Проситель

Как уяснил из их разговоров Берендеев, осуществляющий запись, точнее, особого рода импульсно-звуковое сканирование (поскольку помещения, где велись интересующие Берендеева разговоры были, как правило, защищены от прослушивания), через суперзасекреченный, обслуживающий лично президента разведывательный спутник (специалист из ФАПСИ брал по три тысячи долларов за страницу), симпатичные ребята Мехмед, Халил и Александер Мешок полагали, что он имеет какое-то отношение к убийству неких людей в Москве, Амстердаме и Лондоне, в результате чего к Нестору Рыбоконю якобы и привалили дурные деньги.

Выходило, что друг, товарищ и брат по Вечности Рыбоконь банально подставил Берендеева. Чудо, не иначе, спасло писателя-фантаста от неминуемой мести со стороны коллег и родственников убиенных (кем и за что?).

Берендеев, помнится, еще удивился: с чего это Рыбоконь вдруг попросил его, ничего, в сущности, не успевшего сделать, кроме как принести в клюве сомнительную идею финансового круга, съездить в Лондон и Амстердам? Идеи, как известно, в отличие от денег, носятся в воздухе. Берендеев, таким образом, принес Рыбоконю воздух. Тот же попросил его съездить в Лондон и Амстердам, не ограничивая себя в расходах. То есть, так сказать, вмиг насытил воздух Берендеева деньгами.

Там не было дел.

Или были, но они не требовали участия Берендеева.

В Лондоне он подал в департамент финансов ее Величества заявку на открытие филиала «Сет-банка» и целых десять дней ожидал «решения», которое, конечно же, оказалось отрицательным. Англичане, как выяснилось, ничего не знали о таком могучем финансовом учреждении, как российский, зарегистрированный в свободной экономической зоне — в Республике Ингушетии — «Сет-банк», и, соответственно, не горели желанием иметь у себя его филиал. В Амстердаме Берендеев приобрел акции какой-то малоизвестной чаеразвесочной компании на двенадцать, что ли, тысяч долларов.

Зачем?

Теперь Берендеев знал зачем.

Получалось, что нехорош, ох, нехорош был хозяин «Сет-банка» Нестор Рыбоконь. Идею финансового круга использовал, а автора подставил. Впрочем, Берендеев не обижался на своего партнера. Пожелай тот и впрямь его убить, Берендеев давно бы отправился по стопам человека, в чьем плаще он однажды шел по сжигаемым вечерним солнцем сиреневым улицам Москвы.

А может, мелькнула мысль, Рыбоконь не столько хотел его уничтожить, сколько хотел ясности: отдадут ли — Бог, Вечность, судьба, смерть и т. д. — Берендеева? В этом случае хозяин «Сет-банка» представал не подлецом, но мудрецом, эдаким алхимиком, препарирующим на лабораторном столе структуру бытия.

Впрочем, все это уже не имело значения.

Писатель-фантаст Руслан Берендеев не сомневался, что Вечности плевать на моральный облик Нестора Рыбоконя. По всей видимости, в наказание (слив, сброс в отвал, зачистка) Рыбоконю по линии Вечности был вмонтирован гнев Господа.

Наказание людей, догадался Берендеев, является тем направлением, на котором происходит весьма эффективное и согласованное сотрудничество Бога и Вечности. Хотя некая несправедливость увиделась писателю-фантасту Руслану Берендееву в механическом, напоминающем ленту конвейера процессе наказания изначально несовершенного, не по своей воле отягощенного первородным грехом человека. Это было все равно что разбивать бракованные (не горящие) лампочки вместо того, чтобы взять да исправить саму технологическую линию, на которой лампочки производятся. Мысль, что человек только затем и существует, чтобы быть наказанным (до рождения, при жизни и — по полной, с оттягом — на Страшном суде), показалась Берендееву не то чтобы примитивной, но недостойной, бросающей тень не столько на Господа, сколько на самого Берендеева, приверженного знаменитому «лезвию Оккама», то есть «умножающего сущности без необходимости».

Господь — неумножаемая и неделимая сущность, подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, сущность вне математических и прочих действий.

А еще он подумал, что где бы ни находился без вести пропавший бизнесмен, оставивший ему (в назидание?) просторнейший плащ-саван: живой — в Чили, на Канарах, в оазисах Иордании — или мертвый — в сырой (сухой) земле, в воде, в бетонном фундаменте и т. д., - мир, как верный пес, замер у его ног. Он получил то, к чему стремился. Просто в одном случае (Чили, Канары, Иордания) это был один мир, в другом (земля, вода, бетон) — другой. Но в любом случае он был у его ног. Пусть даже ноги бизнесмена превратились в кости, в пепел, в погремушку внутри бетона. Именно в этой точке — мир у ног как исполнение желаний — сходились Господь, Вечность и отдельно взятый человек.

Вот только результат всякий раз получался не в пользу человека.

Но Рыбоконь, похоже, этого не знал или не хотел знать. И, в отличие от Берендеева, ставящего на кон собственную жизнь, намеревался перехитрить Бога и Вечность, поставив на кон жизнь чужую. Должно быть, он казался себе алхимиком, почти что открывшим способ превращать свинец в золото, гениальным рулеточником, знающим, когда выпадает «зеро».

Но это было не так.

Иисус Христос для того и пожертвовал собой, чтобы отбить охоту у людей приносить другим богам кровавые жертвы.

Вечность предпочитала иметь дело с первичной материей — тем или иным сознанием — без посредников.

Поэтому Рыбоконь был обречен.

— Нестор, — помнится, поинтересовался Берендеев, узнав, что Рыбоконь «перекачал» на свои личные счета пятьдесят миллионов долларов, вырученные за импорт продовольствия (эти деньги должны были пойти на выплату процентов по самому массовому депозиту «Сет-банка» — «народному вкладу», но не пошли по причине очередного — какого по счету? — краха банковской системы, девальвации рубля, денежной реформы — на сей раз рубль намертво «привязали» к польскому злотому — и, естественно, смены правительства), — зачем тебе столько денег? Или ты думаешь, что доллар вечен?

Странно, но, становясь богаче, Рыбоконь не становился веселее и увереннее в себе. Похоже, он ясно осознавал неизбывную тщету мира у ног. Ведь, в сущности, исполнение желаний было не чем иным, как наивысшей точкой грусти. С нее неизбежно начиналось соскальзывание. Куда? Каждый добившийся исполнения желаний соскальзывал по сугубо личной траектории. «Надо подарить ему ящик водки «Грусть» или ящик бренди «Омбудсмен», — подумал Берендеев.

— Я хочу приобрести лоскуток туринской плащаницы, — ответил Рыбоконь, — все уже на мази, ребята устроят там пожар и, спасая бесценную реликвию, отхватят ножницами нужный кусочек. Я отправлю его в лабораторию в Цинциннати, чтобы они реконструировали ген Иисуса Христа, если, конечно, этот парень, чье изображение проявилось на плащанице, — Иисус Христос. Потом я попрошу их синтезировать два гена — его и мой — в один. Но это еще не все, — продолжил Рыбоконь, и у Берендеева возникло ощущение, что он над ним издевается. — Я также намерен завершить давнее свое исследование: почему ворон живет триста лет и три года? Мне доподлинно известно, что он живет так долго потому, что его желудок функционирует по принципу морозильной камеры: температура в нем опускается до минус семидесяти, вымораживая все без исключения бактерии из любой пищи, пусть даже это самая гнусная падаль. Людям всегда казалось, что жизнь — это свет и тепло, но, оказывается, жизнь — это вонючая ледяная тьма внутри желудка ворона. Я хочу вернуться в жизнь не просто новым Иисусом Христом, но… Иисусом Христом, который научит людей жить триста лет! Разве моя программа не стоит жалких пятидесяти миллионов долларов? — почти что весело рассмеялся Нестор Рыбоконь.

Берендеев подумал, что точка соскальзывания Рыбоконя стара как мир и имя этой точки — безумие.

— А… каким образом ты хочешь вернуться в жизнь? — помнится, поинтересовался он.

— Старым как мир, — внимательно посмотрел на него Рыбоконь. Берендеев понял, что он читает его мысли. Пусть читает, подумал Берендеев. И еще подумал, что мысль, вырванная из контекста, — это не ключ, как полагает читающий, но всего лишь бессмысленный (и быстро надоедающий) брелок. — Когда я почувствую, что время подходит, я… женюсь на подходящей девушке, которая после внеполового, так сказать, оплодотворения воспроизведет меня в новом виде.