Проситель

— Почему развалился СССР? Где золото партии? — усмехнулся Берендеев.

— Физическая экономика, — ничуть, впрочем, не обиделся оперуполномоченный, видимо, и сам обладавший отменным чувством юмора, — не защищала конкретно твою или мою жизнь — любого гражданина СССР, естественно, могли убить по пьянке или за трояк, — но объективно защищала жизнь человека вообще. При физической экономике, то есть в отсутствие механизма реализации сверхфизических и надличностных капиталов, практически были невозможны: реальный массовый голод, нищета, повальное бездомье, гражданские войны, терроризм, безработица, а также такое чудовищное, как сейчас, падение нравов. Потому что в основе всего, что я назвал, лежат, хотя не лежат, конечно, а извергаются, как вулкан, те самые пробужденные к жизни сверхфизические, надличностные капиталы. Они несут смерть, Берендеев! За работу ты получал, в сущности, не деньги, — продолжил Коля, — но обязательство государства обеспечить тебя, как теперь выясняется, по не столь уж и ничтожному минимуму. Твоя жизнь не потому что-то стоила, что государство тебя ценило, — а в силу закона физической экономики, ибо ты и твои потребности являлись основной единицей ее исчисления. Сейчас ты, — Коля внимательно, как будто впервые увидел, посмотрел на Берендеева, — не стоишь ничего! В ядерной — назовем ее так, потому что ее суть в повсеместном и постоянном расщеплении сущего, — в ядерной экономике ты будешь обречен без конца менять одни бумажки на другие: акции на рубли, рубли на доллары, доллары на новые акции — но при этом ты никогда не будешь уверен, что у тебя достаточно денег, чтобы жить спокойно и безбедно. Фундамент ядерной экономики — одновременная невозможность сбережения средств и… моментальная возможность их безумного приумножения. Это как казино, в котором идет вечная игра. Пока у тебя есть деньги, ты вынужден играть. Если ты не желаешь играть — не важно, есть у тебя деньги или нет, — в конечном итоге ты их все равно лишаешься. Физическая экономика стояла на том, что просто так убивать человека нецелесообразно, потому что, в сущности, его потребности минимальны. Ядерная экономика стоит на том, что людей необходимо убивать, потому что они ничто в сравнении с деньгами! Я читал твои фантастические рассказы, Берендеев. Как же ты этого не понял? Ребята, вы проморгали революцию покруче французской и октябрьской! Так хоть не проморгайте реставрацию! Очень скоро, — внимательно посмотрел на Берендеева Коля, — еще при нашей жизни, ядерная экономика уничтожит мир. Потом, естественно, мир вернется к физической экономике. Но это уже будет другой мир, — заключил буднично и с некоторой даже скукой.

— Допустим, — не стал спорить Берендеев, — но при чем здесь какой-то ничтожнейший «Сет-банк»?

— Не знаю, — пожал плечами Коля, — может быть, я ошибаюсь, но я всегда вижу самую большую опасность в том, чего не могу понять.

«А я не могу понять… Дарью», — почему-то подумал Берендеев.

— Сдается мне, — продолжил Коля, — что все, кто собирал деньги раньше, — это тьфу, легкая кавалерия против танковой дивизии. Есть такое понятие — «интуиция». Она пока меня ни разу не подводила. Самое удивительное, — посмотрел в глаза Берендееву кристально чистыми, честными глазами законченного сумасшедшего, — я не могу понять, что им надо. Я всегда думал, что им нужны только деньги. Этим же, похоже, нужно что-то другое. Эта их информация в газете… Это же вызов!

— Кому? Милиции? — удивился Берендеев.

— Почему милиции, всем нам, — озабоченно посмотрел на часы Коля, — народу. если угодно — человечеству. Всему тому, что пока еще называется здравым смыслом. Но главное, конечно… Богу!

Посмотрел на часы и Берендеев. Он не сомневался, понятые и свидетели давно уже мучаются неизвестностью в отсутствие оперуполномоченного, но, оказывается, еще было без семи минут четыре.

— Кто их остановит? — поднялся со скамейки Коля.

— Кто? — тупо повторил Берендеев.

— Мы! — вдруг сильно хлопнул его по плечу тренированной ладонью милиционер. — Кто же еще?

«Псих!» — чуть не крикнул Берендеев.

— Шучу, конечно, — неискренне засмеялся Коля. — Я ни секунды не сомневаюсь, что это панама, но мне интересно — зачем им это надо?

— Да я-то здесь при чем? — разозлился Берендеев. — У меня же нет счета в «Сет-банке»!

— Я не говорю про счет, — пояснил Коля, — счетов, как выяснилось, ни у кого нет. Я говорю про конфликтную ситуацию. Они же сами написали про конфликтную ситуацию…

— Не вижу конфликта. Где конфликт? В чем? — развел руками Берендеев.

— Ты, парень, в банке был? — нахлобучил на голову бейсболку Коля, как-то гаденько сунул руки в карманы, сразу сделавшись похожим на промышляющего у вокзала мелкого жулика-торговца.

— Был, — хмуро подтвердил Берендеев.

— А зачем был?

— Да я же тебе сто раз… устно и письменно…

— Точно! — подхватил Коля. — Хотел положить на депозит трудовой миллион, а может, — как приблатненный торговец, мерзко подмигнул Берендееву, — и пять, кто знает? Но не вышло. Только достал денежки, сзади: «Руки вверх!», автомат в спину. Поднял руки, а он деньги хвать! Как быть? — с тревогой посмотрел на Берендеева. — Есть конфликт или нет? Бог с ней, с пятисотпроцентной премией, свое бы вернуть! Да, — взял его за пуговицу, — скажешь, что заявленьице написал, лежит в милиции. Если они спросят, конечно… — добавил задумчиво. — Мне пора, писатель! — легко, как бейсболист за летящей битой (или чем там?), побежал по дорожке вдоль фиалкового лозунга «Слава КПСС!» — Это я, конечно, от балды, — обернулся на бегу. — Сценарий может быть любой. А нет желания — не ходи, пошли они на х! Только учти — это все для тебя! Как в песне поется… — в два прыжка перепрыгнул через проулок, исчез в подворотне.

8

В прежние годы Руслан Берендеев был не то чтобы равнодушен, но как-то спокоен к деньгам. Деньги и воля Берендеева существовали раздельно. Он, как и миллионы соотечественников, был в той или иной степени несвободен от миллиона различных вещей, включая такие по нынешним временам экзотические, как идеологические постановления Центрального Комитета КПСС или цензура, но зато был свободен от денег, вернее, от необходимости неустанно о них (как сейчас) думать. Денег было не то чтобы слишком много, но и не слишком мало, как если бы некая таинственная сила регулировала уровень доходов Руслана Берендеева, избавляя его от суеты — заботы о хлебе насущном, но при этом не прибавляя свободы, не избавляя от мрачных мыслей об идеологических постановлениях ЦК и о цензуре.

Эти мысли ходили широчайшими (научно-историческими, философскими) дорогами, но не складывались в осознание живейшей взаимосвязи между тактической несуетностью (в смысле отсутствия заботы о хлебе насущном) и стратегическим отсутствием свободы (в смысле постановлений ЦК и цензуры) как расплаты за относительно сытую несуетность.

Во времена несвободной несуетности в жизни преуспевали одни люди. Во времена свободной суеты — другие.

Впрочем, Берендеев замечал, что и выпавшие из гнезда преуспеяния «птенцы» не теряют времени даром — проворно карабкаются по стволу обратно в гнездо. Получалось, что стремление к преуспеянию было первичным, в то время как общественно-политический строй — вторичным.

Но для всех ли?

Берендеев подумал, что сам он, к примеру, относится к странной третьей категории людей: не стремящихся преуспевать ни при каком общественно-политическом строе. Когда-то он тешил себя надеждой, что Господь приберегает таких людей для демонстрации чего-то более важного, нежели элементарные законы социологии и психологии. Сейчас — не тешил.

Расставшись с Колей, Берендеев задумчиво двинулся по Кутузовскому проспекту, чтобы у гостиницы «Украина» свернуть на набережную и по набережной — сначала вдоль автомобильной стоянки на склоне, затем вдоль подобия аллеи, где гуляли с детьми и собаками, — вернуться домой.

Сотни раз хаживал Берендеев этим маршрутом, и каждый раз подобная прогулка как бы служила наглядным доказательством и подтверждением его личной свободы в условиях всеобщей несвободы. Некоей беспечной, милой сердцу горечью преисполнялся обдумывающий сложные сюжеты писатель-фантаст Руслан Берендеев, в то время как прочий народец спешил по Кутузовскому проспекту, по набережной главным образом по нехитрым житейским делам. Вольное гулянье в произвольно выбранное время одновременно являлось причиной и следствием соответствия (божественного равновесия) личности Берендеева и определенного им для себя уклада жизни, иллюстрацией незыблемости этого уклада и, соответственно, занятого Берендеевым места в жизни. Неплохого, скажем так, местечка.