Страница 46 из 49
Краткая повесть - почти законченный образец стиля. И сам выбор героя, и манера описания его жизни, быта, пристальный взгляд на предметы его обстановки - явления глубоко важные. Существенно не только то, что каждая деталь жизни хозяйки трактира становится для литературы интересной, но и что рассказ об этой хозяйке вклинивается в судьбу королей и полководцев.
Фигуры, обыденные в представлении народных фарсовых: трупп, попадают на сцену, где разыгрывается государственная история.
Характеристика этих фигур уже далека от масок. В небольшом монологе целая симфония человеческих чувств, здесь и обывательское тщеславие ("соседка Кич скоро будет называть меня барыней!"), и простодушная вера в обещания Фальстафа, и окрашенные лиризмом воспоминания о разбитой голове и бесследно пропавших тридцати шиллингах, и наивная надежда, что угроза присяги на Библии сможет испугать Фальстафа. Тут и женские упреки, и трогательная заботливость, и существенные домашние дела (соседка готовила блюдо из раков, и ей не хватало уксуса), и надежда на благополучный исход (все же он меня любит!).
Обилие таких подробностей, любовь к таким деталям предвосхищает многое в развитии литературы.
Новые поколения сохраняют память о гениях. Воздвигаются памятники, мраморные доски оповещают прохожего: здесь жил великий человек.
Бывает и так, что памятник воздвигается по-особому. Через века протягивается связь между художниками.
В девятнадцатом веке знаменитый английский писатель отправляется в предместья Лондона, чтобы разыскать место, где, по преданию, находился трактир под вывеской кабаньей головы. Здесь задавал пиры своего великолепного юмора собутыльник принца и неверный любовник кумушки Куикли, здесь сиял пламенеющий нос Бардольфа и здесь жеманничала прекрасная Доль Тершит. Чарлз Диккенс именно здесь хочет поселиться, писать свои книги.
Гигантское здание "Человеческой комедии" Бальзака строилось системой отдельных циклов: "Сцены частной жизни, провинциальной, парижской, политической, военной и сельской".
"Таково здание, полное лиц, полное комедий и трагедий, над которыми возвышаются философские этюды, вторая часть работы, где находит свое выражение социальный двигатель всех событий, где изображены разрушительные бури мысли, чувство за чувством", - писал Бальзак.
Шекспир пробует в пределах двух хроник развернуть и вглубь и вширь такие циклы сразу, одновременно.
В "Генрихе IV" существуют вместе сцены жизни политической, военной, лондонской, провинциальной, и философские этюды, и изображение разрушительных бурь мысли, "чувство за чувством".
Произведения Шекспира - это и драма, и эпос, и лирика. Несмотря на свою ясно выраженную сценическую форму, они являются и романом в современном нам понятии этого слова: в них присутствует и пейзаж, и жизненная среда, и непосредственный голос автора.
Разрушительные бури мыслей, подобные мучениям героев трагедий, одолевают в часы бессонницы Генриха IV.
Прогнило тело всей державы нашей,
Какой недуг опасный подле сердца
Гнездится в ней.
Король вспоминает пророчество Ричарда, - оно исполнилось.
Придет пора, когда порок созреет
И всех нас заразит.
Подобные же ощущения терзают и вождя мятежа. Чувства архиепископа Иоркского схожи с королевскими:
...мы все больные.
Излишества разврата довели нас
До яростной горячки и должны
Подвергнуться мы все кровопусканью.
Болезни мира - это и феодальные бунты, и королевская власть. Спор идет не между болезнью и здоровьем, а между большим и меньшим недугом. Средство лечения - кровопускание. Им готовы щедро пользоваться обе спорящие стороны.
А пока земля продолжает свое движение. В тихом садике, в Глостершире, перед домом мирового судьи сидят на скамеечке два старых глупых человека и ведут медлительный разговор о жизни.
Шеллоу. И как подумаешь, сколько моих старых знакомых уже умерло.
Сайленс. Все там будем, кузен.
Шеллоу. Конечно, конечно; это верно и не подлежит сомнению. От смерти не уйдешь, как говорит псалмопевец; все умрут. А какая цена паре хороших волов на Стамфордской ярмарке?
Сайленс. Право, кузен, не знаю, я там не был.
Шеллоу. Смерть неизбежна. А что, жив еще старик Добль, ваш земляк?
Сайленс. Умер, сэр.
Шеллоу. Ах, господи Иисусе, умер! Он хорошо стрелял из лука, удивительный стрелок был и умер... А почем теперь бараны?
Сайленс. Зависит от того, какие. За пару хороших баранов нужно заплатить фунтов десять.
Шеллоу. Значит, старик Добль умер?
Рождаются, умирают, любят, ненавидят, сражаются во имя своих верований и выгод; убивают друг друга - живут люди. Жизнь кипит, полная противоречий, несхожих убеждений, несоединимых путей, непримиримых интересов, а где-то в стороне от всего, надежно охраняемый глупостью и себялюбием, живет обыватель. Что бы ни происходило в мире, счет времени он ощущает только в изменении цен на скот.
Так и существует человечество: одних интересует "быть или не быть", а других, почем теперь волы на Стамфордской ярмарке.
Фальстаф продолжает свои странствования. Для вербовки рекрутов он приезжает в Глостершир к своему школьному товарищу мировому судье Шеллоу. Великий Толстый приезжает к великому Тощему. Шеллоу не только ничтожный человек, он Великий Ничтожный. Вся бессмысленность существования человека, лишенного дара мыслить, желать, действовать, наслаждаться, страдать, воплощена в этой фигуре.
Каждый из героев Шекспира имеет свой ритм. Кровь мчится по венам Готспера, нетерпение подхлестывает его мысли и страсти. Затруднено и тяжело дыхание Генриха IV.
Существование Шеллоу настолько покойно, медлительно, однообразно, что кажется, будто для почтенного эсквайра минута растягивается в десятилетия, с трудом возникающая мысль, фраза застывает на месте, становится подобной выбоине в граммофонной пластинке: игла застряла, и бесконечно тянется один и тот же звук. Так и говорит, все время возвращаясь к одному и тому же, этот человек, похожий на раздвоенную редьку, с вырезанной ножом рожей наверху.
"Пожалуйте, пожалуйте, сэр, дайте мне вашу руку, сэр, дайте мне вашу руку, сэр..."
"Хорошо сказано, честное слово, сэр, хорошо сказано, ей-богу... Хорошие слова всегда следует говорить. Прекрасная фраза".
"Где список, где список, где список? Дайте взглянуть, дайте взглянуть: так, так, так. Да, сэр, совершенно так. Гольф Плесень. Так пусть они выходят по вызову... Пусть выходят. Ну, что ж, где Плесень?"
Всех выбоин три: школьное воспоминание о чепуховых проделках, распоряжения по хозяйству и цены на скот. Вот н вся жизнь. Школьные воспоминания посвящены какой-то потаскушке и детской драке: тогда еще что-то происходило в жизни почтенного эсквайра. Потом время остановилось. Все замерло, покрылось пылью. Остались только увеличивающийся список смертей и прейскурант цен на скот. Мир для Шеллоу сосредоточился в ведре, к которому нужно купить новую цепь, и в мешке, который потерял на рынке в Гинкслее повар Вильям, - с пего необходимо взыскать стоимость мешка.
Шекспир веселит образом беспредельной скуки.
Фальстаф и Шеллоу встречаются как два полюса человеческого существования. Тучная плоть издевается над худосочием.
Все попадающее в поле зрения Фальстафа превращается при помощи чудесною его дара в неисчерпаемый источник юмора. Угол зрения Фальстафа широк; жизнь служит для него складом, наполненным множеством явлений и предметов, пригодных для причудливых сравнений, пышных метафор, невероятных сопоставлений. Земной шар ограничен для Шеллоу крохотным пространством, где пасутся его волы. На этом пятачке он и влачит существование.
Однако не только воплощением глупости, пошлости и худосочия является Шеллоу, но и протагонистом провинциальной темы. Шеллоу - помещик и судья, он полон комического тщеславия, ощущения величия своей фигуры. На своем квадратике помещик - власть и закон. Он часть социальной системы, и встреча с ним Фальстафа - государственная: столичный вербовщик приезжает к мировому судье. Свойства Фальстафа уже хорошо известны, теперь выяснится характер государственной деятельности Шеллоу: