Страница 41 из 73
Когда женщины подходили к воротам, Николай бросился из уборной к забору. Ему удалось незаметно вскарабкаться на него и перевалиться на другую сторону. Упал, немного ушибся, но быстро вскочил, осмотрелся. Как будто спокойно... Рядом были развалины разрушенного дома. Туда и побежал Николай. За ним никто не гнался. Он кое-как поправил на себе рваную шинель и наугад пошел к окраине города. По дороге встретилась средних лет женщина. Она тоже спешила куда-то.
- Каким путем быстрей выйти из города и не напороться на немцев? спросил Алексеев.
- Милый, да немцы везде есть, - ответила женщина, - трудно будет пробраться. Тут вчера двоих поймали, сразу убили. Иди, милый, прямо. Но лучше дождался бы где-нибудь вечера...
Женщина вытерла кулаком слезы и пошла своей дорогой. Алексеев пошел своей. Неожиданно она обернулась и крикнула:
- Милый человек, подожди! - и быстро подбежала к нему. - Латка-то пленного на шинели пришита у тебя, давай я сорву ее.
- Ой, спасибо! - поблагодарил Николай. - Пожалуйста, сорвите, - я и забыл про нее...
Женщина молча сорвала с его шинели метку и, также ничего не говоря, отправилась дальше. Николай прошел задворками весь Грушевский поселок, вышел на окраину Минска. "Ну, пронесло", - подумал он. День был холодный, дул пронизывающий ветер. От волнения Николай дрожал, его бросало то в холод, то в жар. Но нужно было идти, гитлеровцы могли его обнаружить. Собрав последние силы, Алексеев двинулся в путь, стараясь отойти подальше от города.
Вдруг впереди показались три эсэсовца с автоматами.
Алексеев свернул на тропинку, ведущую влево от дороги. От страха подкашивались ноги.
- Э-э, камрад!* - закричал один немец и снял с плеча автомат, другой наставил на Николая винтовку.
_______________
* Э-э, товарищ! (нем.)
Николай остановился. Ему ничего не оставалось делать, как только идти к ним. Тот, что был с винтовкой, заговорил на ломаном русском языке:
- Зачем здэс ходыт? Бежат с плену?
- Нет, пан, я ходил вон в ту деревню просить хлеба. Меня отпустил офицер. Иду обратно.
- А где твоя хлеб? Показайт!
- Я съел. Нету хлеба, дали очень мало.
Гитлеровец со всего размаха ударил Николая в грудь прикладом винтовки. Алексеев потерял сознание, упал, но быстро очнулся.
- Подымайтс, большовик!
Вместе с товарищами
Немцы бросили Алексеева в кузов машины и доставили в Минск в комендатуру. Но там его держать не стали, а отвезли в лагерь пленных в Масюковщину. К несчастью, в проходной караульного помещения стоял часовой-гитлеровец, от которого Николай убежал из подвала картофелехранилища. Увидев Алексеева, он завопил:
- Швайн, швайн!*
_______________
* Свинья, свинья! (нем.)
Охранники схватили Николая, связали его, и комендант приказал дать ему тридцать палок. Алексеева насильно раздели, повалили животом на скамейку, привязали ноги и руки, и палач начал бить его резиновым шлангом.
Николай не кричал, а только, стиснув зубы, вздрагивал, пока не потерял сознание.
Очнулся Алексеев на второй день в бараке. Лежал он на полу.
Возле него сидели его друзья - Петр и Сергей. Потом к ним присоединились знакомые по Могилевскому лагерю Иван Гармаш и Иван Биндюк.
- Ну как, браток, чувствуешь себя? - спросил Иван Гармаш.
- Плохо, - с трудом ответил Николай.
Целую неделю Николай не мог подняться: все тело болело, горело огнем, нельзя было шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Друзья ухаживали за ним, кормили чем могли. А дни шли, сменялись длинными ночами сорок первого года...
Гитлеровцы начали распространять слухи в лагере, что солдаты фюрера заняли Москву, что сам Сталин находится в плену, что Красная Армия разгромлена. Но никто им не верил.
Через неделю Николай стал чувствовать себя немного лучше, хотя из ран еще сочилась кровь. Его не покидала одна-единственная мысль: бежать, бежать и только бежать...
Как-то Алексеев сказал об этом Ивану Гармашу.
- Ты должен окрепнуть. Понял? - ответил Гармаш. - А побег мы готовим. Когда будет пора, мы тебе шепнем.
Прошло шесть дней. С вечера начал моросить дождик, поднялся ветер. Ночь выдалась темной. Около полуночи Николай вздремнул. Вдруг кто-то толкнул его в бок. Алексеев проснулся, над ним склонился Иван Гармаш:
- Ну, Коля, пора! Выходим...
Гармаш осторожно двинулся к выходу из барака, Алексеев - за ним. Когда они вышли, Николай заметил, что за бараком уже стояла группа людей.
- За мной! - шепотом сказал Гармаш.
Пригнувшись, осторожно перебегая с места на место, минули еще один барак и очутились у неглубокого рва, заросшего бурьяном. Залегли. Неожиданно скользнул луч прожектора. По спине Николая пробежал холодок: хоть бы не заметили! Наступил последний решающий момент: жизнь или смерть. Гармаш с финкой, Биндюк, Васильев и Артеменков с камнями в руках, поползли к грибку, где стояли гитлеровские патрули, остальные оставались лежать в бурьяне.
Наступили тяжелые минуты. Все будто вросли в землю. Невдалеке раздался приглушенный стон. Алексеев услышал это, по-пластунски пополз на помощь товарищам. Пять метров... десять и вдруг сталкивается в бурьяне с Гармашом.
- Николай, это ты?
- Я, я, Ваня...
- Бери, тащи этого фрица в овраг, а я - мигом за другим...
Гитлеровские патрули были сняты без шума. Группа бросилась к проволочному заграждению. Там Гармашом был заранее сделан проход. Дождь усилился, с грохотом гудел в проводах ветер, ночь - хоть глаз выколи.
Когда группа была уже в двухстах метрах от лагеря, в небо взвилась осветительная ракета, за ней вторая, третья... Завыли сирены, фашисты подняли тревогу. Застрочили пулеметы с охранных вышек.
- Уходите подальше, ребята! - почти закричал от досады Гармаш.
Николай пополз изо всех сил. Захватывало дыхание, сердце билось так, что казалось, вот-вот выскочит. А тут еще раненая рука... На мгновение притаился, осмотрелся - никого. Он поднялся и, пригибаясь сколько мог, побежал дальше, дальше от лагеря...
В полукилометре остановился, залег, чтобы перевести дыхание, и увидел почти рядом с собой Ивана Биндюка. Он тоже тяжело дышал и не мог проговорить ни слова. Николай так обрадовался товарищу, что почувствовал новый прилив сил.