Тайна затворника Камподиоса

– Они позовут тебя на большой совет при дворе, там тебя и припещатают: дергать будут, щипать, тискать, таскать за волосы...

Четыре маленьких колючих глаза вертелись на этом лице, приковывая к себе взгляд Витуса. Число этих глаз все время увеличивалось. Их все больше и больше! Бесчисленное количество ртов, напоминающих рот рыбы, открывались и закрывались попеременно:

– Тити-мити сюда, ястреб в сутане! Сюда, в ящик! – свистящим шепотом произносили они. – Спи сладко! Ты мой, ты в моих руках!..

Земля приподнялась, как будто кто-то складывал ее поперек, с шумом ударила его по лбу – и Витус провалился в бездонную пропасть...

МАГИСТР ГАРСИЯ

Может быть, я не из самых слабых, но всегда сочувствовал слабейшим.

На нем была накидка из сукна, которое не сгибалось, словно жестяное, и было облеплено золотыми эскудо. От этой накидки исходил сияющий свет, резавший глаза. Шел он донельзя медленно, потому что накидка на нем оказалась невероятно тяжелой. Камни под ногами были острыми и ребристыми, при каждом прикосновении к ним слышалось пренеприятное громыханье.

Две черные птицы пронзительно кричали в небе, потом они стрелой бросились вниз и вонзили свои клювы ему в бока. Подлетали все новые и новые птицы, клевали его там и сям и падали на землю в виде каплунов. Витус попытался скрыться от них, прибавить шагу. Но с каждым шагом уменьшался в росте. Ощущение такое, будто, идя по ровной земле, спускаешься по лестнице вниз. В конце концов он до того уменьшился, что, сделав следующий шаг, свободно мог бы выйти из накидки, оставив усыпанную золотыми монетами оболочку за спиной.

Он огляделся. В сторонке стояли отец Гаудек и отец Томас, равномерно покачивающие головами. Потом они отпрянули, потому что остановившаяся как бы сама по себе накидка вдруг с шумом рухнула, выпустив находившийся внутри него воздух и превратившись в итоге в пригоршню золотистой пыли. Из этой пыли выползла змея. Гаудек и Томас зашипели то ли на нее, то ли сами по себе. Змея плотоядно поводила языком, подползла к Витусу вплотную и ужалила его в запястье. Святые отцы опять зашипели. Змея укусила еще раз – в другое запястье. Потом стало ясно, что она обвила его тело неразрывным кольцом. Гаудек с Томасом подошли и старались это обруч разорвать...

– Эй, ты там! – заорал у него над самым ухом зычный мужской голос. – Ты еще жив?

Кто-то тряс его за плечи. Витус открыл глаза и увидел... Сначала он ничего не увидел. Он лежал в помещении, которое впору было назвать темницей. Голос, взывающий к нему, принадлежал человеку, контуры которого юноша воспринимал смутно. Голова его пылала, в желудке все переворачивалось. Острый запах испражнений не давал дышать по-людски.

– Пожалуйста, воды, – бессильно прошептал он. К его губам поднесли стакан с водой. Юноша сделал один-единственный глоток – и его сразу вырвало. Он повернулся на другой бок, чтобы своим видом не оскорблять присутствующих.

– Он жив, – с удовлетворением произнес твердый мужской голос.

– Где я? – спросил он.

Новая волна тошноты заставила его тело конвульсивно содрогаться. Витуса снова вырвало, еще обильнее, чем в первый раз.

Обладатель твердого голоса вытер тряпкой нечистоты с пола. Очевидно, вид Витуса его вовсе не смущал.

– Ты в тюремной камере. В городе, который называется Досвальдес. Тебя арестовала и доставила сюда инквизиция.

– Так точно, ты в заднице у церкви, – захихикал другой голос.

Волна воспоминаний накатывала на него, но медленно.

– Где мои вещи? И что с горбуном?

– Не тревожься, мальчик мой, – успокаивал его твердый голос. – Личные вещи арестованных регистрируются и сберегаются. Ни о каком горбуне мне ничего не известно. Если он был твоим другом, ему повезло, потому что, когда тебя арестовали, ты был один. И привезли сюда тебя одного.

Ранним утром следующего дня, когда свет проник в камеру сквозь три узкие прорези в стене, он увидел, что обладатель твердого голоса – невысокого роста мужчина. Витус прикинул: на вид ему лет тридцать. Черты лица правильные, прядки коротких каштановых волос спадают на высокий лоб, глаза умные, дружелюбные. Он то и дело прищуривался – значит, был близорук. Витусу он с самого начала понравился.

– Надеюсь, ты чувствуешь себя получше, – сказал незнакомец. – Я магистр права Рамиро Гарсия.

Он лежал справа от Витуса, совсем рядом, опираясь на локти. В руках он держал полоску полотна, которую повязывал на глаза, как ребенок, который собирается играть в прятки.

Витус тоже слегка приподнялся, чтобы получше наблюдать за тем, что тот собирается делать. Запястье саднило, но молодой человек не обращал на это внимания.

– Да вроде ничего.

– Вот и ладно! – кивнул тот, завязав глаза. – Чтобы предупредить вопрос, сразу объясню, зачем мне повязка на глазах. Тому есть две причины: одна физического свойства, а другая – метафизического. С какой начать?

– Я не понимаю...

– Начнем с физической, – маленький человек, наверное, был рад, что заполучил слушателя. – Ты не мог не заметить, что в камере невыносимо воняет человеческими испражнениями. Причина вон в той дыре, что справа от меня в углу. Я опасаюсь, что в вони этой содержатся миазмы, которые повредят моему зрению.

– Миазмы?.. – Витус знал, что так называют невидимые частицы, способные вызывать заразные болезни, в том числе чуму, и удивился.

– Именно они. Эта болезнетворная материя, проникающая в мозг через зрачки, становится причиной безумия.

О подобной опасности Витусу прежде слышать не приходилось.

– Почему бы тебе тогда просто не закрыть глаза?

– Кто же выдержит целый день с закрытыми глазами? Помимо всего прочего, – продолжал магистр, – пенька, а эта тряпица из пеньки, физически противостоит миазмам лучше, чем тонкая кожа человеческого века.

– А метафизическая причина?

– О-о, метафизическая причина – это картины, возникающие перед моим внутренним взором, благодаря этой повязке. Тюремные стены превращаются в каменистое побережье моей родины, а соломенный тюфяк, на котором я лежу, – в цветущий луг. Перепачканный в грязи и нечистотах узник обращается в соблазнительную девушку...

– Теперь я понимаю. Ты прибегаешь к помощи фантазии, чтобы, так сказать, освободиться...

– Да, в любое время дня и ночи, – кивнул магистр Гарсия. – Преимущество состоит в том, что я могу мечтать с открытыми глазами, а миазмы мне при этом навредить не могут! Но я установил еще кое-что...

– Что же?

– Что, когда глаза завязаны, наблюдательность обостряется. Лишь когда твои глаза закрыты, а тебе необходимо постичь и описать особенности людей или предметов, ты замечаешь, как мало внимания ты обращал на это прежде. Поэтому я теперь стараюсь попристальнее вглядываться во все, что меня окружает, чтобы впоследствии – если потребуется! – точно описать любой предмет.

Для пущей убедительности он несколько раз кивнул.

– Кроме того, это отличное упражнение, чтобы не тронуться умом здесь. Возьмем, к примеру, тебя. Тебя бросили в эту камеру прошлой ночью, ты был недвижим. Я не знал поначалу, жив ли ты, потому что ты не шевелился и дышал очень слабо. Потом я решил, что они вряд ли бросили бы в темницу мертвого. Выходит, ты был жив еще. Я занялся тобой, и оказалось, что ты жив.

– Как же мне было худо!

– Это я сразу заметил! Тебя выворачивало, как в приступе морской болезни, – магистр Гарсия усмехнулся. – А сегодня утром я пригляделся к тебе повнимательнее: ты молод, тебе лет двадцать, руки у тебя ухоженные, ногти на удивление чистые. Значит, физическим трудом ты не занимался. Может, ты из дворян, потому что под рубашкой у тебя кусок дорогой ткани с гербом на нем. Этот округлый герб мне незнаком, ты не из здешних мест, не из Ла Коруньи. Скажу больше: если это действительно твой герб, ты вообще не из Испании. Впрочем, версии, что ты дворянского происхождения, противоречит дешевое одеяние, которое на тебе. Капюшон от него отрезан, так что раньше это вполне могла быть ряса. Может, ты купил его у монаха? Но самое занятное, что подкладка этой накидки – или рясы? – взрезана. Предполагаю, что за подкладкой были зашиты монеты. Скорее всего, на тебя напали и похитили эти монеты. Единственное, что тебе оставили, – это два камня. Должен признаться, я так и не догадался, для чего они тебе.