Страница 2 из 6
Открытием Нового Света отмечен конец фантастической географии и надо признать, что в истории завоеваний был все же один великий момент - великий в географическом смысле. Когда Васко Нуньес де Бальбоа проходил через Панамский перешеек, взору его впервые открылся океан, необъятности которого он и не подозревал и который, в приливе восторженных чувств, окрестил Тихим. Трудно подобрать менее подходящее имя, но почтенный конквистадор не повинен в том, что он поддался своим первым впечатлениям. Панамский залив - именно он-то и открылся взгляду завоевателя - одно из самых спокойных водных пространств земного шара. Слишком спокойное. Старинные мореплаватели страшились его, потому что в этих опасных местах корабли могли попасть в штиль и неделями не двигаться с места, в то время как команды их медленно погибали от жажды под безоблачным небом. Что может быть злее этой участи чувствовать, что ты умираешь в долгой и беспомощной агонии? И насколько лучше оказаться в краю штормов, где человек и корабль могут по крайней мере вступить в бой и храбро сражаться почти до самого конца.
Не следует понимать меня в том смысле, что буря на море восхитительное переживание, но я предпочел бы самый свирепый шторм этому спокойному, мертвенно спокойному заливу - тюрьме для неосторожных каравелл и месту мучительных пыток для их экипажей.
Однако Бальбоа был очарован этим безмятежным видом. Он не знал, где находится. Вероятно, он полагал, что оттуда рукой подать до Индии или Китая. А может быть, как человек, которого коснулась благодать, он на один миг обрел особое зрение, благоговейно ощутил, что перед ним - водяная бездна, сравнимая по своей протяженности с безмерной твердью небесной и вся усеянная группами островов, подобных созвездиям.
Но, даже увидев, может быть, на мгновение своим духовным взором истину, Бальбоа все равно не мог знать, что этот великий в его жизни момент разом прибавил тысячи миль к окружности земли; подарил новый громадный театр человеческой драме авантюр и исследований и поле деятельности для миссионеров, главным образом протестантской церкви; развернул гигантское полотно, которое географы, не покидая своих кресел, могли разрисовывать самыми причудливыми вариантами своей излюбленной теории о существовании великого южного континента. Я не собираюсь упрекать картографов, живших непосредственно после Колумба, за их сумасбродные, но, в общем, интересные выдумки. Соблазн дать волю воображению был достаточно велик. Воинствующая география, пришедшая па смену фантастической, видимо, никак не могла примириться с мыслью, что на нашей планете гораздо больше воды, чем суши. Ничто не могло удовлетворить присущего географам тех времен чувства соответствия, кроме придуманного ими громадного куска солидной суши, в тех южных краях, где на самом деле до конца творения белопенные громады бурных морских широт будут вольно гоняться друг за другом вокруг всего земного шара. Очевидно, темперамент жителей земли мешал этим ученым признать, что географический мир - поскольку дело касается распределения пространства задуман, по-видимому, главным образом для удобства рыб.
Удивляет меня другое: как могли моряки той эпохи действительно верить в то, что большим континентам, лежащим к северу от экватора, обязательно должны соответствовать - по требованиям не то эстетики, не то здравомыслящей науки - подобные же материки в южном полушарии. Но они были простодушными людьми. Дружный хор кабинетных ученых мужей настойчиво пел свою песню, заставляя моряков проходить мимо множества признаков, явно говорящих о близости океана. Каждый открытый кусочек побережья, каждая горная вершина, мелькнувшая на горизонте, должны были добросовестно служить гипотезе о Terra Australls Incognita - Неведомой земле Австралийской. Даже Тасман - лучший среди них мореплаватель, до появления Джемса Кука, самый знающий из навигаторов и исследователей, которые в XVII веке взялись завершить изучение географий Тихого океана, - даже Тасман, неожиданно набредя на северный остров Новой Зеландии и задержавшись там достаточно долго, чтобы набросать контур части побережья и потерять команду шлюпки в неожиданной стычке с маорийцами, - видимо считал непреложным, что перед ним - всего лишь западный рубеж громадного континента, простирающегося по направлению к Южной Америке.
Велика власть теории, особенно когда она покоится на таком здравом понятии, как равномерное расположение континентов. И, кроме того, не надо забывать, что мы сейчас не можем даже представить себе как следует не только опасности вождения судов в неизвестных морях, но и страшную географическую неуверенность первых исследователей этого нового мира водяных просторов.
Дневник Тасмана, не так давно опубликованный, в какой-то мере знакомит нас с их мучительными недоумениями. У старинных мореплавателей не было приборов для того, чтобы определить местонахождение судна. Широту они умели вычислить, но проблема долготы приводила их в полное замешательство и нередко сбивала с толку. Все строилось исключительно на догадках. Когда Тасман и его офицеры собрались на борту "Хеем-скирка", бросившего якорь в Бухте Убийц, чтобы обсудить свой дальнейший курс в соответствии с инструкциями, они не знали, ни где находятся неведомые места, указанные в этих инструкциях, ни где они сами находятся в данный момент.
Тасман мог отправиться и на север и на восток, но в конце концов он решил выбрать среднее направление и, основательно покружив, вернулся в Батавию, где был холодно встречен достопочтенным генерал-губернатором и членами Совета города. Общее суждение гласило, что Тасман - опытный навигатор, но в этом путешествии он оказался "нерадивым" и по его вине некоторые вопросы остались неразрешенными. Есть сведения, что Тасман никак не ожидал этой кабинетной критики, и, в самом деле, даже теперь она может удивить непредубежденный ум. Именно во время этого путешествия Тасман, среди прочего, открыл остров, который ныне существует на картах под его именем; впервые подошел к Новой Зеландии (которую увидели снова лишь 130 лет спустя), прошел многие тысячи миль по морям, не нанесенным на карту и привез с собой путевой дневник, очень ценный для исследователей, пришедших ему на смену.