SOS

Квартирка у князей Шаховских в Нью-Йорке была убогая. При Эллен я этого не замечал, она умела придать блеск и нищете...

Самым дорогим здесь были почерневшие иконы, висевшие в изголовье больного. Я подумал, что им нет цены. Но они красовались здесь отнюдь не как шедевры живописи. Должно быть, старый князь был богомолен. Я иронически подумал, что это, пожалуй, не так уж современно, но поймал себя на том, что имею, кажется, отношение не то к секте, не то к ордену "SOS", но тотчас утешил себя, что это лишь мой бизнес, а не убеждения.

Под иконами лежал изможденный старик. Он умирал.

На подушке виднелись только одни брови... брови бывшего придворного красавца, двойной кривизны, приподнятые у переносицы в обратном изгибе темной волны. Надеюсь, он не красил их.

Под бровями едва тлели бесцветные глаза. Он узнал меня.

Я сел у изголовья.

Иссохшие губы зашевелились. Мне пришлось наклониться. Кажется, он говорил о ней.

- Мы с ней поженились в Африке, - сказал я.

- Она не там, - прошептал он.

- Знаю, - кивнул я.

- Она... назвала... правнука... Роем.

Сердце у меня заколотилось. Кровь прилила к лицу.

Он знал все о ней! Он, а не я!..

Сиделка подошла и дала выпить старику капель.

Он обессилел от нескольких сказанных слов.

Тяжело умирать в сознании. Почему врачи не настолько гуманны, чтобы помогать людям если не приятно, то хотя бы незаметно уходить из жизни?

Брови снова зашевелились. Сиделка склонилась над кроватью.

- Князь хочет остаться с вами наедине, передать вам свою последнюю волю, сказала она и, шурша юбками, вышла.

- Я поеду в Россию, найду Эллен и сына, - сказал я.

Брови протестующе задвигались.

- Я не должен этого делать?

Брови утвердительно кивнули.

- Но кто послал ее туда? Кто?

Брови взметнулись.

- Вы? - догадался я.

Брови подтвердили.

- Но зачем? - прошептал я.

Горькие складки легли возле опущенных губ. Больной сделал усилие приподнять голову с подушки, но бессильно уронил ее.

Непостижимо как, но я понял князя Шаховского и просунул руку под подушку. Там хрустнул конверт.

Я достал конверт и вынул из него листок, написанный уже дрожавшей, неверной рукой тяжелобольного.

Это было письмо Елене Шаховской:

"...Княжна! Бесценная боярышня моя! Съ детства я направлялъ тебя на тернистый путь подвига, передавъ въ руки тъхъ, кому менъе всего нуженъ былъ твой подвигъ.."

Я старательно изучал в последний год русский язык и мог прочесть все, что было написано в этом письме, хотя меня и затрудняла непривычная для меня, по-видимому, старая орфография. Я посмотрел на князя. Он лежал с закрытыми глазами.

"...Ты должна была помочь намъ вернуть многострадальный русскiй народъ-Богоносецъ на прежнiй его путь, съ котораго онъ свернулъ въ безумiи революцiй. Я воспиталъ тебя, какъ русскую Жанну д'Аркъ, я послалъ тебя съ острейшимъ мечомъ современности - съ познанiями физика въ самую кузницу вражеской силы. Ты совершила тамъ невероятное...

Аленушка, родная моя! Всё неверно, всё! Я умираю, всё пересмотревъ, всё переосмысливъ. У насъ было слишкомъ мало силъ, чтобы сдълать Россiю прежней, мы вынуждены были полагаться на мощь страны, воплощавшей въ нашемъ представленiи прогрессъ... Я боялся, что ты и я на дълъ будемъ служить противъ нашего народа. Но въ жизни получилось еще хуже... Всъ мы оказались на службъ у гангстеровъ, которыхъ такъ почитаютъ въ странъ, где я воспиталъ тебя. Мы, оказывается, помогли имъ замахнуться на Солнце, поставить не только нашъ русскiй народъ, но и все народы Земли передъ ужасной катастрофой новаго ледниковаго перюда.

Увы, но въ этомъ заключена глубочайшая внутренняя логика. Мы дълали безумную ставку на ХОЛОДНУЮ ВОЙНУ, не понимая, что она могла привести только къ своему логическому концу - къ всеобщему холоду, къ новымъ ледникамъ на Землъ. Перiодъ холодной войны не менее губителенъ, чемъ ледниковый перiодъ.

Я слишкомъ поздно понялъ это, но я утъшаюсь, что вмъстъ со мной и даже раньше меня это поняли многие... И, можетъ быть, поняла уже ты сама.

Моя забота теперь въ томъ, чтобы передъ смертiю снять съ тебя клятву, которую потребовалъ съ тебя, клятву служенiя вздорнымъ идеямъ, служеiня, по существу, противъ великаго русскаго народа, которому я хотелъ бы отдать свое последнъе дыхаiне..."

Я посмотрел на старика.

Он был мертв.

Рука моя дрожала. Я почти с ужасом смотрел на конверт с именем Эллен. Что я должен сделать с ним? Что хотел от меня этот старый джентльмен, который под влиянием близкой смерти, потеряв рассудок (или обретя его?), пересмотрел все свои идеи?

Стоило ли ждать смерти для того, чтобы начать мыслить?

Должен ли мыслить помощник Верховного магистра "SOS"?

Я тихо вышел из комнаты.

Сиделка все поняла по моему лицу",

Глава третья

ЧЕРНАЯ МАГИЯ

"Я проснулась в холодном поту.

Не страшное пугает во сне, пугает правдоподобие ощущений, реальность всего того, что, словно наяву, происходит с тобой, когда беспомощность и сознание неотвратимости порождают ужас...

Я лежала на кровати с широко открытыми глазами и дрожала. Я только что видела дедушку. Я была около его постели, чувствовала запах лекарств, видела его изможденное лицо, но не могла расслышать ни единого слова... А он говорил с кем-то бесконечно знакомым, кто находился рядом и на кого я не смела оглянуться. У дедушки гневно хмурились брови, выразительно взлетали, утвердительно опускались... и вдруг застыли в скорбном вопросе. И я поняла, что его уже нет... и что он только что говорил обо мне.

Я проснулась, нисколько не сомневаясь, что это произошло на самом деле.

Марта заметила, что я встала. Она шпионит за мной даже по ночам. Я сказала, что уж лучше бы она последила за мальчиком.

Маленький Рой блаженно спал. А первое время он очень страдал животиком.

Мне нечем было дышать, я оделась и выбежала на улицу.

Город еще не просыпался. Горели редкие фонари. Работали снегоочистительные машины. Дугообразными лапами они загребали снег на транспортер, снежная струя сыпалась с его ленты в кузов грузовика.

Я шла, распахнув шубку, не ощущая холода, вдыхала обжигающий морозный воздух и старалась внушить себе, что это был лишь дурной сон. Ощущение сна исчезло, но не образ дедушки. Я уже готова была верить, что видела его не во сне... Я начала замерзать и вспомнила, как замерзали в России во времена Наполеона и Гитлера непрошеные гости. Генерал Мороз всегда был союзником русских. А теперь... Теперь, кажется, кто-то рассчитывает, что русские не выдержат мороза.