Страница 10 из 42
Покаянные речи и общее мракобесие, просьбы, чтобы боженька простил или уж лучше убил на месте, Владимир слушал с брезгливостью. Все это кликушество! Лучше бы думала безмозглой головой. С самого начала думала бы - может, и отец Катерины был бы с ними, и тот гад не появился бы.
Тут Владимир - в который уже раз - холодно отметил, что думает о матери как-то не так... А это не больно красиво, все-таки мать. Но что он мог с собой поделать? Этот козел дядя Гриша, к которому он ее когда-то жутко ревновал, так что придушить был готов обоих, этот скот убил сыновнюю любовь, и с концами. Мать, конечно, этого знать не должна, надо следить за собой, а не срываться, как вчера. А как она рыдала, обзывая себя всякими словами...
Что там дед сказал про Катькин дневник? Запретила читать? Сейчас! Разбежался! Тоже еще военная тайна! Там могут быть вещи, которые ему, брату, знать необходимо. Может, этот хмырь, из-за которого сестра упала из окна, довел ее до этого? Гришка подлый, мог и ударить девчонку, издеваться. А они, Катерина с мамашей, договорились это скрыть. Мать настояла, упросила Катьку мол, не говори Вовочке, он будет переживать... А он, в конце концов, живой человек, сестра для него - роднее всех, как собственный сын. А уж после того кошмара, да еще когда к матери такое отношение, тут уж - вообще...
И вот что: отца Катерины, дядю Мишу Мишкарудного, надо найти. Искать сообща - тут и Димку придется подключить. А сперва посоветоваться с дедом, у того голова на плечах.
Первым Евгения Васильевича заметил Дмитрий, который давно уже поднялся с кресла и стоял у стеклянной двери, за которой начинался больничный коридор. В расстегнутом халате врач несся по этому коридору, и по выражению его лица было ясно: все в порядке.
Операция прошла удачно. Настолько, насколько, сказал Евгений, это было возможно нашими силами и в наших условиях.
Через несколько недель Катя выписалась из клиники. Костыли ей, действительно, были больше не нужны - она могла ходить, опираясь на две палки - пока на две, позднее, заверил Евгений, можно будет обходиться одной. Тренироваться и тренироваться. Да, бегать и танцевать она не будет, да, останется хромота, да, потребуется еще много усилий... и денег, к сожалению, но в результате из беспомощной калеки она все-таки станет... Кем? А вот это покажет время, медицина - наука... известно какая.
* * *
"Представьте, я не умерла. Опять дома с мамой, дедом и Филей. И с моими записками, которые намерена продолжать со всем прилежанием. Я еще окончательно не поправилась, через день Вовка возит меня в больницу на всякие процедуры, и я со своими двумя елками-палками уже почти самостоятельно спускаюсь и сажусь в машину. Спускаюсь я, конечно, не по лестнице, а в лифте, до которого зато дохожу сама. Не доползаю, а именно дохожу, хотя зрелище моих передвижений со стороны выглядит, думаю, впечатляюще. И все же я кое-как переставляю нижние конечности, а не волоку их, как раньше, в костыльном прошлом. Евгений Васильевич утверждает, что через месяц-два все это будет намного пристойнее. Его бы устами...
О Евгении Васильевиче, который у нас дома называется не иначе как доктор Женя: так вот, по-моему я в него слегка влюблена. Не в какой-то страстно-сексуально-безумной форме, на такое я не способна. Увы. Это, скорее, похоже на мою детскую влюбленность в десятиклассницу Наташу в те блаженные годы, когда сама я училась в четвертом. Я ее "обожала", как смолянка из какой-нибудь книги Чарской, - эти книги почему-то водились у бабушки в изобилии, и мама тогда называла их вредным слюнтяйством.
Вчера у нас с мамой состоялся судьбоносный разговор. Судьбоносность заключалась в том, что мама призналась или, говоря языком братца Вовы, раскололась: отец, оказывается, понятия не имеет о моем существовании, когда его арестовали, мама, мало того, что от него малодушно (ее слова) отреклась, но еще и сказала вдобавок, что меня она уничтожила во чреве. Сделала она это, говорит, с самыми добрыми намерениями - чтобы он там, в узилище, не думал о злосчастной сиротке, которая от него родится. А отречься ей, оказывается, пришлось под давлением, следователь приказал. В противном случае, мол, пострадают Вовка и родители. Да и саму выгонят с работы. А ее все равно выгнали, совки. Но давление давлением, а главное, мама все сделала, как отец велел, - дескать, считай себя свободной. Она и послушалась. А он, видимо, все-таки обиделся. Особенно за "аборт". Во всяком случае, ни разу не дал о себе знать - ни когда вышел из лагеря, ни когда уезжал за границу, ни оттуда. Правильно сделал. Я на его месте тоже не стала бы разыскивать злодейку, которая, по существу, убила его ребенка... Я также пыталась представить себя и на мамином месте и пришла к выводу, что ничьих приказов и угроз я бы слушать не стала. Не потому, что я ужас какая смелая и благородная, а из чистого эгоизма - чтобы ждать его, дождаться и вообще разделить его судьбу. А бедная мама, запуганная, выросшая при большевистском терроре, думала, наверное, что, если не отречется, и ее, и родителей вышлют, а то и посадят, Вовка окажется в детдоме, а я рожусь в тюрьме. Нет, я маму, конечно, не осуждаю, просто... Ладно, как говорила ненавидящая меня теперь тетя Зина Несговорова - "замнем для ясности". А мать мне жалко до боли в сердце, особенно последнее время, когда она так постарела и ходит вечно затравленная и виноватая. Вовка, паразит, разговаривает с ней хамским тоном. А она не может (не хочет?) врезать ему по полной программе - все-таки сын, родная кровь. Вдобавок мы у него в неоплатном долгу, нам не прожить без его помощи. И ради этой матпомощи, опять ради меня - у деда пенсия, маме, подозреваю, вообще ничего не нужно, - она все это терпит. Жутко жаль ее.
А мой отец мне очень даже нравится. Мама сказала, один ее бывший сослуживец, некто Тимченко, дочка которого учится у мамы в классе, сказал, что отец живет в Америке - кто-то туда ездил и про него слышал. Он будто бы профессор в одном университете, Тимченко забыл, в каком, но в каком-то престижном, в роскошном штате Калифорния. Мама еще сказала, что Вовка решил найти моего отца. Как? Этого она не знает. Зачем? Чтобы, она говорит, восстановить справедливость. Мне, конечно, интересно, но я боюсь, что они затеяли эти дела ради того, чтобы отец прислал денег на мое лечение. И я сказала маме, что подачек не приму. Даже от хорошего человека. И вообще непорядочно. Выходит, была бы я здоровая, как конь, красивая, веселая и счастливая, так никакой заморский папа был бы не нужен, а теперь - подать его сюда! Спохватились! Правда, мама считает, что искать человека в Америке - все равно что соломинку в копне. Думаю, так и есть. Ведь об отце практически ничего не известно, кроме фамилии и что он БЫЛ профессором химии несколько лет назад. Там, в Штатах, даже прописки нет, не то что у нас, где все на учете и можно обратиться в какой-нибудь адресный стол. Ладно, пусть позанимаются, поищут, раз уж невмоготу. А я потом еще посмотрю...
А пока что я пребываю в блаженном состоянии выздоравливающей и к тому же влюбленной. К поездкам в клинику готовлюсь, навожу красоту - попросила маму купить мне набор косметики, и она без слова купила. Видимо, радуется, что у меня пробудился интерес к жизни и... к кому? А к Димке. Да, да! Бедный Димка. А мама так решила потому, что с Димкой мы теперь проводим вместе еще больше времени: он выпросил у какого-то своего приятеля старый "жигуль", а права у него, оказывается, давно есть - он, видите ли, мечтал показать мне город. Романтик. И вот мы с ним теперь ездим вместе по всяким его журналистским делам, я, когда надо, жду его в машине, и для меня это большое развлечение. Город, пока я сиднем сидела дома, очень, оказывается, изменился. С одной стороны, стал каким-то более европейским, что ли, - надписи на иностранных языках, всякие-разные Макдоналдсы, уличные кафе, сиди с пивом или бокалом вина и лупись на прохожих.
Это - с одной стороны. А с другой - "город контрастов", как написал наш Димка-щелкопер. Действительно - полно нищих, у булочных старушки просят на хлеб, какие-то дети стоят с плакатами, что у них умерла мать и не на что хоронить. Я очень расстроилась, но Димка сказал, что эти нищие - в большинстве своем рабы, все, что они соберут, у них отнимают хозяева, вроде сутенеров. А детей, с которыми стоят измученные "мамаши", зачастую берут напрокат. Он, мол, знает, участвовал в журналистском расследовании. Ужас. А вообще-то я уже забыла, какой прекрасный наш Петербург - Нева, Петропавловка, Зимний дворец. Какое было бы счастье, если бы я могла одна бродить по улицам сколько хочу...