Небо с овчинку

Перейдя шоссе, они вступили в смешанный лес. Бой бежал впереди. Он совершенно преобразился. Здесь не было ни поводка, ни ошейника, не было рычащих, воняющих машин и троллейбусов. Его окружали просторы, глубины и тайники, полные шорохов, потрескиваний и еще каких-то неведомых звуков. И запахи. Еле различимые струйки, потоки, водопады, лавины запахов. Незнакомых, непонятных и манящих. Он вынюхивал, перехватывал, упивался ими. То, остановившись и вытянув голову, он шевелил своими шагреневыми ноздрями и ловил доносимое еле ощутимым движением воздуха, то, почти уткнувшись носом в землю, распластывался в беге по только для него ощутимому следу. Под массивными лапами его не треснула ни одна веточка, не зашуршала хвоя. Внезапно он исчезал и, неслышный, как тень, появлялся вдруг снова.

— Великий охотник в нем пропадает, — улыбнулся Федор Михайлович.

Тропа привела к малоезженой дороге. На пригорке ее преграждал шлагбаум.

— Зачем? — удивился Антон.

— По идее, наверное, для того чтобы не ездили всякие разные личности и не безобразничали в лесу. Но, как многие другие, эта идея осуществлена наполовину. Видишь, клямка не заперта замком, а заткнута колышком. Рассчитано на такую дисциплинированность и совестливость, какие не часто встречаются. Впрочем, может, замок и вешали, а его сперли…

Лес сменила полоса лощины, за ней открылось розовое поле. Над ним стлалось негромкое монотонное гудение, будто где-то далеко-далеко шел самолет. Антон посмотрел вверх. Безоблачное небо зияло бездонной голубой пустотой.

— Что это, дядя Федя?

— Будущая гречневая каша и мед. Бродить там не советую — пчелы.

На краю поля снова рос кустарник, из него ветлы поднимали свои растрепанные макушки, еще дальше вставала громада каменного обрыва. На обрыве, озаренные солнцем, пламенели медно-красные стволы сосен.

— Вот это да! — сказал Антон и побежал.

Впереди, мотая черным факелом хвоста, мчался Бой.

Окаймленный зарослями ивняка, берег обрывался к реке. Она была переменчива и капризна, будто ее сложили из разных, совсем непохожих друг на друга рек. Прямо перед Антоном она была узенькая и мелкая. Сквозь редкую поросль аира и кувшинки виднелось илистое, а дальше песчаное дно. Выше по течению из воды торчали камни, здоровенные глыбы, а направо за мелководьем река вдруг растекалась в глубоком и широком плесе. На неподвижном зеркале его лежала опрокинутая громада розоватой скалы левого берега. В ней было не меньше тридцати метров. От самого уреза воды она поднималась отвесной стеной. А наверху пламенел стволами, шумел кронами сосновый лес.

Антон смотрел и не мог насмотреться. Как это было не похоже на приплюснутые, сожженные солнцем берега Днепра, поросшие низкорослым редким тальником. Федор Михайлович подошел, остановился рядом.

— Ну, на этот раз тебе не хочется сказать «мирово», «сила» или еще что-нибудь неандертальское? И то хорошо. Давай-ка последуем примеру Боя, а то мне скоро нужно возвращаться.

Бой уже шлепал по воде, свесив башку, что-то рассматривал на дне.

Они прошли к широкому плесу. Антон съехал по крутому откосу к воде, подпрыгнул и нырнул. Еще под водой он услышал буханье. Бой стоял над обрывом и встревожено лаял.

— Это он опасается, что утонешь и тебя придется спасать! — крикнул Федор Михайлович.

— Тонули такие, как же!

Федор Михайлович тоже нырнул. Бой залаял еще тревожнее. Хозяин появился на поверхности, не оглядываясь, поплыл к левому берегу. Бой коротко рыданул, скатился с откоса и бросился следом.

— Догоняй! — крикнул Федор Михайлович.

Боя не нужно было подгонять. Он тоненько, жалобно поскуливал и греб лапами так сильно и торопливо, что по грудь высовывался из воды.

Они доплыли до левого берега и повернули обратно. Бой плыл впереди и время от времени оглядывался на хозяина: «Ты здесь? Здесь…» Теперь он уже не спешил, над водой виднелись только шагреневые ноздри, круто поднимающийся лоб, уши не висели, а плыли по сторонам, как лопухи.

Они взобрались на откос и легли на траву. Бой встряхнулся, окатив их с ног до головы, и немедленно вывалялся в песке, всяческом древесном соре. Внезапно он вскочил и сторожко уставился на левый берег, хвост его заломился вниз. Кусты возле воды шевелились.

— Эй, кто там? — крикнул Федор Михайлович.

Кусты зашевелились сильнее, из них долетел ребячий голос:

— Дяденька, это ваша собака? Она кусается?

— Все собаки кусаются. Только одни сдуру, другие — когда нужно.

Из-за кустов показались две мальчишечьи головы.

— А нас покусает? Нам туда надо.

— Идите, не бойтесь.

Мальчишки о чем-то посовещались. Очевидно, заверение показалось им малоубедительным.

— Дяденька, она ученая?

— Ученая.

Это решило дело. Из кустов вышли двое ребят. Мальчик постарше закатал штаны и пошел по мелководью, опасливо поглядывая на Боя; малыша закатывание не спасало — он скинул свои вовсе, свернул в дудку и поднял к плечу.

Ребята перебрались на правый берег, но уйти были не в силах. Они остановились в отдалении и уставились на Боя.

— Хотите посмотреть — идите ближе, — сказал Федор Михайлович.

— А он не тронет?

— Если не будете драться и орать — не тронет. А будете — хватит за штаны. А которые голопузые — тех за это самое место…

Малыш, который, прижимая к груди сверток, остолбенело смотрел на Боя, лихорадочно развернул штаны и поспешно натянул.

— Теперь все в порядке, — засмеялся Федор Михайлович. — Тебя как зовут?

— Хома, — шепотом ответил мальчик.

— Ну, вот тебе и компания, Антон. А мне пора. — Бой вскочил. — Нет, со мной нельзя. Оставайся здесь, охраняй Антона. Понял? — Бой вильнул хвостом. — Лежать, охранять…

Бой, улегшись в позе сфинкса, провожал взглядом хозяина. Видя, что собака не смотрит на них, ребята подошли ближе. Бой поднялся — они замерли.

— Не надо их трогать, — строго сказал Антон. — Они хорошие ребята, поди познакомься.

Мальчики затаили дыхание, на лицах у них застыли гримасы восторга и ужаса. Бой подошел, обнюхал. Хома побелел и отчаянно зажмурился. Когда он решился и приоткрыл глаз, страшная черная собака уже лежала возле незнакомого пацана.

На Антона высыпался обычный ворох вопросов. Как она называется, сколько ей лет, сколько она ест, волкодав ли она и что умеет. Антон десятки раз слышал, что в таких случаях отвечает Федор Михайлович, и теперь объяснял все горделиво и небрежно. Он не врал, но как-то само собой получалось, что чем большее восхищение рисовалось на лицах ребят, тем больше достоинств и доблестей оказывалось у Боя. А тот развалился на боку, разбросал лапы и, вывалив язык, хахакал — ему уже было жарко. Внезапно он закрыл пасть и прислушался. Из леса, подступающего слева к реке, донесся треск. Бой повернулся на живот, лег в сторожевую позу. На опушке леса появились коровы. Это было вчерашнее стадо, и гнал его тот же долговязый пастух-подросток. Шерсть на холке Боя вздыбилась, он поднялся, как медленно взводимый курок.

— Бой, нельзя! — сказал Антон и обхватил его шею руками.

Бой даже не повернул головы — он смотрел на рогатую опасность. Опустив головы и хватая на ходу траву, коровы медленно приближались.

— Фу! Нельзя, Бой! — повторил Антон и еще крепче обхватил его шею.

Бой, вырываясь, поднялся на дыбы, наотмашь ударил Антона лапой. Антон опрокинулся навзничь, а Бой молчаливым свирепым галопом ринулся на врага. Коров разметало, как смерчем. Некоторые бросились на гречишное поле, остальные, круша, ломая ветки, — в тальник к реке. Долговязый пастух увидел Боя издалека, отчаянным прыжком метнулся к дереву и сразу оказался метрах в трех от земли.

Деревенские ребята орали от восторга и науськивали. Бой не обращал на них внимания. Победоносно распушив поднятый хвост, он остановился под сосной, на которую взобрался пастух, и бухнул. Пастуха, будто пинком, подбросило еще выше. Ребята захохотали. Антон подбежал к дереву.

— Забери свою зверюку, — заныл пастух, — вон он коров в гречку позагонял, мне ж башку оторвут…