Небо с овчинку

Проход по сельской улице был похож на триумфальное шествие. Больная лапа мешала Бою бежать, он неторопливо и важно вышагивал между Юкой и Антоном. Юка держала руку на его загривке, улыбалась и сверкала своими глазищами во все стороны. Она была счастлива. Все видели, все могли любоваться необыкновенной собачиной, с которой она шла вот так запросто, обнимая ее за шею…

Собакой не любовались. По мере их приближения улицу выметало. Ребятишки бросались врассыпную, сигали через плетни и перелазы.

— А боже ж мой! — ужасались тетки, захлопывали калитки, прикрывали плотнее ворота и ругались.

Иногда из-за плетня долетал истошный лай. Четырехлапые туземцы пытались настращать чужака, но Бой в два прыжка оказывался у плетня, лай обрывался испуганным воплем и возникал снова где-то уже за хатой или за клуней.

— Вот еще четыре хаты — и будет почта, вон там, наверху, — сказала Юка.

Улица круто поднималась вверх, смытая дождями почва обнажала свое бугристое каменное подножье. Однако до почты они не дошли. Впереди послышались крики, какой-то хлопок и собачий визг. Из-за пригорка, на котором стояло здание почты, выскочили две собаки. Они мчали изо всех сил, не оглядываясь, не визжа и не лая, в том диком, паническом страхе, какой бывает лишь при встрече с бешеным зверем. Вслед за собаками показались мальчишки. Они тоже бежали во весь дух и что-то кричали. Юка и Антон остановились.

— Хлопцы! Ховай, хлопцы!… Митька!… Митька Казенный идет… Ховай, хлопцы! — орали мальчишки.

Бегущие собаки заметили приоткрытую калитку в заборе, пытаясь на бегу свернуть в нее, попадали, покатились кубарем, но даже и тогда не издали ни звука, вскочили и исчезли за калиткой. Мальчишки, все так же истошно вопя, промчались мимо Юки и Антона. Антон растерянно посмотрел на Юку, он не понимал, что происходит. Юка понимала не больше его. Схватив Боя за загривок, Антон подтащил его к старой толстой вербе возле плетня и притаился за ней.

Наверху появился молодой мордастый мужчина. Простоволосый, в нательной сетке, в старых офицерских бриджах и тапочках на босу ногу. К нижней губе у него прилип дымящийся окурок. Левую руку он сунул за пояс брюк, под правой держал ружье. Человек шел неторопливо и, щурясь, поглядывал по сторонам за плетни. Миновав две усадьбы, он остановился, с минуту понаблюдал, потом вскинул ружье и выстрелил. За плетнем раздался собачий вопль, раздирающий душу скулеж, и смолк. Человек довольно ухмыльнулся и достал из кармана новый патрон.

Зарядить он не успел, как не успел ни сообразить и ничего сделать Антон. В несколько гигантских скачков Бой оказался возле человека с ружьем, поднялся на дыбы и с ревом обрушился на него всей тяжестью. Человек рухнул. Падая, он успел оглянуться и в ужасе закрыл лицо руками. Ружье, гремя, покатилось по камням, ложа треснула и распалась на две части. Скорченный человек лежал, зарывшись головой в пыль. Он не шелохнулся и не издал ни звука. Бой не кусал его. Он стоял над человеком, как взведенная пружина, со вздыбленной шерстью и оскаленной пастью. В глотке у него клокотало и переливалось, и каждую секунду клокотанье это могло снова превратиться в яростный рев.

— А боже! Страх-то какой!…

За плетнями показались головы людей. Антон очнулся от столбняка, бросился к Бою, трясущимися руками ухватил его за шею и с трудом оттащил. Бой сопротивлялся, оглядывался на лежащего. В горле его продолжало клокотать. Антон подтащил Боя к вербе, за которой они стояли. У него тряслись руки и ноги и перехватывало дыхание. Прижав кулаки к щекам и еще шире распахнув глазищи, Юка стояла как каменная. Сейчас она тоже очнулась и ухватила Боя за шею.

— Покусал?… Загрыз?… — тихонько, настороженно переговаривались между собой свидетели происшествия. Их становилось все больше, а происшествие в пересказах все страшнее.

Лежащий пошевелился, осторожно приподнял голову и посмотрел через плечо.

— Та не, не покусал, только налякал добряче… Эй, Митька, як воно там?

Человек поднялся на четвереньки, потом встал. Падая, он разбил нос в кровь, испачкался пылью. Залитое кровью, перепачканное лицо его перекосилось в злобном оскале. Он не смотрел ни на кого, не видел ничего, кроме Боя. Достав из кармана патрон, он начал осторожно, крадучись, подбираться к ружью. Воровской, крадущейся походки Бой не выносил так же, как и выстрелов. Разбросав в разные стороны Юку и Антона, он снова бросился в атаку. Но человек был настороже, ухватился за плетень и, теряя тапочки, мгновенно перемахнул через него.

— Ого, как летает! — захохотали зрители. — Та его без ракеты можно в космос посылать… Як добре налякать, то и до Луны допрыгне…

Симпатии зрителей явно изменились. Потерпевшего уже не жалели, над ним смеялись. А у него испуг перешел в бешенство.

— Ты чей? — заорал он и грязно выругался. — Думаешь, я тебя не найду? Я тебя под землей найду! И твою сволочь застрелю, и тебе ребра переломаю… Всех перестреляю!…

Напрягая все силы, Антон оттаскивал Боя, но тот отбивался лапами, злобно бухал и рвался к плетню. Юка, вцепившись в густую шерсть, тоже тащила его прочь. И тут внезапно появилось подкрепление. Сверху, крича и причитая, бежала молодая женщина с коромыслом в руках.

— Ратуйте, люди добрые! Что же это такое, люди добрые?! Где тот бандит проклятый? Я его своими руками задушу…

Человек за плетнем, размазывая кровь по лицу, остолбенело смотрел на бегущую.

— Вот ты где, подлюка? Ах ты бандюга, ах ты фашист проклятый!…

— Да ты чо? — растерянно отпрянул человек, но опоздал — коромысло гулко ударило его по голове. — Ты чо… сказилась? А то сейчас как дам…

— Ты еще гарчишь, бандит проклятущий! Да я тебе башку проломлю, я тебе за своего Хомку все кости переломаю… Бейте его, люди добрые! Он же, бандит, в детей начал стрелять… Он моего Хомку застрелил, боже ж мой, боже мой… Будь ты проклят, бандюга! — Она снова взмахнула коромыслом; люди бросились к ней.

Антон вцепился в загривок Боя и потащил его вниз по улице, прочь от села, подальше от всего, что случилось и еще могло случиться. Они бежали, пока Юка не взмолилась:

— Ой, больше не могу! Чуточку передохнем…

Села уже не было видно за деревьями, но Антон все время оглядывался и прислушивался.

— Думаешь, он гонится? Ему теперь не до вас… Ой, неужто он и в самом деле Хомку застрелил? Вот ужас-то!… Ты его видел? Смешной такой ребятенок: пухлый и всегда ужасно серьезный… Знаешь, ты подожди тут, а я сбегаю узнаю?

Антон покачал головой:

— Ты беги, а я пойду.

— Боишься?

— Я-то не боюсь. Вот…

Бой внимательно смотрел на Антона и слегка вильнул хвостом, когда тот показал на него.

— А что теперь этот Митька сделает? Его, наверное, уже арестовали…

Это было бы, конечно, самое лучшее, но в том, что так и произошло, Антон не был уверен.

— Ты узнай и приходи к реке. А я пошел.

Тропка через лес, длинная по пути в село, показалась теперь необыкновенно короткой.

Антон перебрался через Сокол и спрятался в тени дуплистой старой вербы, окруженной молодой порослью. Отсюда видны были все спуски к реке на противоположном берегу, а самого Антона и Боя надежно прикрывала завеса листвы.

Ожидание тянулось бесконечно, как паутина, которую выпускал из себя маленький крестовик, занятый ремонтом своих тенет. Он сновал вверх и вниз, ветер срывал его, он повисал на еле различимой нити, долго раскачивался, потом цеплялся за полуразрушенную сеть и опять тянул бесконечную паутину, строя в воздухе свой геометрический чертеж. А Юки все не было, не показывались и деревенские ребята. Только когда в отдалении появилось стадо, а за ним уныло бредущий Семен-Верста, Антон понял, что перевалило за полдень. Антон позвал Семена. Тот прогнал стадо стороной, подошел и сел рядом.

— Загоряешь?

— Да нет, так… Слушай, ты в селе всех знаешь?

— А кто ж его знает? Мабуть, всех.

— Есть у вас такой Митька? Казенный, что ли, его называют.

— Та есть.

— Он кто?

— Бандит.