Марш авиаторов

Он заглянул в опустевший кузов шаланды, где стояли две коробки с укропом, одну из которых поднимал ученый-коммерсант, потом заглянул в самолет и, увидев заставленный коробками салон, попытался заглянуть внутрь прохода, но это у него не получилось, и тогда, строго посмотрев на меня, он спросил:

- Ну как?

- Заканчиваем, - ответил я бодро.

- Ну и рожа, - сказал он. - Скоро?...

- Две минуты, - ответил я, и Хурков исчез.

Последняя коробка с укропом никуда не влезала, и ее поставили поперек прохода, перед туалетом. Шаланда уехала. Коммерсант-ученый-сопровождающий с облегчением вытер носовым платком мокрое лицо. Висевшая на его носу капля пота, не дождавшись платка, капнула ему на ботинок. Рядом с ним, облокотившись на коробки, застыл в ожидании гонорара молчаливый грузчик.

Я ушел в кабину. Следом за мной по проходу, стараясь не задеть ящики, шли летчики.

Подождав, пока все рассядутся по своим местам, ученый вытащил из ближайшего ящика две бутылки пива. На характерный звук от соприкоснувшегося стекла обернулся Леха, сидевший на своем откидном сиденье между пилотами. (Место второго пилота занял проверяющий, пилот-инструктор Мышкин, слева сидел командир. Вовочке места у штурвала не досталось, впрочем, он особо и не рвался и, как воспитанный человек, пропустил вперед более старших товарищей.) Пиво предназначалось, видимо, мне в качестве гонорара за помощь в погрузке, но, наткнувшись на угрюмый взгляд Лехи, ученый протянул бутылки ему, предложив: "Может, пивка?"

- Ты что - озверел? - ответил Леха и повернулся к приборной доске.

- Может, вы?.. - Коммерсант-сопровождающий попытался поставить бутылки на мой столик перед радиостанцией.

- Спасибо, - отказался я, подумав: "Ну и ученый..." Догадавшись, что с глупостями сейчас лучше не приставать, он поставил бутылки обратно в ящик и тихо сел в кресло.

В кабину вошел Вовочка и остался стоять за спиной Лехи, ожидая запуска двигателей, выруливания и взлета. Взлетать, сидя в кресле для пассажиров, он, судя по всему, не собирался. "Ну и правильно", - подмигнул ему я, и он в ответ кивнул мне головой.

Мы запустили двигатели, подождали, пока они наберут нужные обороты, послушали информацию командира о маршруте полета, взлетном весе и количестве топлива, прочли "молитву", то есть ответили на вопросы контрольной карты, напечатанные на запаянном в прозрачный пластик листе бумаги - чтобы никто ничего не забыл включить или проверить. ("Двери, люки?" - читал я карту. Бортмеханик отвечал: "Закрыты". "Управление?" - "Расстопорено - свободно", отвечал пилот, сидевший справа, поочередно нажимая на педали, отчего руль направления, расположенный на киле, поворачивался то в одну, то в другую сторону, и затем вращая штурвал то влево, то вправо. "Расстопорено свободно", - отвечал командир, проделывая то же самое...)

Мы запросились на выруливание. Получили "добро" и вырулили на исполнительный старт. Пока рулили, получили разрешение на взлет и, притормаживая, свернули с рулежки на взлетно-посадочную полосу. Дав двигателям взлетный режим, покатили сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Штурман отсчитывал скорость:

- Сто двадцать... сто сорок... сто шестьдесят...

- Рубеж!

- Взлет продолжаем, - откликнулся командир.

- Подъем! - скомандовал штурман.

Хурков потянул штурвал на себя, и самолет оторвался от земли.

Я сидел за спиной Хуркова, против направления полета, то есть задом наперед, и смотрел, как сливаются в один ряд стоявшие за полосой безопасности сосны. Вот они пошли вниз, звук двигателей стал звонче и веселее; земля закрыла собой весь иллюминатор: это командир, накренив, доворачивал самолет влево, выполняя маневр согласно схеме взлета. Вдруг самолет слегка тряхнуло, и земля в иллюминаторе исчезла: мы вошли в облачность. Я посмотрел на высотомер: двести метров, стрелка медленно ползла от цифры к цифре. Мы набирали высоту.

Через два часа полета мы вошли в зону Петрозаводска, и связь с их региональным центром начал вести Мышкин, которому все равно делать было нечего. Поэтому я решил выйти из кабины и выпить кружку чая.

Ученый-коммерсант дремал, сидя в кресле у иллюминатора. Хлопоты с грузом, видимо, его очень утомили, лицо было измученным, словно у него давно болел зуб и вот, наконец, немного отпустило...

Вовочка сидел рядом с ним, поперек кресла, приподняв подлокотник и выставив ноги в узкий проход. Перед ним стояла кастрюля, в которой белела очищенная картошка. Он брал картофелину из своей сумки, лежавшей под столиком, аккуратно срезал с нее кожуру перочинным ножом и опускал картофелину в кастрюлю. Кастрюля была большая: литра на три. Между его ног, на полу, лежал пластиковый пакет, в который он бросал очистки.

Вовочка задумчиво посмотрел на меня и, не сказав ни слова, продолжил вырезать глазки на очищенной картофелине.

"Наверное, думает о своих трех дочках и неработающей жене: доели они гороховый суп, который он вчера принес из столовки, или нет? А может, жена сварила картофельный - с кусочком того, выбранного им самим мяса?.. Сам выбрал - сам принес... А я вот не принес... Зато я принес сто долларов", - подумал я.

- Суп варить будешь? - спросил я его, наливая себе чай. Вовочка кивнул:

- До Диксона как раз сварится...

Рядом с кипятильником, на небольшой тумбочке, прикрепленной к полу, стояла штатная самолетная электроплитка, предназначенная для того, чтобы разогревать бортцеховские обеды. Поскольку там, куда нам приходилось летать, таких цехов не существовало, то плитка служила для приготовления самодельных обедов, благо что меньше четырех часов мы не летали.

- Что же никто мне не позвонил: я бы кроме сала еще чего-нибудь взял, сказал я.

- Не знаю... Хурков сказал: "Возьми картошки... Если есть - тушенки..." Я и взял.

- Сало можно в суп порезать, сытнее будет...

- Можно, - ответил Вовочка.

Мы помолчали. Я пил чай с ильинскими сушками, пакет с которыми подрагивал, лежа на краю стола: сполз, когда взлетали.

- Как там погода? - спросил Вовочка, не поднимая головы.

- Амдерма - нормально... Ну а до Диксона - там видно будет: еще не скоро...

Разговаривать больше было не о чем, да и Вовочка был человеком замкнутым. Я поставил пустую кружку на стол и вернулся в кабину.

Прошли Мезень, дальше - Нарьян-Мар, или Нарьян-Дыр, как мы его называли. Уже недалеко Амдерма, а там и Диксон. Но до него еще лететь и лететь: дул сильный встречный ветер и скоростенка была не ахти... Мне снова захотелось чаю: все уже успели выпить по паре кружек, так что теперь была моя очередь. К тому же надо было отнести чай Ильину, в его кабину в самом носу самолета. Последний раз я приносил ему чай где-то между Петрозаводском и Архангельском. В его "собачнике" было холодно, и он сидел, не снимая куртки, тогда как мы, сняв пиджаки, были в одних рубашках...

Леха уже давно ушел из кабины, и я тоже решил выбраться в салон после того, как вернется на свое место командир. Он вошел улыбаясь, и так же улыбаясь пробрался к своему креслу.

- Михалыч, - я тронул за плечо Мышкина, - чаю принести?

Мышкин от самого Питера еще так ни разу и не вышел в салон.

- Спасибо, - отозвался он, кивнув утвердительно.

Никогда я еще не видел, сколько с ним ни летал, чтобы он хотя бы один раз за весь полет встал со своего кресла; таращился и таращился куда-то в голубое небо, словно боясь просмотреть что-то: может - ангелов, а может - НЛО...

Запах в салоне стоял аппетитный: на плите бурлил варившийся суп. Вовочка помешивал его ложкой.

- Ну, как? - спросил я его, имея в виду сроки приготовления.

- Только закипел. До Диксона сварится, - ответил Вовочка.

- Замечательно, - похвалил я Вовочку и вспомнил, что забыл выделить ему для кухонных нужд сало.

Сало было выдано, и я сделал Ильину бутерброд, отрезав от куска два толстых ломтя. Мышкин в самолете всегда пил только пустой чай. Передав одну кружку пилоту-инструктору, я, согнувшись, протиснулся в кабину штурмана. Увидев меня, Ильин начал радостно потирать руки, и если бы у него был хвост, то он наверняка бы им завилял. Взяв кружку и бутерброд, он стал что-то говорить в микрофон, торчавший перед его лицом и крепившийся к левому наушнику: наверное, отвечал на какой-то вопрос Хуркова. Затем, отставив в сторону принесенное мной, начал что-то подсчитывать на логарифмической линейке. Я понял: он считал расход топлива. Мешать ему я не стал и, пятясь, выбрался обратно в кабину пилотов.