Страница 28 из 52
Он дал мне немало дельных советов, связанных с восстановлением здравоохранения в районе, подробно расспросил о наших нуждах, обещал помочь. И слово свое сдержал.
В 1948 году я узнал, что Иван Анисимович Инсаров назначен министром здравоохранения нашей республики. Я подумал тогда: "Кандидатура на этот высокий пост подобрана очень удачно".
Это было потом. А теперь? Невозможно описать то нетерпение, с каким мы ожидали самолет с Большой земли.
В глубоком лесу на острове Зыслов, в нескольких километрах от деревни Альбинск, партизаны оборудовали великолепную посадочную площадку. Выровняли ее, по углам наложили несколько куч хвороста для костров. Мы, медики, привезли сюда для отправки в тыл раненых, которые нуждались в сложной медицинской помощи.
И вот наступила эта долгожданная ночь! Уже с вечера возле посадочной площадки собралось немало партизан. Едва стемнело, все мы начали прислушиваться: не летит ли? Но долго небо было безмолвным. Около полуночи наконец услышали далекий рокот мотора. Мы стали жечь костры. Рокот быстро приближался, и вот самолет уже над головой. Он сделал круг над кострами, стал быстро снижаться, пошел на посадку.
Вот самолет уже на земле. Из кабины вылез летчик. К нему со всех сторон с радостными криками бегут партизаны. Люди плотным кольцом быстро окружили его, жмут руки, обнимают, все вместе забрасывают вопросами, а он смущенно улыбается, просит:
- Товарищи, товарищи... Надо разгружаться. Мне ведь до рассвета необходимо линию фронта пересечь.
Но чувствуется, что он тоже рад встрече, доволен, что прилетел, благополучно приземлился.
Стали выгружать багаж из самолета. Медики жадно прощупывали взглядами каждый груз. Ящики с оружием, взрывчаткой, патроны, газеты... И вот уже самолет пуст, надо вносить в него раненых.
- А где же медикаменты? - заволновались мы. - Неужели не прислали?
Летчик виновато развел руками:
- Нет. Разговора даже не было...
Потом выяснилось, что груз предназначался в другой адрес, где медикаменты не требовались. Летчику приказали буквально в последний перед взлетом момент изменить курс.
Очень разочарованные, мы наказали ему в следующий раз обязательно привезти медикаменты.
- Это уж точно! - твердо пообещал он. - Не я, так другой, но уж привезем обязательно.
В самолет внесли раненых. Он вырулил на взлетную полосу, благополучно оторвался от земли, взял курс на восток. Партизаны долго еще махали вслед шапками. Потом принялись сортировать груз.
Для нас, врачей, снова наступили дни ожидания.
Недели через две по радио сообщили, что к нам вылетает второй самолет. Снова собираем хворост для костров...
В полночь знакомый гул раздался над лесом. Вспыхнули костры, самолет сделал над ними круг, но, к нашему удивлению, на посадку не пошел. Он лишь немного снизился, и вскоре над лесом один за другим раскрылись белые купола парашютов.
В ту ночь нам было сброшено 12 мешков груза. Полдня прошло, пока мы нашли их все, доставили в штаб соединения. На этот раз весь груз был специально для нас, медиков. Это - медикаменты, в которых мы так нуждались, перевязочный материал, немного хирургического инструмента. Всему этому мы были несказанно рады.
По распоряжению командования соединения все медикаменты, перевязочный материал, а также парашюты, которые с успехом можно было использовать вместо бинтов, распределили между партизанскими бригадами и отрядами.
Конечно, медикаменты, присланные с Большой земли, не могли полностью покрыть наши нужды, но все же оказались значительным подспорьем. Основным же источником для получения медикаментов служили полесские леса, целебные травы, которые в них росли, - наша партизанская аптека.
Еще одним источником были медицинские учреждения, где работали советские медики, которые по разным причинам не могли эвакуироваться и остались на временно оккупированной врагом территории. Как правило, это были патриоты, помогавшие нам чем только могли. Через связных и других подпольщиков они переправляли медикаменты в партизанские отряды. Зачастую при первой же возможности сами уходили в партизаны, прихватив с собой что-нибудь из медикаментов и инструментария.
Так оказался в партизанах, например, Михаил Дмитриевич Михейчик. До войны он практиковал в деревне Потичево Смолевичского района. Когда враг захватил родную деревню, сумел быстро наладить связь с партизанами, стал регулярно снабжать их медикаментами, перевязочными материалами. Немцы и полицаи стали подозревать его в этих связях. Над смелым доктором сгустились тучи, и он, прихватив с собой что мог из медикаментов, ушел в партизаны. Вскоре он стал одним из самых популярных партизанских врачей.
Примерно таким же образом оказались у нас в бригаде медицинская сестра Мария Даниловна Соколовская, врач Федор Михайлович Казакевич и многие другие.
О некоторых из них хотелось бы рассказать подробнее.
Федора Михайловича Казакевича война застала в Ленинграде, где он получал специальность стоматолога в военном зубоврачебном училище имени Н.А.Щорса. В первый же день воины молодой медик подает заявление в военкомат и уходит добровольцем на фронт. В октябре сорок первого в одном из тяжелых боев под Вязьмой его ранило осколком в голову. Когда пришел в себя, оказался уже в плену. Начались мытарства, через которые прошли многие из нас: несколько пересыльных лагерей, где чудом оставался жив, потом стационарный лагерь для военнопленных в Бобруйске.
Бобруйск - родина Казакевича. Отсюда он уезжал в Ленинград, здесь оставалась мать-старушка. Ему удалось каким-то образом подать ей весточку. И вот однажды утром мать оказалась у колючей проволоки. Тяжелой была эта встреча. В страшно худом, обросшем человеке, одетом в тряпье, с забинтованной головой мать едва узнала своего сына. А когда узнала, закричала: "Федя!" - и бросилась на проволоку. Тотчас же прикладом автомата была отброшена прочь.
Матери и сыну удалось сказать друг другу несколько слов. Федя попросил помочь ему вырваться из лагеря. Матери были известны случаи, когда комендант лагеря отпускал пленных по ходатайству родственников. Она пошла к нему. Но комендант в тот день был не в духе. Несмотря на то, что мать показала ему документы, свидетельствовавшие, что Федор Михайлович Казакевич - ее сын, он отказался отпустить пленного. Много пришлось ей походить к коменданту, много пролить слез! Наконец Федор пришел домой.
Вскоре Казакевич устроился зубным врачом в городской поликлинике и сразу же настойчиво стал искать связи с партизанами. Он знал, что в лесах под Бобруйском они есть. Не раз они давали о себе знать смелыми диверсиями и налетами на врага. Но как к ним попасть?
Помог случай. Однажды на прием к зубному врачу пришел подвыпивший полицейский Роман Макеев. Пока Казакевич осматривал больного, готовил инструмент, чтобы выдернуть зуб, болтливый полицейский успел похвалиться, что партизанам вот-вот наступит конец. В Бобруйске, мол, формируется большой карательный отряд эсэсовцев, который готовит крупную вылазку против партизан.
- В этой карательной операции, - сообщил Макеев, - будут участвовать даже танки.
Полицейский ушел, а Казакевич в тот день больше уже не принимал больных. Дома он сказал матери, что уходит к партизанам. Он торопился, нужно было до наступления комендантского часа выбраться из города.
Казакевич шел к партизанам не с пустыми руками. Весть, которую он нес, помогла бы им своевременно принять контрмеры. Но в тот раз к партизанам он не попал. Когда подходил к деревне Киселевичи, вдруг из кустов услышал резкий окрик:
- Хальт! Хенде хох!
На дорогу выбежали немцы с автоматами. Казакевич напоролся на засаду.
Его привели в Бобруйск, бросили в тюремную камеру. Два дня арестованного никуда не вызывали, а на третий повели на допрос. Допрашивали в помещении СД, которое обосновалось в бывшем здании кинотеатра. Следователь долго допытывался, куда шел Казакевич, зачем. И неизменно получал один и тот же ответ: