Семёнов

- Прра-шу! - выдыхал Физикус, в такт слогам действуя покатыми плечами. - Прра-шу! Прра-шу!

Майор в роговых очках, военный комендант станции Колыч, вначале никак не мог понять, чего хочет от него этот нервный человек с пронзительным голосом. Майор слышал слова, смысл которых до него почему-то не доходил.

- Повторите, пожалуйста! - Интеллигентный комендант кривил лицо, думая, что так он будет лучше слышать. - Я вас не вполне понял.

- Удав американский! - почти кричал Физикус. - Понимаете - удав!

- Понимаю, - кивнул майор. - Американский!

- Из Южной Америки! - уточнил Физикус.

- Понимаю.

- Еще обезьяны, осел и коза!

- Понимаю. - У майора было мало времени. - Короче.

- Нужен вагон! - крикнул Физикус. - Можно пассажирский, можно товарный.

Майор не стал отвечать словами, а только рукой показал, что об этом и говорить не стоит.

Физикус едва не упал в обморок. Глаза его закатились под лоб, губа отвисла. Майор пожалел дрессировщика.

- Я бы с удовольствием... - сказал он. - Вагонов нет, тяги нет.

Физикус неожиданно воспрянул:

- Полвагона! Я согласен на полвагона.

- Нет! - У майора от злости вспотели очки.

- Уникальный удав! - Физикус навис над комендантом. - Таких удавов в СССР не более трех штук. Умоляю вас, ради науки!

Семенов во все глаза смотрел на Физикуса и ждал, чем кончится этот захватывающий разговор об эвакуации ценных дрессированных зверей. Вблизи Леонард Физикус выглядел не так эффектно, как на сцене. Это был усталый пожилой человек в мятом сером костюме. Только бабочка на голубой рубашке говорила о его принадлежности к искусству.

Майор не хотел больше слушать Физикуса, но тот хватал его за руки, умолял, заклинал и грозил, что будет жаловаться в Москву. Майор заколебался.

- Поймите, товарищ, - сказал он Физикусу. - Мы целый эшелон элитных свиней выгрузили. Элитных свиней оставляем, племенных, понимаете?

- Сравнили! - вскинулся дрессировщик. - Это же уникальный удав, за него валютой плачено! Вы за это ответите!

- Хорошо, - сдался комендант. - На открытой платформе поедете? Антонюк! Есть у нас место на платформе?

Антонюк, очень худой и немолодой уже старшина, из-под больших черных бровей глянул на майора.

- Так миста ж немае, - сказал он. - Там же ж старушки с дитями!

- Надо что-то придумать, Антонюк, - не так уверенно, как раньше, заявил комендант. - Удав уникальный, американский. Из Южной Америки.

- Товарищ майор... - укоризненно покачал головой старшина. - Мы ж им зэмлю ридну залышилы, залышимо ж ще цього удава.

Кто-то в толпе засмеялся, но в это время наверху раздался сильный грохот, с каменных сводов полетела чешуя побелки.

Комендант выскочил из-за стола и помчался к выходу, Физикус зло смотрел ему вслед.

Эльвира слышала весь этот разговор и думала: "Что же это, что ж? Половина Украины, вся Прибалтика и Белоруссия в руках врага, а я сижу в тылу. До сих пор нет ответа из военкомата. Ребят давно взяли, а мной пренебрегли".

Эльвира не знала, что находится уже не в тылу, что завтра их город будет передним краем, а еще через день окажется по ту сторону линии фронта.

Александр Павлович Козлов был человеком дисциплинированным. Этим качеством он гордился и его же больше всего ценил в других людях. Однако самое приятное, когда приказ начальства совпадает с горячим желанием подчиненного. Сейчас Козлову представлялся именно такой случай.

Александру Павловичу предложили эвакуироваться. Машина должна была заехать за ним через час. Ом упаковал два чемодана, увязал веревками большой сундук.

- Всего три места, - говорил Козлов Наталье Сергеевне, тете Даше и деду Серафиму, которые подошли прощаться. - Другие везут с собою все, включая мебель, а я - только самое необходимое... Конечно, есть точка зрения, и она правильная, что врагу следует оставлять пепелища, но мебели это не касается, мебель тут ни при чем. Помните, как сказал поэт Пушкин: "Нет, не пошла Москва моя к нему с повинной головою. Не праздник, не приемный дар, она готовила пожар нетерпеливому герою".

- Это верно, Александр Павлович, - согласился дед Серафим. - Москва конечно. Только мы в Колыче живем, а не в Москве. А что нетерпелив Гитлер, это еще верней. Так и прет.

- Врагу нельзя оставлять ничего сколько-нибудь важного, - поглядывая на часы, продолжал свою лекцию Козлов. - Необходимо взрывать мосты, элеваторы, административные здания, заводы и фабрики. Даже школы и больницы следует взрывать, ибо в них враг может устроить свои госпитали.

- Неужто школы и больницы? - неожиданно для себя самой сказала Наталья Сергеевна. - Школы и больницы взрывать не надо. Больницы - это святое дело. Люди болеют, на войну невзирая. Если взорвать больницу, куда они, бедняги, денутся. Вчера, например, оперировали шестерых. Старику семьдесят лет, аппендикс вырезали, у него уже перитонит начинался. У женщины одной из деревни Пармузино непроходимость была, заворот кишок. Это же смерть, а у нее трое маленьких, две девочки и мальчику шесть лет.

Наталья Сергеевна не решилась бы так прямо возражать Козлову, но прошедшая ночь действительно была очень напряженной - несколько экстренных операций подряд. Кроме того, точка зрения, которую высказывал сейчас Александр Павлович, часто обсуждалась в больнице.

Старейший в городе хирург Лев Ильич Катасонов, у которого Наталья Сергеевна работала операционной сестрой, твердо сказал, что в эвакуацию не поедет и будет работать в операционной, как работал прежде. Сначала с ним жестоко спорили, потом спорить перестали. Лев Ильич не любил возражений, он выдергивал из уха слуховой аппарат, когда не хотел слушать собеседника. Выдернет трубку и, вежливо улыбаясь, извиняется: мол, я вас, к сожалению, не слышу. Старому хирургу шел семьдесят восьмой год, но никто не мог выстоять над операционным столом больше, чем он. Бывало, что молодые ассистенты не выдерживали напряжения, уставали и менялись, а он работал без капли пота на высоком лбу.

Наталья Сергеевна была у него операционной сестрой почти пятнадцать лет и относилась ко Льву Ильичу, как Земля относится к Солнцу. Она всегда была рядом с ним, светилась его светом и не мыслила без него своей жизни. Старик высоко ценил Наталью Сергеевну. Он сам ее для себя обучил, но был сдержан в выражении своих чувств. Кстати, Лев Ильич, один из немногих в городе, неизменно обращался к Наталье Сергеевне на "вы". Впрочем, старик со всеми был неукоснительно вежлив.