Семёнов

- Да, - сказал Виктор, - такое лучше не помнить... Только и нарочно не забудешь.

- Не утомляй его, - сказал врач. - Поболтали, и хватит.

- Еще несколько вопросов, - сказал Витя.

- Десять минут, - согласился врач, взглянув на часы.

Виктор подошел совсем близко. Он был уже абсолютно уверен, что перед ним брат Эльвиры и, конечно, это его он видел в тот день, когда забегал в райтоп.

- Я тебя знаю, - твердо сказал Дубровский. - Твоя фамилия Семенов.

Мальчик ответил:

- Не помню...

- Ты же Семенов, Семенов, - настаивал Виктор. - Мы в одной школе учились - ты был в третьем или в четвертом. Я тебя помню, и ты должен меня помнить. Я в "Ревизоре" Хлестакова играл.

- Не помню, - ответил мальчик, - я вас не помню...

- Ну вспомни же, вспомни! - молил Дубровский. - Я к Эльвире приходил. Эльвиру ты помнишь?

- Не помню...

- Я был в летней гимнастерке, с одним кубиком, желтая кобура...

Виктор не сомневался, что перед ним брат Эльвиры. Он мучительно пытался вспомнить, как его зовут: Женя... Вася... Игорь... Вова...

- Я тебя знаю, я только забыл, как тебя зовут, - убеждал он мальчика.

- Я тоже забыл... - тихо ответил мальчик.

- Ну вспомни, вспомни, - умолял Виктор. - Вы жили на Луговой, рядом с Салтыкова-Щедрина. У тебя сестра есть, Эльвира. Я ее друг - Дубровский, Витя. Понимаешь, Дуб-ров-ский. Эля меня Дефоржем звала. Меня в школе дразнили: "Я не француз Дефорж, я - Дубровский".

- Не помню я... - устало произнес мальчик.

Из всего "Дубровского" Виктору вспомнилась теперь почему-то всего еще одна фраза, составленная из пяти русских и одного французского слова.

- Я не могу дормир в потемках, - сказал он мальчику. - Вспомни, я Дубровский, ты Пушкина читал? Помнишь?.. Я не могу дормир в потемках... Ну, пожалуйста, вспомни! У тебя сестра есть, Эльвира... Этот помещик говорит, Пафнутьич: "Я не могу дормир в потемках". Помнишь?

- Хватит, - строго сказал врач. - Немедленно уходи. Неужели ты не видишь, что ему плохо от твоих вопросов.

Виктор схватил в охапку полушубок и выскочил на мороз. Быстро темнело, в дальней землянке кто-то играл на балалайке, со стороны кухни тянуло подгоревшей кашей.

Самолет с Большой земли прилетел звездной ночью. Летчики сразу увидели ориентиры: всего один разворот над сигнальными кострами, резкое снижение и стремительная посадка с внезапно притихшими двигателями.

Когда самолет остановился и его догнала поднявшаяся за хвостом снежная пыль, первым шагнул Карп Андреевич Дьяченко.

Три летчика в теплых шлемах, меховых куртках и унтах спрыгнули на землю. Карпу Андреевичу они показались ужасно знакомыми, похожими на известную фотографию Чкалова, Байдукова и Белякова после их знаменитого перелета Москва - Америка через Северный полюс. Летчики и сами знали про это сходство и стремились к нему еще больше.

Они были немногословны, улыбчивы, чуть-чуть снисходительны к восторгам в свой адрес. Летчики угощали партизан папиросами "Казбек" из твердых довоенных коробок, давали прикуривать от шикарных зажигалок. Партизаны, даже некурящие, закурили теперь: каждая папироса - часть Большой земли, частица невозвратно далекой довоенной жизни.

Самолет разгрузили быстро. В глубь леса унесли новую рацию, боеприпасы, продукты, газеты и книги.

Три партизана подвели к самолету полковника Ормана. На всякий случай большая ушанка была надета на нем задом-наперед, чтобы глаза не видели ничего вокруг. Казалось, что голова свернута раз и навсегда. Полковник крутил ею и свинцово-серо светился в ночи погонами и значками.

Появился партизанский доктор. Он нес сверток одеял, внутри которого, как личинка в коконе, лежал Семенов.

- Дай помогу, - просил, идя за ним следом, Виктор Дубровский. - Дай помогу...

Доктор не оборачивался. Нести Семенова было легко: он весил не больше двух пудов. В самолете было холоднее, чем в лесу. Может быть, доктору так казалось, но он побежал за другими одеялами.

Виктор Дубровский подошел к Дьяченко.

- Может, погодим? - сказал он.

- Что? - не понял тот.

- Может, погодим пацана отправлять?

- Нет, - отрубил командир отряда, но, взглянув на Виктора, счел нужным объяснить: - Во-первых, врач считает, что жизнь мальчика в опасности. Во-вторых, у нас нет медикаментов и специалистов по этим болезням. В-третьих, у меня нет времени обдумать твое предложение. Самолет улетит через десять минут.

Дубровский посмотрел в глаза командира и понял, что просить бесполезно. Дьяченко был непреклонен. У него было еще и "в-четвертых", о котором он никому не хотел говорить: фашисты нащупали местоположение отряда и придется переходить на новое место.

Прибежал врач с одеялами и сказал пилоту, что мальчика нельзя надолго оставлять одного, и если будет холодно, то придется его еще раз укутать.

- А документы на него есть? - спросил летчик.

- Нет, - сказал Дьяченко. - Документов нет, а сам он не помнит ни фамилии своей, ни имени.

- Фамилию я знаю точно, - сказал Дубровский. - Его фамилия Семенов, а имени и отчества я вспомнить не могу. Запишите условно: Семенов Алеша... Кажется, все-таки Алеша.

Сказав это, Виктор вдруг вспомнил, что знал отчество Эльвиры. Он однажды, дурачась, назвал ее Эльвирой Вячеславовной, а она неожиданно обиделась. Потом только он узнал, почему обиделась Эльвира.

- Значит, Семенов. Без имени и без отчества, - говорил летчик, записывая что-то на скрипящей кожаной плантетке.

- Нет, - поправил его Дубровский. - Имя запишите Алеша, а отчества не надо. Слишком много условностей: условное имя, условное отчество...

Небо с запада стало быстро заволакиваться, полетел снежок, и командир экипажа сказал, что хорошо бы линию фронта пройти над облаками.

Когда самолет исчез за лесом, снег шел вовсю. Партизанам было жаль, что он засыпает след самолетных лыж. Хотелось, чтобы командир дал команду и на завтра готовить площадку для приема самолета, однако Дьяченко об этом ничего не сказал.

Он смотрел на восток, где не было еще никаких следов рассвета, и молчал.

Молча же он повернулся и пошел в лес.

ЭПИЛОГ

Если вам, дорогой читатель, захочется узнать о событиях какого-либо конкретного прошлого, не ленитесь пойти в библиотеку и взять там подшивку газет того времени. Потом вы можете читать толстенные тома, изучать архивные материалы, подлинные документы эпохи. Для серьезного исследователя это обязательно. Однако самое первое и потому самое сильное впечатление дадут вам только газеты.