Страница 25 из 177
Он погиб первым, пытаясь трясущимися руками выпустить стрелу в летящего на него с воплями всадника. Пика всадника пронзила грудь Арама и пригвоздила его к стене собственного жилища. Его жена неосторожно закричала в доме. Услышав ее крик, всадник соскочил с коня и вошел в крохотный домик. Пригибаясь в низком дверном проеме, он уже расстегивал ремень.
Быстро загорелись дома и общинный сарай. В нем хранилась солома, и к середине лета она хорошо высохла. Языки пламени с ревом взметнулись над постройкой. Наверное, огонь было видно в самой Фезане.
Зири ибн Арам, который любил летом спать на крыше сарая, спрыгнул вниз как раз вовремя. Сарай находился на противоположном конце деревни от мельницы и ручья. Ему повезло, он не видел, как погиб отец. Как не видел и того всадника, который вошел в его дом, где находились его беременная мать и сестры. Зири было четырнадцать лет. Он попытался бы убить этого человека голыми руками. И, конечно, погиб бы. Сейчас же он неуклюже приземлился у ног смеющегося джадита, который, держа меч плашмя, сгонял в кучу всех тех, кто не погиб в первые мгновения нападения. Их было не очень много, как понял Зири, в отчаянии вертя головой и пытаясь разглядеть своих родных среди дыма. Человек двадцать осталось в живых из всей деревни, где обитало вдвое больше людей. Трудно было определить точно среди языков пламени. Орвилью пожирал огненный ад.
Налетчикам этот рейд не принес никакой выгоды. Как и следовало ожидать, ни за одного жителя деревни нельзя было взять выкуп, даже за деревенского ваджи. Короткое сражение оказалось смехотворным. Вооруженные жалким оружием фермеры почти не оказали сопротивления, и на них нельзя было потренироваться в ведении боя. Конечно, там были женщины, но нет никакой необходимости скакать так далеко по летней жаре, чтобы найти для развлечения крестьянку. Только когда один из всадников предложил распять уцелевших мужчин – женщин, разумеется, предстояло увести с собой на север, – появилась запоздалая перспектива поразвлечься. Это все же Аль-Рассан. Полуголые оборванцы, сбившиеся в кучу, словно коровы или овцы, были неверными. Этот налет можно было даже считать деянием, угодным богу.
– Он прав! – воскликнул другой всадник. – Распнем ублюдков на их собственных столбах, а потом распнем их женщин иным способом! – Раздался смех.
Довольно быстро и даже эффективно среди этого огненного хаоса налетчики начали ставить деревянные столбы с перекладинами. Теперь ночь обещала некоторое развлечение. Гвоздей у них оказалось предостаточно. Они предназначались для того, чтобы подковать лошадей, захваченных во время налета, но могли также сгодиться и для прибивания людей к дереву.
Разбойники только успели выбрать первого из крестьян для распятия – мальчика с застывшим лицом, который, несомненно, вырос бы и начал убивать невинных мужчин и женщин к северу от земель тагры, – когда раздался чей-то запоздалый предостерегающий вопль.
Мужчины верхом на конях вихрем неслись к месту казни, огибая пожары. У них были мечи, и они пустили их в ход. К этому моменту большинство налетчиков спешилось, многие отложили свое оружие, чтобы приготовить столбы для распятия ашаритов. Они стали легкой добычей. Такой же легкой, какой только что были для них жители деревни.
Однако налетчики оказались хорошо воспитанными людьми, а не вшивыми бродягами-разбойниками. Они знали, как делаются подобные вещи даже в Аль-Рассане. Одно дело – крестьяне по обеим сторонам от ничейной земли, а другое – люди со средствами и положением в обществе. По всему холму Орвильи джадиты начали поднимать руки вверх – сдаваться, и раздались хорошо известные возгласы:
– Выкуп! Выкуп!
Те, кто был убит первой волной новых всадников, наверное, умерли в изумлении, не веря собственным глазам. Этого никак не должно было случиться. Если перед тем как расстаться с жизнью, они поняли, кто напал на них, это изумление должно было удвоиться, но никто не может знать этого наверняка о мертвых.
Альвар по-настоящему не задумывался над этим, но он, безусловно, и представить себе не мог, что первый человек, убитый им в Аль-Рассане, будет жителем Вальедо. В тот момент его противник даже не сидел верхом на коне. Это показалось Альвару в какой-то мере неправильным, но Лайн Нунес дал им точные указания: убивайте их, пока не услышите приказ остановиться. Каждый был законной добычей, кроме коренастого черноволосого мужчины, который ими командует. Его следует оставить Капитану.
Капитан пребывал в отвратительном настроении. Он пребывал в нем с того момента, когда три всадника из Фезаны явились в их лагерь и рассказали свою историю. Толстый купец – он назвал себя Абенмуза – рассказал им, что приказал сделать в тот день в Фезане правитель Картады. Не зная, как реагировать на услышанное, Альвар бросил взгляд на своих командиров. Если Лайн Нунес остался внешне равнодушным к этой кровавой истории, словно бы он ожидал подобных деяний здесь, в Аль-Рассане, то выражение лица сэра Родриго свидетельствовало совсем о другом. Но он ничего не сказал, когда купец закончил, только спросил у женщины-лекаря – ее звали Джеаной, – случалось ли ей когда-либо работать в военном отряде.
– Не случалось, – спокойно ответила она, – но я бы подумала о такой возможности в другое время. Сейчас же мне надо идти своей дорогой. Я рада оставить Хусари ибн Мусу, – очевидно, так правильно произносилось его имя, – в вашем отряде, чтобы он мог заняться своими делами, а может быть, и вашими. А я, с вашего позволения, утром уеду.
Этот неспешный ответ, элегантно сформулированный, чуть было не разбил сердце Альвара. Он уже и так наполовину влюбился, не успела она даже заговорить. Женщина-лекарь показалась ему очень красивой. Ее волосы – та их часть, которую он мог видеть под синей накидкой, окутывавшей ее голову и плечи – имели темно-каштановый оттенок. Глаза были огромными, неожиданно синими при свете костра. Такой голос, как у нее, Альвар хотел бы слышать на смертном одре или всю оставшуюся жизнь. Она была поразительно спокойной и держалась с достоинством, даже здесь, в темноте, в обществе пятидесяти всадников с севера. Альвар знал, что в ее глазах он выглядит ребенком; восхищенно уставившись на нее, он действительно чувствовал себя зеленым юнцом.