Огни на реке

— Ночью бакен на гряде сорвало. Я дяде помогал.

За него рассказывает Нюра, и рассказывает с таким восторгом и устрашающими подробностями, что Костя только жмурится и покачивает головой. Миша и Тимофей с уважением смотрят на его синяки. Костя небрежно насвистывает — он наслаждается славой.

Вскоре Тимофей и Миша уходят по своим делам. Ну что ж, у него тоже есть свое! Костя бежит навстречу Ефиму Кондратьевичу, причалившему к берегу.

— Проснулся, герой? — улыбается Ефим Кондратьевич. — Ну как, не кашляешь?

— Не… А у вас рука не болит? Что ж вы меня не взяли?

— В другой раз возьму. Мне хлопцы — спасибо им — помогли. А рука ничего, отходит понемножку…

Костя помогает дяде убрать весла, инструмент и так до самого вечера не отходит от него. А вечером, когда дядя собирается в объезд, Костя, ни слова не говоря, отправляется с ним. Опухоль на руке у Ефима Кондратьевича уже спала, но грести ему еще трудно, и Костя усердно помогает.

Спит он крепко, но настороженно, и на рассвете, когда нужно снова ехать к бакенам, он вскакивает с постели, хотя дядя старается уйти как можно тише.

— Ты куда?

— С вами.

— Спи, спи давай! Тебе спать надо.

— Нет, я поеду! — упрямо говорит Костя и так умоляюще смотрит на дядю, что тот больше не возражает, и они едут вместе.

Это повторяется изо дня в день. Никаких происшествий больше не случается, но теперь Косте уже не кажется скучным зажигать и гасить огни на реке, быть сторожем реки. Вернее, он чувствует себя не сторожем, а хозяином.

Никогда и ничто не доставляло ему столько удовольствия и радости, как эти поездки к бакенам! Костя не понимает, почему это так, да, правду сказать, и не задумывается над этим. Лишь потом, позже, он поймет, что прежде он делал только для себя, теперь же — для других, а настоящую радость приносит человеку только такой труд, который нужен и полезен другим людям.

Телеграммы, даже если их ожидаешь, всегда почему-то приходят неожиданно. Вот так неожиданно приходит и телеграмма от мамы: она уже в Киеве, и Косте надо возвращаться. Костя радуется и огорчается: ему хочется повидать маму, верного Друга Федора, соседских ребят и даже Лельку, но совсем не хочется уезжать отсюда. Однако уезжать надо.

Вчетвером они обходят все заводи, протоки, купаются, пыряют до непрерывного звона в ушах, но говорят мало. Расставаться им жалко. Миша убеждает Костю приехать снова, побывать в Киеве и приехать.

— Ну разве он приедет? — тянет Тимофей. Его полное, всегда веселое и добродушное лицо теперь было расстроенным и огорченным.

— А знаете, ребята? Мы еще увидимся! — говорит Нюра. — Что, если мы сами приедем? А? Вот возьмем и приедем! Да?

— И правда! — подхватывает Костя. — Вот будет здорово! Я вам всё-всё покажу!

— Ну, так нас и пустят, — сомневается Тимофей.

Все понимают, что действительно это не так просто, и еще больше скучнеют.

На прощанье Тимофей приносит Косте мешочек яблок,

— Ранние, мичуринские, — внушительно говорит он. — Ты мне только косточки обратно пришли.

И Костя понимает, что более щедрого, самоотверженного подарка быть не может.

Нюра набивает Костину сумку пирожками, которые она испекла сама, а дядя дарит позументного "краба" на суконке, которого можно пришить к фуражке или просто повесить над столиком. Мише подарить нечего. Он очень огорчается этим, потом придумывает, как отметить отъезд Кости. Миша собирает ворох сухого тальника и, когда Ефим Кондратьевич подсаживает Костю с лодки на пароход (это снова "Ашхабад"), зажигает костер. Дым высоким столбом поднимается к небу, словно веха на его высоком голубом своде.

— Что ж ты приуныл, моряк? — говорит Косте старый знакомец, веселый помощник. — Видишь, как тебя провожают. Тут радоваться надо.

— Ага, — невнятно отвечает Костя и больше ничего сказать не может.

Вцепившись в поручни, он смотрит на уплывающий берег. В стороне от костра стоит высокая фигура Ефима Кондратьевича, рядом с ним мелькает маленькое рыжее пламя — волосы Нюры. Костя крепится изо всех сил, но ему это очень трудно. Он привык к ним и полюбил их. Частица Костиной души осталась здесь. И, как бы напоминая об этом и прощаясь, покачивается, кланяется красный бакен над Каменной грядой.

Однако грустит Костя недолго. Скрывается за излучиной домик Ефима Кондратьевича, тает в вышине дымок Мишиного костра, и вместе со свежим встречным ветром Костю охватывают новые чувства, набегают новые мысли.

Как там мама? Сколько она, должно быть, увидела и узнала о Каховке! Теперь Костя от нее не отстанет, пока не узнает все-все о гидроузле — о геологах, строителях, о городе… Может, если она снова поедет, возьмет с собой и его? Вот будет тогда что рассказать ребятам! Положим, ему и сейчас есть что рассказать. Пятый "Б" ахнет, когда увидит Костю — он совсем почти черный от загара, а брови стали белые-белые, будто льняные. А мускулы? На всякий случай Костя проверяет еще раз — сгибает руку и щупает твердый катышек бицепса. Мускулы — что надо! Жаль только, что до первого сентября еще далеко.

Прежде всего надо узнать про Досфлот. Может, Костю уже примут туда? Штурманом он станет еще не скоро, но надо же готовиться. А сколько до тех пор следует узнать и увидеть! Скорей бы уж начать все это, скорей бы Киев, школа и все-все, что предстоит ему впереди!..

Взволнованный предчувствием будущего, Костя начинает нетерпеливо топтаться на одном месте, потом бежит по верхней палубе к носу, словно это может ускорить осуществление его замыслов, приблизить Киев, школу, дом все, что ожидает там Костю.

Снова плывут мимо заросшие тенистые берега, жаркие золотые отмели, и бежит-бежит навстречу Косте сверкающая гладь, голубая дорога, которая теперь уже не кажется ему простой и легкой, но становится от этого еще прекраснее.