Таёжка

ЗЛОСЧАСТНАЯ ЧЕТВЕРКА

В школе ещё никого не было. Только по коридорам бродила заспанная тетя Дуся и растапливала печи. В гулких, пустых классах пахло смолой и горьким дымком.

В 6-м "В" топилась высокая голландская печь, до самого потолка закованная в железные листы. Мишка приоткрыл дверцу топки, и на полу запрыгали оранжевые зайчики.

Мишка блаженно щурился и кряхтел" как старый старик.

- Табаку взяла? - спросил он, не поворачивая головы.

Таёжка достала из портфеля газету и табак, завернутый в носовой платок. Табак ей приходилось тайком брать у отца. Он вряд ли мог заметить пропажу, потому что одной горсти Мишке хватало на всю неделю. Да и курил-то он для пущей важности.

Пока Мишка трудился над своей цигаркой, Таёжка, высунув кончик языка, переписывала ему домашнеё задание по немецкому.

- Ты не больно-то старайся, - посоветовал Мишка. - А то никто не поверит. Кляксы штуки две ляпни.

- Хорошо, - отозвалась Таёжка и посадила аккуратную кляксу.

Потом стал собираться народ. Пришли толстый Генка Зверев и Витька Рогачев, по прозвищу "Курочка-Ряба". Он и правда походил на курицу - с остреньким носиком и круглыми птичьими глазами. Генка и Курочка-Ряба отличались тем, что дрались даже на уроках, но почему-то всегда ходили вместе. Может быть, их роднило то, что оба они были из одной деревни и оба "хромали" в диктантах.

Потом появились Щегловы, братья-близнецы, низкорослые и краснощекие, похожие на медвежат.

Братья заглянули через плечо Таежки и разом спросили:

- Немецкий?

Согласованными, одинаковыми движениями они открыли свои портфели, достали тетради и ручки и деловито принялись списывать.

- Хорошо Мишке, а? - сказал Курочка-Ряба и подмигнул Генке Звереву. Тайка ему даже нос вытирает.

Таёжка покраснела и склонила голову ещё ниже над тетрадкой.

Ты у меня поговори, - лениво отозвался Мишка.- Давно с расквашенным носом ходил?

Курочка-Ряба подошел к Таёжке и больно дернул её за косу. Мишкиного благодушного настроения сразу как не бывало. Он вскочил, и быть бы Витьке битым, да тут вошёл Максим Александрович, классный руководитель 6-го "В". Ребята звали его Сим Санычем.

Таёжка успела сунуть тетради в парту, а Щегловы так и остались сидеть с разинутыми ртами,

- Ну, братья-разбойнич-ки, попались? - сказал Сим Саныч, подходя к ним. Н-да, грязь немытая, грязь осенняя... Даже списать как следует не умеёте. Сте-но-графисты!

- Торопились, Сим Саныч, - простодушно объяснил один из братьев. - Разве ж тут чисто получится?

- Очень вам сочувствую. - Сим Саным тяжело вздохнул и вдруг спросил: - А отчего это у вас, милейшие мои воспитанники, дух, как на табачной фабрике? А?

"Милейшие воспитанники" состроили непонимающие рожи.

- Ладно, - сказал Сим Саныч. - Сам догадываюсь. Прославленный куряка Михаил Кузьмич Терехин опять притащил полный карман первосортных стамбульских Табаков. Ну-ка, Михаил Кузьмич, подойди к столу.

Мишка нехотя двинулся к столу. Он шел так, как ходят посуху водолазы.

- Давай вываливай, - сказал Сим Саныч. - Чего уж там...

Карманы у Мишкиных штанов были знаменитые - рука в них уходила по локоть. Мишка встал на цыпочки и вывернул на стол оба кармана. Первый в основном содержал проволоку и какие-то гвозди, из второго Мишка извлек горсть махорки.

- Только-то! - удивился Сим Саныч. - Да это ж тебе на одну закрутку.

Мишка переминался с ноги на ногу и томился.

- И вообще я должен сказать, что самокрутки - это уже не модно, продолжал Сим Саныч. - В день рождения Михаила Кузьмича я подарю ему трубку.

- Не надо мне трубки, - решительно отказался Мишка. - Я ведь так, Сим Саныч, для сугреву попробовать.

- Пробовать будешь, когда усы вырастут, понял?

- Понял.

- Ну, я рад, что ты такой понятливый. - Сим Саныч выбросил махорку в печь и повернулся к братьям Щегловым: - А вы зарубите себе на носу - в другой раз разговор у нас будет особый.

Когда классный руководитель вышел. Мишка зачем-то заглянул в печь и сокрушенно покрутил белой головой.

- Надо ж... Вот нюх у человека!

Первый урок вела "немка" Елизавета Морисовна, тучная и на вид очень грозная женщина. Но у неё был тоненький, как у девочки, голос и близорукие глаза. Поэтому никто её не боялся. Кроме того, ребята хорошо знали одну слабость своей учительницы: она была влюблена в старых немецких поэтов. Когда не хотелось отвечать урок, кто-нибудь из мальчишек вставал и приторным голосом просил:

- Елизавета Морисовна, почитайте стихи.

Учительница закрывала глаза и начинала:

Мне горы - родина и дом,

Гроза ль кругом, гремит ли гром,

Шипит ли молния змеёй,

Не заглушить ей голос мой.

Я сын великих гор!

В грозу под солнцем я стою;

Она ревет, а я пою.

Я - сын свободных гор!

И пока Елизавета Морисовна читала стихи, "слушатели" играли в морской бой, зубрили правила по русскому, рисовали, пускали бумажных голубей и читали "Трех мушкетеров".

Но сегодня номер не прошел. Не успел Мишка заикнуться о стихах, как его вызвали к доске и попросили составить короткий рассказ о зиме. Мишка долго откашливался, наконец выдавил из себя две-три фразы, перепутал зайца со штанами[1] и наверняка получил бы двойку, но выручило домашнеё задание с одной-единственной кляксой. Елизавета Морисовна поставила ему тройку.

На перемене пронесся зловещий слух: по русскому будет диктант. Курочка-Ряба ходил по классу бледный, заглядывал всем в глаза и ныл:

- Помогите, братцы, - ведь третью пару получу.

На него не обращали внимания, потому что Елизавета Морисовна забыла на столе классный журнал. Ребята сгрудились вокруг стола.

Генка Зверев растолкал всех, завладел журналом и недолго думая поставил себе по немецкому четверку.

- Что делаешь, толстый дурак? - сказал ему Мишка. - Сам сроду четверки не получал, а теперь всему классу влетит.

- А зачем она мне прошлый раз двойку поставила? Все видели, что неправильно.

Мишка пожал плечами:

- Дело твое. Только у Сима это даром не пройдет.

Мишка оказался прав. После урока Сим Саныч (он преподавал математику) остановился возле Генки и сказал:

- Зверев, иди-ка к столу.

Генка вышел.

- Теперь садись и возьми журнал.

Генка недоуменно потянул к себе журнал:

- А дальше что?

- Ставь себе оценки какие хочешь, по любому предмету.

Толстое лицо Генки стало пунцовым.

- Не стесняйся, Зверев. Отныне свои знания тебе придется оценивать самому. Очень тебя прошу - избавь от этой обязанности учителей. Оставайся в классе и трудись. А мы пойдем на лыжах.

Сим Саныч направился к двери, бросив на ходу:

- Спускайтесь в кладовую. В коридоре не шуметь.

Класс на цыпочках пошел следом, оставив Генку наедине с его злосчастной четверкой.

ВЕСНА ИДЕТ

Интернат помещался в старом пятистенном доме. Дом был сложен из могучих кедровых бревен и разделен на две половины. Половины отличались друг от друга, как небо от земли.

По выражению Сим Саныча, в одной из них жили девочки, а в другой "кызыл-кайсацкая орда". На половине "орды" чуть ли не круглые сутки топотало и ревело стадо диких слонов: там играли в бабки, ненароком сокрушали стулья, переворачивали кровати и дрались; тишина там наступала тогда, когда приходил Сим Саныч и "орда" садилась за уроки.

Сегодня вечером на мужской половине было непривычно тихо. Таёжка знала почему: мальчики приступили к созданию аэросаней, раздобыв для этой цели старый двигатель от мотоцикла.

Девчонки несколько раз пытались проникнуть в "мастерскую", но в дверях на страже стоял Генка Зверев и щедро раздавал тумаки. Девчонки покрутились-покрутились да так ни с чем и вернулись восвояси.

Когда все улеглись спать, Таёжка зажгла настольную лампу и села писать письмо.

"Мам! - писала она. - Мне живется хорошо и весело. И Мишка очень хороший тоже. Он всегда за меня заступается. Мама, скоро весна, а ты все не едешь. Мы с папкой ждали тебя к Новому году и даже устроили елку. В лесу у нас красиво и совсем нестрашно. Только там нет электричества, а темнеёт рано, и надо ложиться спать.