Душный театр

Козловский Евгений

Душный театр

Евгений Козловский

Душный театр. Книга пьес

* ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ... пьесав трех пьесах *

ВИДЕО. комическая драмав одном действии Людмиле Гурченко

лица:

Вера

место:

лаборатория видеозаписи в московском НИИ

время:

рабочий день восемьдесят первого года

Вера(в коридор). Я ничего не перепутаю, мальчики. Нажать зеленую кнопку, загорится лампочка, потом пройдут полосы. И ничего вам не поломаю. В вашем присутствии я буду чувствовать себя... недостаточно свободно. Спасибо.

Закрывает дверь. Отходит, возвращается, присматривается ко "французскому" замку, запирает назащелку. Достает лиловую шляпку (такие носили в двадцатые годы), примеряет, вместо зеркалапользуясь мониторами. Не нравится себе, срывает шляпку, швыряет зазанавеску. Резко, характерно выдыхает.

Все! Так есть так. Буон джиорно, синьор Энрико. Соно мольто лиэтади фарэ ласуаконошенца.

Собирается запустить видеомагнитофон: огромный, старинный, с бобинами вместо кассет. Останавливается, достает из карманависящего зазанавескою пальто плоскую бутылку коньяку. Наливает несколько граммов в винтовую крышку.

Ровно две капли. Для храбрости. (Пьет, резко выдыхает.) Все!

Прячет бутылку, решительно нажимает кнопку. Загорается лампочканакамере, по экрану идут полосы. Пауза.

Буон джиорно, синьор Энрико. Хотя, когдавы будете смотреть эту пленку, у вас вполне могут быть утро или ночь. Такой фразы я, естественно, не нашла, зато вот, навсякий случай: буон маттино, синьор Энрико. Буонанотта, каро синьорэ. Впрочем, буон маттино у вас, кажется, не говорят, абуонанотта -- это пожелание спокойного сна, что несколько, я бы сказала, комично в данной ситуации, так что все равно получается: буон джиорно, синьор Энрико. Буон джиорно, соно мольто лиэтади фарэ ласуаконошенца. Датемпо дезидераво фарэ ласуаконошенца, э сэббэнэ ланострасиаунаконошенцаасенсо унико, альмено сино ад ора... альмено сино ад ора... (Пауза.) Извините.

Виновато улыбается, достает из сумочки книгу с закладками. Открывает, ищет что-то, но безуспешно. Захлопывает книгу, показывает ее в камеру.

Разговорник. Выпустили к Олимпиаде. А языкане знает ни один знакомый. Но у вас там, наверняка, будет переводчик. Так что я уж, давайте, по-русски. Тем более, воображаю, какой у меня акцент. Но все, что понадобится по роли, я выучу. Я ведь ужасная обезьяна: с детствавсех передразниваю. (Играет.) Тэл ми, дарлинг, вэр из... э... найт лайф ин тхиз сити? Это я лет двадцать назад игралав одной нашей пьесе иностранную туристку. Шпионку. Впрочем, мне, возможно, и не придется говорить у вас по-итальянски. Я ведь даже не знаю, что зароль собираетесь вы мне предложить. Может, какую-нибудь советскую туристку. (Улыбается.) Шпионку. Или эмигрантку. У вас, я слышала, этого добрасейчас хоть отбавляй. А может, и крохотный эпизод без слов. Но у вас я буду счастливасыграть и крохотный эпизод. Вы знаете, я пересмотрелавсе ваши фильмы... ну, то есть те, что шли в Москве. Это настоящее искусство! Живое, больное. Даже странно: другая страна, другие проблемы, азадевает как собственное. Как там говорят по-итальянски? Ступендо? Дольче стиль нуово? Так, кажется? Но лично познакомиться с вами я даже и не мечтала. Правда, однажды в жизни я вас видела: у нас в Москве, нафестивале, в кинотеатре "Россия". Я сиделанабалконе, в четвертом ряду. Вы вышли насцену: в белом костюме, в темных очках. Мне даже удивительным показалось: такой молодой, веселый, аснимает такие картины. Вот теперь наулице слякоть, дождь со снегом, ая вас все равно представляю в белом костюме, в очках...

Оборачивается. Пристально смотрит надверь.

А с вашей ассистенткою прямо анекдот получился! Как раз в тот день, как онаприлетелав Москву, я уехаланасъемки, в экспедицию. Нет-нет, ничего особенного, не думайте: микроскопическая роль, почти массовка. Но я, чтоб не терять формы, соглашаюсь иногда. Вы ведь знаете, что говорил наш Станиславский: нет маленьких ролей -- есть маленькие артисты. Ну вот, я уехала, атам даже телефонанету, тайга, болота. Муж точного адресане знает. Тк я с вашей ассистенткой и не увиделась. А муж, Арсений, он у нее толком ничего не выспросил. Но я все же надеюсь, что онаосталась довольнанашей Москвою, нашим гостеприимством. Муж, я знаю, кофе ее угощал, вермутом итальянским, в Третьяковку водил, в Третьяковскую галерею. А вот выспросить -- ничего не выспросил. Извините, я наминутку.

Идет зазанавеску.

Еще дваграмма.

Пьет коньяк из крышечки, возвращается.

Простите. О чем я? А!.. Приезжаю со съемок, аон сразу: синьор Энрико, синьор Энрико... Как, спрашиваю, тот самый? Не может быть! Тот, говорит самый, представь себе! Хочет снимать тебя в новой картине. Просит, чтоб ты записаланавидеомагнитофон что-то вроде кинопробы. Я, говорит, уже и с ребятами из НИИ договорился. А что зароль, какой сценарий -- ничего не может сказать. Я ему, знаете, просто скандал устроила. Со мною иногдабывает... устала... срываюсь... нервы... Не пойду, говорю, нечего мне там делать, в твоем НИИ! Что я ему буду играть? А он: как чт? Сцену какую-нибудь, монолог. Дапросто поговори! А я говорю: все, все! Отыгралась уже, отразговаривалась! Восемь лет, говорю, -- ни одной роли!

Пауза.

Простите, синьор Энрико. Мне, наверное, не следовало в этом признаваться. Но у нас, знаете, пришел новый главный, и так всё в театре... Впрочем, это-то уж вам и подавно неинтересно. Да, амуж говорит: ну чего ты волнуешься? Ведь если даже, говорит, ничего из этого не получится -- хуже-то все равно, мол, не будет! Психолог! Я, может, до самой смерти думалабы, что просто судьбане сложилась, не свелас моим режиссером... Вообще-то Арсений у меня замечательный. Добрый. Правда, моложе нашесть лет. Но любит одну меня. И очень хорошо относится к девочке. Только не разрешает звать папой. Но это тоже правильно. А то, знаете, НелькаБарановакаждый месяц приводит нового и говорит сыну: вот, говорит, познакомься: это папа. А я свое уже отжила, я устала. Ему б другую жену, молоденькую. А он говорит: ты, говорит, от безделья устала. Получишь, говорит, роль у синьораЭнрико -- самадиву дашься, силы некудадевать будет. Видела, как цветок в воде распускается? (Демонстрирует себя. Иронично.) Цветок! Я, говорит, сам разберусь, какая мне нужнажена, без советчиков. Но покаесть хоть щелканадежды... помните, когдасидишь запертая в темной комнате... Извините, минутку.

Быстро идет к выходу, возится с замком, открывает дверь.

(Облегченно.) Когдасидишь запертя... или как? -- зпертая? Забыла, где ударение. Сидишь, говорю, в темной комнате, апод дверь пробивается узенькая полоскасвета...

Сновазапирается назамок.

Простите.

Пауза.

И потом вот еще: мне спервакак-то не очень поверилось в вас, синьор Энрико. Как-то все это слишком неожиданно, слишком, что ли... фантастично. "Золушка". Даже хуже, чем "Золушка": никакого тебе хрустального башмачка: ни, знаете, письма, ни сценария, ничего. Я грешным делом подумаладаже, что это розыгрыш. Что это ребятанаши, студийцы. Ну, с которыми мы в ДК репетировали. (Улыбается.) Я сновапроговорилась, синьор Энрико. А что поделаешь? Так есть так. И в массовках приходится сниматься, и в самодеятельности репетировать. Да, так дмала: наши ребятаподшутили. В смысле не зло подшутили -- они хорошие -- ачтобы меня подбодрть. Или подбдрить? Ну, не важно! А то все-таки знаете: восемь лет -- ни одной роли. А потом я тк решила: возраст у ребят не тот, чтобы шутки шутить. Тут, знаете, легкость какая-то нужна, энергия. А они ведь тоже устали. И потом: они с Арсением, с мужем, никогдаб не сговорились. Ведь это он мне про вас рассказал, Арсений. А их он недолюбливает. Либералами зовет про... проторговавшимися. Он не совсем так выражается, грубее. И еще я подумала: ну и что? Даже если и шутка. Я ведь актриса. Мне положено играть! Положено кинопробы записывать. Словом, покаесть хоть узенькая щелканадежды... Я когдамаленькая была, отец нафронте, к матери гости ходят. Оназапрет меня в темную комнату, ау них там веселье, патефон... (Поет.) Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч... И только щелочкаиз-под двери. А я все боялась: онауйдет, аменя выпустить забудет. Или назло.