Страница 21 из 22
Первый, кого он увидел при свете коптилки в сумраке этой неприбранной, запущенной комнаты с окнами, занавешенными черными бумажными листами, был сам Колесничук. Он сидел в шинели и фуражке перед столом без скатерти и быстро ел из котелка суп. На резном дубовом стуле с высокой плетеной спинкой висели полевая сумка, противогаз и пистолет. При виде этой знакомой, всегда такой аккуратной и уютной, а теперь такой жалкой, разоренной комнаты, где знакомые вещи и вещицы - приданое Раисы Львовны - были разбросаны, разбиты или сломаны, где на столе не было скатерти, где валялись окурки и обгорелые бумажки, где чадил дымный огонек коптилки и при особенно сильных взрывах сыпалась с потолка известь, сердце Черноиваненко на мгновение сжалось от острого чувства беды.
- Здорово, Жора! - быстро сказал он, не подавая Колесничуку руки, чтобы не отрывать его от еды.
- Здравствуй, - сказал Колесничук, с неестественным равнодушием взглянув на приятеля. - Присаживайся.
Черноиваненко спихнул со стула узел с приготовленными вещами и сел, положив перед собою на стол шапку.
- Супу хочешь? - монотонным голосом произнес Колесничук.
Черноиваненко посмотрел на него с удивлением:
- Что ты, милый человек, какой может быть суп? Я пришел окончательно договориться. Ты еще не раздумал? Твоя кандидатура уже утверждена директивными органами. Раису отправил?
- Тише! - прошептал Колесничук, сделав испуганные глаза, и показал головой на дверь в соседнюю комнату. - В том-то и дело, что Рая еще не уехала.
- А что случилось? - понижая голос, спросил Черноиваненко.
- Ничего не случилось. Что ты, женщин не знаешь? - сказал Колесничук одними губами. - Не хочет без меня уезжать.
- Так надо было ее уговорить! - с раздражением сказал Черноиваненко, чувствуя, что дело может сорваться.
- Попробуй уговори!
- Прямо удивительно!..
- Тише!
- Георгий, с кем ты разговариваешь? - послышался из соседней комнаты голос Раисы Львовны, и вслед за тем в дверях появилась она сама.
Ее голова была закутана теплой шалью. Виднелась лишь половина бледного, заплаканного лица с черным глазом. Она держалась одной рукой за висок, а другую прижимала к горлу. Увидев Черноиваненко, она быстро подошла к нему, с отчаянием протянула руку ладонью вверх и заплакала.
- Ты видишь, Гаврик, что делается? - сказала она, не здороваясь и судорожно глотая воздух. - Ты видишь?
- Три дня взрывал свои склады, - по-прежнему монотонно сказал Колесничук, как бы продолжая разговор. - Сегодня утром кончил. Ничего больше не осталось. Чисто. Ночью будем грузиться на транспорт.
- Да... - неопределенно заметил Черноиваненко.
- Извини, я даже забыла с тобой поздороваться, - сказала Раиса Львовна, продолжая смотреть на Черноиваненко неподвижным, заплаканным глазом. - Ты понимаешь?.. Ты понимаешь?..
- Я понимаю, - ответил тихо Черноиваненко и опустил голову.
Можно было понять все и без слов. Он понял, что это последний обед Колесничуков в родном доме. Он понял их душевное состояние. Он понял, как больно, как мучительно трудно они переживают оскорбительную необходимость бросить на произвол судьбы все, к чему они привыкли, и уйти из города, где они родились, где они любили, где были могилы их родителей и их умерших детей. Он понимал и те сравнительно маленькие, но все же такие законные и сильные человеческие чувства, ту обиду, которую испытывали они, в особенности Раиса Львовна, от необходимости расстаться со своим имуществом, честно нажитым за всю их долгую совместную жизнь.
- А я думал, что ты уже давно уехала, - после тягостного молчания сказал Черноиваненко.
Раиса Львовна подошла к Колесничуку, положила голову на его плечо и вдруг тревожно, подозрительно посмотрела на Черноиваненко.
Черпоиваненко понял, что дело осложняется.
- Раечка, - сказал он как можно более мягко и вместе с тем твердо, выйди на некоторое время из комнаты. У нас важное дело.
Увидев серьезное лицо своего мужа и решительное Черноиваненко, Раиса Львовна вдруг почувствовала всем своим существом приближение какой-то большой новой опасности, значения которой она еще не понимала, но уже твердо знала, что эта опасность угрожает и ее Жоре, и ей, и всей их жизни.
- Ничего подобного, - сказала она быстро. Она слишком давно и слишком хорошо знала Черноиваненко. Она не могла не понимать, что внезапное появление его в эту роковую минуту в их доме означало нечто очень значительное и очень грозное. - Ничего подобного, - сказала она, глядя прямо и вызывающе в глаза Черноиваненко. - Я не признаю никаких секретов. Можешь говорить при мне. Я его жена.
Она еще ближе придвинулась к Колесничуку и обняла его за плечи. Черноиваненко понял, что уговаривать ее бесполезно, на это должно уйти слишком много времени, а сейчас была драгоценна каждая минута. Но не в характере Черноиваненко было отступать. Он прошелся туда и назад по комнате, остановился перед Раисой Львовной и сказал решительно:
- Хорошо. Согласен. Ты его жена, и ты имеешь право до конца делить жизнь со своим мужем. Ты этого требуешь, и, если хочешь знать, я тебя за это крепко люблю и уважаю. Но пойми, Раиса, что бывают такие обстоятельства, когда...
- Постой, - быстро перебила она его, - ничего больше не говори. Ты правильно понял. Я требую. Именно - требую! Это мое право! И я никуда отсюда не уйду. Как угодно! Или, может быть, ты мне в чем-то не доверяешь? спросила она, продолжая пристально всматриваться в лицо Черноиваненко.
Сказать, что он ей не доверяет, значило бы оскорбить ее. Оскорбить грубо, а главное - совершенно незаслуженно. Черноиваненко давно знал Раису Львовну, знал всю ее жизнь, знал, что она хороший, честный человек, и он не имел никаких оснований ей не доверять.
- Нет, я тебе доверяю, - несколько помедлив, сказал Черноиваненко, как бы взвешивая каждое слово. - Я тебе доверяю. Надеюсь, ты понимаешь, что я этим хочу сказать?
Раиса Львовна посмотрела на Черноиваненко, и ее обдало холодным предчувствием.
- Понимаю, - тихо проговорила она. - Что же тебе от нас надо? Что ты с ним хочешь сделать?
- Он должен остаться в городе, - сказал Черноиваненко твердо.