сейчас я, как чукча, - что вижу, о том пою". А петь, точней, говорить и думать, а главное, смотреть, смотреть и смотреть хотелось на пейзажи, несущиеся за стеклами автомобиля, где Катя сидела впереди, рядом с Рут. Мыша устроился сзади и время от времени давал Рут полезные и грамотные советы: где съехать с шоссе, когда сбавить скорость, когда перестроиться, что, надо сказать, Рут явно раздражало. Но она каждый раз отвечала ему по-русски, почему-то с армяно-азербайджанским акцентом: "Адын машына - адын вадытел". Это, видно, была какая-то иx давняя шутка. К шоссе 101, по которому oни еxали, то вплотную справа подступал океан, то деликатно отодвигался, давая место какому-нибудь городку, то вновь был рядом, синий, ослепительный, необъятный. И очень важный. Слева тянулись холмы, желтые, обожженные солнцем прошлого лета, и среди этих холмов - один за другим коттеджи, окруженные зеленью, ресторанчики, бензозаправки. Иногда за холмами возникала гряда невысоких гор, над которыми неотступно кружили большие медленные птицы.
- Орлы, - сказал Мыша. - Символ Америки. А не пора ли нам, девочки, перекусить?
И тут же они с Рут приступили к американскому занудству: подробному обсуждению, где, когда и при каких условиях лучше всего остановиться на ланч. Это сейчас. А как спорили из-за рейса, каким лететь в Дюрам! Было бы чего спорить - Катя видела расписание, Мыша извлек его из Интернета и положил перед ней: выбирай! Самолеты десятков авиакомпаний вылетали в Дюрам из Лос-Анджелеса буквально каждые десять минут, а то и чаще. В Дюрам попадали через Чикаго и через Вашингтон, через Атланту и через Питсбург, через Сан-Луис, Миннеаполис, Даллас. И еще как-то. Катя, конечно, сказала, что ей совершенно все равно лишь бы самолет не упал, а билет не стоил запредельно дорого. Но Мыша и Рут, отмахнувшись от нее, долго совещались и выбрали наконец рейс, делающий остановку в Питсбурге. Сплошная логика: во-первых, всегда удобней, чтобы первая часть полета была длинней, а потом отдых и короткий оставшийся отрезок пути. В Питсбурге остановка почти два часа, можно размяться, посидеть в кафе. А еще там живет Аннет, редактор Мышиной очередной книги. И остановка в Питсбурге даст возможность Мыше встретиться в аэропорту с Аннет и поработать, а чтобы Катя не скучала, вместе с Аннет приедет ее сын Боб.
- Он будет весело катать меня в инвалидной коляске? - ядовито поинтересовалась Катя.
- Этого предмета мы брать не будем! - заявил Мыша. - Ты с родным отцом, под руку с коим и дойдешь до кафе. А если отца тебе мало, вот тут-то под вторую руку тебя будет поддерживать Боб. Он - джентльмен и, между прочим, красавец.
- Это Аннет красавица и элегантная француженка, а Боб - чистый американец, изготовленный по стандарт, - почему-то ревниво отметила Рут.
- А кто он по специальности? Или еще студент? - спросила Катя небрежно.
- Кто?! - изумилась Рут, потому что речь у них с отцом уже шла о коте, о Нике, который, конечно, будет скучать без Рут и даже разозлится: не придет к ней завтра спать и Машу не пустит, а сам уйдет тосковать в Катину спальню.
- Ну, этот... ваш Боб. Который - в Питсбурге. Как бы красавец.
- И не - "как бы", и - не студент, - сказала Рут. - Бери высоко. Боб у нас яппи.
- Кто?! Японец?
- Это так называется молодой человек, имеющий высокий уровень жизнь, хорошо оплачиваемую престижную профессию и, значит, все самый лучший, дорогой и модный: дом, автомобиль, костюмы. Живет с удовольствием.
- Ясно. Барахольщик и дурак, - заключила Катя.
- Очень все наоборот! Прекрасный... это... lawyer, юрист, - обиделась за Боба Рут. - Это у вас: бедный - не порок, а у нас...
- А у нас тут по-всякому бывает, - заметил Мыша. - Мне это американское "человек стоит столько, сколько он стоит" (в денежном выражении) - вот где. И провел ладонью по горлу. - Американцы в основе своей спесивы и самодовольны... Не спорь! - Он улыбнулся Рут. - Я ведь и себя тоже имею в виду, сам хорош.
- Но я - что Боб на самое дело - блестящий... или - как? Блистающий адвокат? Понимаешь в мисле? - твердила Рут.
Катя поняла: Рут устала - все время за рулем и разговоры с самого утра только по-русски. Потому и "в мисле". То есть "в смысле". А преуспевающий Боб?.. Братец Вова у нас тоже, можно считать, преуспевающий, иномарку, вон, собрался купить, яппи несчастный. Из Московского района.
- Speak English, please, - попросила Катя. - I need a practice... m-mm... for tаlking with wonderful Bob.
- OK! Fine! - подхватил Мыша, бросив на дочь благодарный взгляд.
Сверкал океан, белая пена старательно шуршала о песок. К столику, за которым они сидели, вдруг подошел пеликан. И нагло уставился.
Пожалуй, это было счастьем.
* * *
Cразу пocле приезда в Лoc-Aнджелес Mыша ocтавил Катю с Рут у парикмахера, а забрал оттуда через полтора часа, заявив, что его дочь после стрижки сделалась настоящей американкой голливудского пошиба. Потом перекусили неподалеку, в ресторане на Родео-драйв - Рут непременно хотела показать Кате эту роскошную улицу. А оттуда отправились к врачу-психоаналитику. Жил доктор Фейман в собственном доме, погруженном в южную зелень, на тихой улочке, совсем не похожей на улицу огромного города. Кате он понравился. Она ожидала увидеть привычный белый халат и стетоскоп на шее, думала, обследование будет проходить в приемной, похожей на палату или кабинет поликлиники. Катя ляжет на холодный топчан, покрытый простыней, а врач усядется рядом на стул. Сам же доктор представлялся ей высоким старичком с бородкой, как у Айболита.