Гора Аналог

Были ли завезены эти странные особи в очень далекие времена колонистами, прибывавшими со всех концов нашей планеты, или действительно эти растения и животные – коренные обитатели континента Горы Аналог? Бивер не мог разрешить этот спорный вопрос. Старый бретонец, осевший в Обезьяньем порту и ставший там столяром, пересказывал и даже напевал ему старинные мифы, в которых, похоже, многое смешалось со странными легендами и наставлениями проводников; все это имело отношение к интересующей нас проблеме. Проводники, которых мы позже расспрашивали о том, насколько серьезно надо относиться к этим мифам, всегда отвечали весьма уклончиво. «Они так же верны, как ваши волшебные сказки, – сказал нам один из них, – и ваши научные теории»; «Нож, – сказал нам другой, – ни настоящий и ни фальшивый, но тот, кто хватает его за лезвие, глубоко заблуждается».

Один из этих мифов звучал примерно так:

«В самом начале Сфера и Тетраэдр были соединены в одну форму – немыслимую и невообразимую. Сосредоточение и распространение таинственным образом концентрировались единой Волей, которая знать не знала никого, кроме самой себя.

Затем последовало разъединение, но Единое осталось единым.

Сфера – это первичный Человек, стремившийся осуществить независимо одно от другого все свои желания и возможности, и потому он распылился, превратившись во все виды животных и существующих ныне людей.

Тетраэдр – это первичное Растение, которое точно таким же образом превратилось во все виды растительности.

Животное, закрытое для внешнего пространства, образует полость внутри себя и разветвляется – легкие, кишки, – с тем чтобы получать питание, сохраняться и воспроизводиться. Растение, распускающееся во внешнем пространстве, образует полость снаружи, чтобы проникнуть в то, что его питает – корни, листву.

Кое-какие потомки их засомневались: что же им выбрать – или захотели усидеть на двух стульях, поставить на двух лошадей сразу; так появились животные-растения, населяющие моря.

Человек обрел вдохновение и свет, только он один получил этот свет. Он захотел видеть свой свет и наслаждаться жизнью во всех ее многочисленных формах. Силою Единства он был изгнан. Он, один-единственный, был изгнан.

И населил земли Вовне, мучаясь, разделяясь и размножаясь, одержимый желанием видеть собственный свет и наслаждаться жизнью.

Иногда человек подчиняется своему сердцу, подчиняет видимое провидимому и ищет путь для возврата к своим истокам.

Ищет, находит и возвращается к ним».

Благодаря странной геологической структуре континента на нем существовало множество самых разных климатов, и в трех днях ходьбы от Обезьяньего порта можно было попасть в тропические джунгли, а отправившись в другую сторону – в край ледников; где-то была степь, а еще где-то – пустыня; каждая колония образовывалась в самом подходящем для нее, похожем на родную землю месте.

Биверу все это надо было исследовать. Карл решил изучать в ближайшие дни азиатское происхождение мифов, с образчиками которых нас познакомил Бивер. Ганс и Соголь должны были устроить нечто вроде маленькой обсерватории на соседнем холме, откуда, ориентируясь по главным звездам в специфических условиях этого края, они смогут соотнестись с классическими измерениями параллаксов, угловыми расстояниями, прохождением меридиана, спектроскопией и всем прочим, чтобы получить точные данные об аномалиях, возникших в космической перспективе из-за завитка искривленного пространства, окружающего Гору Аналог. Иван Лапе хотел продолжить свои лингвистические и социологические изыскания. Моя жена горела желанием изучить здешнюю религиозную жизнь, изменения(а в особенности, как она предполагала, очищения и обогащения, произошедшие тут), привнесенные в различные верования под влиянием Горы Аналог, – и в догматы, и в этику, и в литургическую музыку, в архитектуру и другие искусства, связанные с религией. Мисс Панкейк собиралась присоединиться к ней в том, что касается искусств, особенно пластических, по-прежнему намереваясь не оставлять своей огромной работы – ее документальные зарисовки стали играть существенно более важную роль для экспедиции с тех пор, как все попытки фотографирования потерпели полный провал. Что до меня, то я надеялся почерпнуть во всех материалах, собранных таким образом моими спутниками, ценнейшую опору для своих исследований о символике, не пренебрегая и основной работой – редактированием нашего бортового журнала, того журнала, который должен был в конце концов превратиться в повествование, кое вы сейчас и слышите.

Отдаваясь своим изысканиям, все мы в полном согласии собирались пополнить наши продовольственные запасы, сделать, возможно, и еще кое-какие дела – короче, никоим образом не терять даром времени.

– Так когда же вы отправляетесь? – крикнул кто-то с дороги, пока мы после завтрака делились друг с другом своими захватывающими планами.

Это был проводник, присланный в Обезьяний порт; не дожидаясь нашего ответа, он продолжал свой путь, как и все горцы, будто бы не двигаясь вовсе.

Мы пробудились от грез. Стало быть, даже не сделав и первых шагов, мы уже катились к отречению – да, к отречению, ибо отрекались от своей цели и предавали слово, данное себе, – ни минуты не тратить на удовлетворение пустого любопытства. Наш исследовательский энтузиазм и ловко придуманные предлоги, которыми мы его прикрывали, вдруг показался нам страшно жалким. Мы не смели и в глаза друг другу поглядеть, и тут глухо прозвучал голос Соголя:

– Пригвоздить эту мерзкую сову к дверям дома и отправляться в путь, не оборачиваясь!

Мы хорошо ее знали, эту алчную сову интеллекта, и у каждого была своя, каждому было кого пригвоздить к дверям, не считая еще нескольких болтливых сорок, воркующих голубей, гусынь, и каких раскормленных гусынь! Но все эти птицы так прочно укоренились в нас, так срослись с нашей плотью, что мы не могли вытащить их, не разодрав себе внутренностей. Надо было еще долго жить с ними, выстрадать их, узнать поближе, пока они не спадут с нас, как корки при сыпной лихорадке, отпадающие по мере того, как организм восстанавливается после болезни; раньше времени срывать их не стоит.

Четверо членов нашего экипажа играли в карты в тени сосны, и поскольку у них и в мыслях не было штурмовать вершины, такой способ времяпрепровождения, по сравнению с нашим, показался нам куда более благоразумным. Но поскольку тем не менее им предстояло сопровождать нас на'Базу и помогать устроиться там, мы позвали их, чтобы вместе готовиться в путь, а наметили мы отправление на завтра, чего бы это ни стоило…

Легко сказать, чего бы это ни стоило… Наутро, после того как мы всю ночь, не разгибаясь, складывали вещи и все уже было готово, и ослы, и носильщики, вдруг полил проливной ливень. Дождь лил и после обеда, и всю ночь, он шел и на следующий день, лил как из ведра целых пять дней. Дороги развезло, и пройти по ним было практически невозможно – это говорили нам все. Надо было с толком использовать отсрочку. Прежде всего мы пересмотрели свой багаж. Всевозможные приборы для наблюдения и разного рода измерительные, которые до сей поры мы считали наиценнейшими, вдруг стали смехотворными – особенно после наших попыток что бы то ни было сфотографировать, – а многие отныне вообще казались непригодными. Все батарейки наших электрических ламп уже сели. Надо было заменить их фонарями. Таким образом мы избавлялись от довольно большого количества громоздких предметов, что позволяло захватить с собой побольше провизии.

Итак, мы исходили всю округу, чтобы обеспечить себя дополнительными съестными припасами, фонарями и местной одеждой. Хотя и очень простая, одежда здесь и в самом деле намного удобнее нашей – результат долгого экспериментирования первопоселенцев. Так же точно в специализированных лавочках мы нашли множество обезвоженных и спрессованных продуктов, в высшей степени необходимых нам в будущем. Отказываясь от одной вещи за другой, мы в конце концов оставили здесь даже «портативные огороды», изобретенные Бивером. После целого дня мрачнейших сомнений он разразился хохотом и заявил, что «все это – глупые игрушки, которые доставили бы нам одни лишь неприятности». Он еще дольше колебался, думая, не отказаться ли и от дыхательных аппаратов и обогревающей одежды. Наконец было принято решение оставить их здесь, пусть даже придется вернуться за ними, если это будет необходимо для новой попытки восхождения. Мы оставили все эти вещи под присмотром четырех членов нашего экипажа, которые должны были перенести их на яхту, где им предстояло поселиться после нашего отправления, так как дом надо было освободить для новоприбывающих, буде такие появятся. Мы много спорили о дыхательных аппаратах. На что нам рассчитывать, когда мы будем штурмовать высоты, на кислород в бутылках или на акклиматизацию? Последние экспедиции в Гималаи этого вопроса не разрешили, несмотря на блестящие успехи сторонников принципа акклиматизации. Впрочем, наши аппараты были много совершеннее тех, которые использовались в вышеупомянутых экспедициях; гораздо более легкие, они, главное, должны были оказаться более эффективными, потому что обеспечивали альпиниста не чистым кислородом, а тщательно дозированной смесью кислорода и углекислого газа; наличие углекислого газа, возбуждающе действующего на дыхательные центры, должно было существенно снизить количество необходимого для альпиниста кислорода. Но по мере того, как мы размышляли об этом и собирали сведения о природе гор, которые нам предстояло покорить, становилось все яснее, что экспедиция наша будет длительной, очень длительной; она непременно растянется на несколько лет. Наших бутьшок с кислородом все равно не хватит, и у нас не будет никакой возможности пополнить их наверху. Рано или поздно от них все равно придется отказаться, и лучше было сделать это сразу же, чтобы, пользуясь ими, не затягивать процесса акклиматизации. К тому же нас уверили, что, кроме постепенного привыкания, нет другого способа выжить в высокогорных здешних местах и что благодаря этому привыканию человеческий организм изменяется и приспосабливается в такой мере, что мы даже и вообразить себе этого не можем.