Дикая утка

Г р е г е р с. Ну? Разыскали его?

Г и н а. Говорят, внизу у Реллинга.

Г р е г е р с. У Реллинга! Так он правду ушел вчера с этими господами?

Г и н а. Должно быть, так.

Г р е г е р с. Но ему, наоборот, нужно было уединение, чтобы серьезно собраться с мыслями!.. Гина. Вам хорошо разговаривать.

Входит Реллинг.

Х е д в и г (бросаясь навстречу ему). Папа у вас?

Г и н а (одновременно). У вас он?

Р е л л и н г. Ну, конечно.

X е д в и г. И вы не дали нам знать!

Р е л л и н г. Да; я - ска-атина. Но, во-первых, мне пришлось возиться с другой ска-атиной - с демонической натурой, разумеется; а во-вторых, я сам заспался.

Г и н а. Что Экдал говорит сегодня?

Р е л л и н г. Да ничего не говорит.

Х е д в и г. Совсем не разговаривает?

Р е л л и н г. Ни гу-гу.

Г р е г е р с. Да, да. Я это вполне понимаю.

Г и н а. Да что же он делает-то?

Р е л л и н г. Лежит на диване и храпит.

Г и н а. Вот? Да, Экдал ужасти как храпит всегда.

Х е д в и г. Он спит? Он может спать?

Р е л л и н г. Ну да. И еще как, черт возьми!

Г р е г е р с. Понятно, после такой душевной борьбы, которая измотала его.

Г и н а. Да, с непривычки шляться по ночам.

Х е д в и г. Пожалуй, это хорошо, что он выспится, мама.

Г и н а. И я то же думаю. Но тогда не следует тормошить его спозаранку. Спасибо вам, Реллинг. Теперь я сначала приберу все, а там... Поди-ка пособи мне, Хедвиг.

Гина и Хедвиг уходят в гостиную.

(*722) Г р е г е р с (оборачиваясь к Реллингу). Можете вы объяснить мне, что происходит теперь в душе Ялмара Экдала?

Р е л л и н г. Ей-богу, я не заметил, чтобы там что-нибудь происходило.

Г р е г е р с. Как? При подобном переломе в его жизни, когда все существование его получает новые устои?.. Как вы можете допустить, чтобы такая личность, как Ялмар...

Р е л л и н г. Личность?.. Он?.. Если в нем когда-то и были задатки для такой аномалии, как стать "личностью", по вашему выражению, то все эти корни и ростки давным-давно были задушены в нем полностью еще в детстве. В этом могу вас уверить.

Г р е г е р с. Это было бы странно. Его воспитывали с такой любовью.

Р е л л и н г. Это две-то взвинченные, истерические старые девы тетушки?

Г р е г е р с. Я должен вам сказать, что это были женщины, которые никогда не забывали об идеальных требованиях. Ну да вы теперь, пожалуй, опять начнете зубоскалить.

Р е л л и и г. Нет, я совсем не в таком настроении. Впрочем, я хорошо осведомлен насчет этого. Он таки немало извергал всякой риторики об этих своих "двух духовных матерях". Но я не думаю, чтобы ему было за что особенно благодарить их. Несчастье Экдала в том, что он всегда играл роль светила в своем кружке...

Г р е г е р с. А он разве не таков? В смысле душевной глубины, хочу я сказать.

Р е л л и н г. Что-то не замечал за ним ничего такого. И пусть бы еще отец считал его таким, куда бы ни шло: старый лейтенант всю жизнь прожил дурак-дураком.

Г р е г е р с. Он всю жизнь прожил с детски-наивной душой. Да где вам понять это!

Р е л л и н г. Ну и ладно! Но когда потом милейший душка Ялмар стал некоторым образом студентом, то он сразу прослыл в кругу товарищей будущим светилом. Что ж, он был красив, привлекателен - белый, румяный, кровь с молоком, такой, каких любят барышни-подростки. Затем эта легкая воспламеняемость его натуры, задушевные (*723) нотки в голосе и уменье красиво декламировать чужие стихи и чужие мысли...

Г р е г е р с (возмущенно). И вы это об Ялмаре Экдале! Реллинг. Да, с вашего позволения, таков внутренний облик того кумира, перед которым вы лежите на брюхе.

Г р е г е р с. Не думаю, чтобы я мог быть настолько уж слеп.

Р е л л и н г. О да, есть такой грех. Вы ведь тоже человек ненормальный, больной.

Г р е г е р с. Относительно этого вы правы.

Р е л л и н г. Конечно. И болезнь у вас сложная. Bo-первых, у вас тяжелая форма горячки честности и затем, что еще хуже, вы одержимы манией преклонения. Вам все нужно кем-нибудь восхищаться, с чем-нибудь носиться, кроме ваших собственных дел.

Г р е г е р с. Ну разумеется, достойный поклонения предмет мне приходится искать где-то вовне.

Р е л л и н г. Но вы жестоко ошибаетесь в этих чудо-мухах, которые вам везде мерещатся. Вы опять забрались с вашими идеальными требованиями в дом простых смертных; тут живут люди несостоятельные.

Г р е г е р с. Если вы столь невысокого мнения о Ялмаре Экдале, то как же вам доставляет удовольствие постоянно бывать в его обществе?

Р е л л и н г. Господи боже мой! Я все-таки какой ни на есть доктор, и надо же мне позаботиться о бедных больных, с которыми я живу по одной лестнице.

Г р е г е р с. Вот как! И Ялмар Экдал больной?

Р е л л и н г. Здоровых людей почти не бывает, к сожалению.

Г р е г е р с. И какое же лечение вы применяете к Ялмару?

Р е л л и н г. Мое обычное. Я стараюсь поддержать в нем житейскую ложь.

Г р е г е р с. Житейскую ложь? Я не ослышался?

Р е л л и н г. Нет. Я сказал: "Житейскую ложь". Потому что, видите ли, это - стимулирующий принцип.

Г р е г е р с. Можно спросить, что же это за житейская ложь, которой заражен Ялмар?

(*724) Р е л л и н г. Нет, извините. Я не выдаю таких тайн знахарям. Вы способны еще пуще искалечить его; мой же метод лечения радикален. Я применяю его и к Молвику. Его я сделал "демонической натурой". Это фонтанель, которую я открыл ему на шее.

Г р е г е р с. Так он не в самом деле демоническая натура?

Р е л л и н г. Да что такое, черт возьми, значит "демоническая натура"? Ведь это одна ерунда, моя же выдумка, чтобы ему жилось полегче. Без того эта жалкая, вполне приличная свинья давным-давно погибла бы под бременем отчаяния и презрения к себе самому. А старый лейтенант? Но этот, впрочем, сам напал на верное лечение...

Г р е г е р с. Лейтенант Экдал? У него что?

Р е л л и н г. Да что вы скажете: он - старый охотник, медвежатник бродит теперь по чердаку и стреляет кроликов! И на свете нет охотника счастливее его, когда он возится там со всей этой дрянью. Пять-шесть сухих елок, которые он припрятал с рождества, заменяют ему лесной простор. Петух и куры - для него глухари, гнездящиеся на верхушках сосен, а ковыляющие по полу чердака кролики - медведи, с которыми воюет этот старец, привыкший к вольным просторам.