Страница 23 из 27
- Достать патроны и гранаты! Приготовиться к бою! - приказал Ироушек.
Светало. Вася уже видел номера и эмблемы немецких машин, посуровевшие лица старших товарищей. Губы Ироушека были упрямо сжаты. Над переносицей легла тяжелая складка. Темные глаза его с черными, длинными ресницами как бы расширились.
А от машин к склону холма двинулась перебежками немецкая цепь. Затрещали пулеметы и автоматы.
Партизаны открыли ответный огонь.
35
Из-за гор медленно вставало солнце. Его первый луч окрасил рыжим барашки, плывшие в небе, осветил вершину хребта, стеной вздымавшегося сразу за Белой. А разведчики все дрались. Они били по немцам из раскалившихся винтовок, отбивались гранатами.
Застепу ранило в ногу. У Васи была перебита левая рука. Тяжело стонал Философенко, раненный разрывной пулей в живот. Партизаны меняли позиции, превращали каждую ямку в окоп и бились насмерть. Но гитлеровцев было больше, они были лучше вооружены. Гранаты у партизан скоро кончились. Немцы смеялись:
- Эй, бандит! Бросайся камнями.
Солнце поднялось еще выше.
Немецкая цепь приближалась. Ей помогали пулеметы с машин. Один из броневиков свернул с шоссе и, надсадно воя от перегрузки и шевеля пулеметными стволами, тяжело пополз на холм.
Из цепи кричали:
- Партизан! Не пугайся!
- Сейчас ви пойдете на небо!
Немецкая цепь рывком бросилась вперед. Началась рукопашная. Разведчиков сбили с ног, стали избивать прикладами. Потом подняли, приказали держать руки над головой. Окровавленных, повели к головной машине.
Как в кошмаре шел Вася, подняв правую руку. Левая бессильно болталась и мучительно болела.
Привстав в машине, маленький худой полковник в полевой форме СС с черепом на фуражке брезгливо смотрел на изорванную одежду и разбитые лица партизан, на Васину кровь, капавшую с перебитой руки.
- Партизан? Коммунист?
Партизаны молчали.
Полковник нервно натянул на руку серую перчатку и зло махнул ждавшим его команды офицерам:
- Erschiessen{11}!
Шагах в ста от головной машины виднелся брошенный каменный карьер. Подгоняя прикладами, солдаты погнали к нему разведчиков.
- Komm, Komm! Los{12}!
Голова Ироушека была разбита. На высокий лоб, на темные глаза ручейком стекала кровь. Ироушек вытирал лицо о рукава поднятых рук и присматривался к карьеру. Там кулигами рос кустарник. На противоположной стороне, где был выезд из карьера, кустарник сливался с лесом. Что, если броситься всем вниз? Рвануться по кустам к лесу...
До обрыва осталось несколько шагов. Немцы взвели затворы и приотстали.
- Тикати! - крикнул Ироушек.
Партизаны бросились врассыпную.
Надо было прыгнуть в карьер до залпа.
Вася тоже побежал. Он хотел оттолкнуться сильней, прыгнуть дальше. Но земля под ногой обвалилась. Толчок не получился. А сзади уже гремели ручные пулеметы и автоматы.
Нет, не успели разведчики из Четвертого прапора опередить залп.
Вася кувыркнулся в воздухе и, раненный еще одной пулей, тяжело полетел вниз. Рядом, переворачиваясь и задевая друг друга, падали его товарищи.
Немцы подбежали к краю обрыва и длинными очередями стреляли сверху в партизан.
Некоторые разведчики были убиты еще в воздухе.
Остальные еще пытались подняться, но свинцовые очереди сверху добивали их. Белая поверхность известняка, залитая кровью, становилась похожей на красное знамя, под которым они, люди разных судеб, боролись за свободу.
Вася упал на густой терновый куст. Пробил его до земли и с завернувшейся над головой правой рукой безжизненно повис вниз лицом на нижних ветках.
Но сознание вернулось к нему. Он успел еще раз услышать стрельбу, услышать последние стоны товарищей.
В карьере стало совсем тихо. Только сверху, где толпились немцы, долетали то щелчок затвора, то чей-то кашель. Немцы ждали, не пошевелится ли кто внизу.
Потом один с пистолетом в руке стал спускаться по сыплющейся гальке в карьер.
В мертвой тишине он подошел к крайнему партизану и ударил его сапогом в бок. Партизан был мертв. Немец все же выстрелил ему в голову.
Сделав несколько шагов, он пнул таким же образом другого расстрелянного. Этот, кажется, застонал. Прогремел еще выстрел.
Опять захрустела галька под тяжелыми сапогами...
Вася то слышал этот хруст, то проваливался в глубокую черную яму. С каждой каплей крови, вытекавшей из его ран, он меньше чувствовал боль, глуше слышал звуки.
Начинался день. В кустах испуганно попискивали потревоженные пичужки. Лаково-черный скворец вспорхнул с осокоря, стоявшего у карьера, и улетел.
Солдаты стояли у края карьера и со спокойным терпением людей, любящих доводить начатое дело до конца, ждали, когда их товарищ закончит обход убитых.
Вася лежал крайним, чуть в стороне от основной группы. Он был последним на пути немца. И вот тяжелые шаги направились к нему...
Немец постоял, послушал. Потом сильно ударил мальчишку сапогом в бок. Тело Васи безжизненно качнулось на ветках. Немец поднял пистолет и выстрелил ему в голову. Торчавшая над головой Васина рука переломилась и упала. Хлынула кровь.
А немец аккуратно положил пистолет в кобуру, помочился в зеленый куст около убитых, застегнул пуговицу и, роняя гальку, стал подниматься по обрыву к товарищам.
- Alle sind tot{13}, - равнодушно крикнул он.
Немцы зашумели. Те, что курили, бросали сигареты. Те, что не успели покурить, спешили сделать затяжку-две. Небольшое дорожное происшествие кончилось. Можно ехать дальше.
Загремели моторы. Низина снова стала наполняться фиолетовым дымом. Колонна зашевелилась, тронулась и, растягиваясь и набирая скорость, снова помчалась на запад.
36
Когда первый луч солнца прорвался наконец в низину и пробил ее голубые туманы, испуганный скворец вернулся на осокорь. На соседнее дерево опустилась его подруга. Скворец встряхнул лаковыми крылышками и запел. Затенькали, прыгая в кустах, пичужки.
А голубой луч уже засверкал искрами в капельках росы у обрыва. Заиграл в разбросанных по молодой траве стреляных гильзах. Заблестел золотом на влажных от ночного тумана листьях кустарника в карьере. Наконец луч пал туда, где, тяжело раскидав руки, спали вечным сном разведчики Четвертого прапора...
Может быть, этот луч и согрел холодеющее тело одного из них. Русский парнишка пришел в себя.
Немец, добивавший расстрелянных, попал ему не в голову, а в правую руку, завернувшуюся над головой при падении. Пуля прошла выше запястья, раздробила кость выше локтя. Кровь, хлынувшая из руки на голову мальчишки, обманула палача.
Вася сел. Потом, опираясь спиной о молодой тополь, попытался подняться. Тополек гнулся. Вместе с ним клонился и падал Вася. Но он все же встал на ноги. Рядом лежали убитые товарищи. Он прижал правую руку левой, чтоб не болталась, и молча смотрел на их тела и лица, изуродованные немецкими пулями.
И опять он качался вместе с топольком, то закрывая глаза, чтобы не видеть, как кружится ускользавшая из-под ног земля, то снова останавливая мутившийся взор на телах погибших товарищей...
К карьеру бежали жители Белы. Из леса спешили партизаны Четвертого прапора. Оли слышали стрельбу и поняли, что произошло.
Первым примчался на велосипеде к месту происшествия паренек из Белы Геринек. Он бросил велосипед в траву, с разбегу слетел по обрыву в карьер. Там замер перед убитыми.
- Святая богородица!
Вздрогнул, увидев под топольком окровавленного, но живого русского паренька, подхватил его.
- Василь! Родии!
В карьер уже скатывались сверху и партизаны, и жители деревни. Слышались возгласы:
- Господи боже!
- Стах! Ироушек! Застепа!
- Тоушек!
- Люди добрые!..
- Паздера!..
- Яначек!..
- Люди добрые! Какие муки!
- Смотрите! Василь жив!
- Спасайте Василя!
- Будь проклят, герман!
Русского парнишку вынесли из карьера. Геринек посадил его на раму велосипеда и повез, обвисшего на руках, в село, в свой дом.