Покушение на зеркало

Это был очень светский человек.

Он все время что-нибудь делал. Вставал с кресла и подходил к окну, касаясь пальцами восковых листьев чахнущей на подоконнике герани. Живо откликался на просьбу костлявенькой рыжеволосой редакторши и говорил ей, который час, а потом, деланно хмурясь, скорбно качал головой: вот, мол, попусту уходит время... Режиссер, тоже рыженькая, но полная, кинула ему реплику - он поймал ее, ответил, почти не думая, но довольно удачно, улыбкой обозначил шутку, подыграл интонацией. Когда рядом с ним на столе запищал телефон, он снял трубку и заговорил в нее совсем не так, как только что: он, видно, настраивался на тональность того, который звонил.

- У аппарата? - веско переспросил он. - Ходоров, писатель... А вот Каретникова нет, ждем.

Ходоров. Феликс Михайлович Ходоров. Это я. Вернее, так зовут человека, который вовсю пользуется моим именем, этого суетливого бородача. Хотя, скорее всего, он-то и есть истинный Ходоров. А я? Вряд ли кто догадывается, что я существую.

Изредка, когда я отслаиваюсь от Феликса Ходорова, он предстает предо мною весь, нагишом, даже бурые печенки просвечивают сквозь кожу. Я наблюдаю за ним без какой-либо родственной симпатии, с жалостливой брезгливостью. Я не принимаю его таким, каков он есть, я мечтаю, чтобы он изменился хоть чуть. Но я знаю, что помочь ему невозможно. Для этого надо каждодневно, а не раз в полгода, в квартал или в месяц, выходить из его оболочки.Только тогда очеловечивается этот несложный разговорный автомат, запрограммированный на типовые житейские ситуации. Если бы я мог выныривать из небытия почаще!.. И не на горсточку секунд, не на жалкую минуту прозрения! Что эта минута, если все остальное время говорящее, передвигающееся, обнимающее, "думающее" и "творящее" нечто, известное людям под именем писателя Феликса Ходорова, действует так, как велят ему дырочки на трансцендентной перфокарте, пробитой невесть кем.

Вот и сейчас, как всегда внезапно, я с перископическим приближением увидел себя. Нет - его. Этого. Ходорова. Я разглядывал его отстраненно, будто из тьмы кинозала.

- Черт знает что, - сердито пробормотал Ходоров и забарабанил ногтями по нечистому от следов клея столу. - Еще полчаса, и я - уж простите, ради Бога! - пошлю куда подале и нашего с вами Каретникова, и саму передачу, как она ни мила.

Вот паяц! Ведь будет ждать, сколько нужно!

- Теперь уже скоро, - сочувственно причмокнув, вздохнула редакторша и поправила высветленную прядку в прическе. - Председатель задержал... От него не уйдешь просто так, вы уж потерпите, Феликс Михайлович.

Она-то не знает, что его угрозы - липа.

- Вот именно - "терпите", - с сарказмом повторил Ходоров. Он снова закурил и движения его были при этом подчеркнуто нервны. - Терпи, покорный россиянин...

- Некрасов? Или импровизация? - вскинула выщипанные брови режиссер. Щеки ее колыхнулись: молчаливость ей шла куда больше.

- Лидочка, не все ли равно? - Ходоров рубанул рукой воздух. - В нас, русских, азиатчина неистребима, застряла с времен Батыя, вот и терпим надо и не надо.

Что нам время - особенно чужое. Сегодня в России, знаете ли...

...Бог мой, скорей бы пришло затмение! Он невыносим! И ведь не остановишь.

...Зря я гневался на Каретникова: оказалось, шеф развлекательных программ задержался у председателя телерадиокомитета как раз в моих интересах.

Кандидатура гостя передачи "Между нами, женщинами", то есть моя, согласована была с начальством раньше, а сейчас Петр Иванович выдирал у него "добро" на возможность более или менее подробного разговора перед камерой о моей новой книге. По мнению председателя, это пахло скрытой рекламой, которую издательство и автор хотят протащить на халяву. По словам Каретникова, ему пришлось побожиться, что роман Ходорова "Не отводи глаза!" не включен в издательские планы "Парфенона", так что коммерческие интересы здесь исключены.

Но поскольку роман о любви - вернее, и о любви, - то затоптать столь выигрышную для женского ток-шоу почву было бы неразумно. Телезрители, особенно телезрительницы, устали от политики. Страсти-мордасти, пусть и выдуманные, восполняют им дефицит собственных эмоций. Разве бешеная популярность "мыльных опер" не наглядное тому доказательство?

Короче, он-таки убедил начальство. Передача состоится через две недели, ее включают в программу, а сегодня нужно в общих чертах обговорить ее содержание и композицию. Но это уже не его, Каретникова, забота - Рената Петровна и Лидия Викторовна приглашены сюда, в его кабинет, не случайно. И если они до сих пор ни словом не обмолвились о моем участии в ток-шоу, так это сделано по его указанию - до разговора с председателем все было писано вилами на воде.

Похлопав меня по плечу и придав розовощекастой своей физиономии наиприветливейшее выражение, Каретников ушел, и медноволосые дамы тотчас принялись за дело. Режиссер налила в кофеварку воды и сунула штепсель в розетку, а редактор раскрыла большущий, в полгазеты, блокнот, крупно написала на чистой странице "ХОДОРОВ, писатель" и поинтересовалась, представляю ли я себе свою роль в женском ток-шоу?

Я представлял, поскольку однажды случайно углядел эту передачу. Несколько довольно симпатичных и острых на язык дам полчаса измывались над косноязычным подполковником, начальником городской милиции нравов. Предмет разговора был достаточно щекотливым - порнопродукция, проститутки, "салоны отдыха", то бишь почти легальные бордели, которых в городе развелось видимо-невидимо. Но если бы речь шла только о его обыденной службе!.. Дамы - среди них я узнал двух знакомых по Дому печати журналисток - лупили милиционера вопросами, что называется, ниже пояса. Интересовались его сугубо личным отношением к интимным встречам с женщинами на стороне, расспрашивали о его мужских вкусах, выпытывали, силен ли он в теории секса, изучал ли он "Кама Сутру", предлагали ему выбрать из присутствующих ту, с которой он охотнее всего изменил бы жене... В общем, как говорит нынче молодежь, оттягивались вовсю. Бедный страж нравственности, багровея и то и дело утирая со лба пот, неуклюже пытался увиливать от прямых ответов, злился и - уж это я подметил безошибочно - едва удерживал готовые сорваться с губ матерки. Тогда я посмеялся над ним, а теперь вот в его роли мне предстояло выступить самому. Я сразу решил, что отказываться не буду. Попасть на телеэкран и к тому же рассказать о новом романе сейчас для меня кое-что значило. Былая популярность писателя Ходорова имела шанс если не выплеснуться снова, так напомнить о себе, а общественный интерес к новой книге в какой-то мере мог подхлестнуть парфеноновцев - чего ж это мы такую книгу не издаем?.. И все-таки предстоящий стриптиз перед резвящимися дамочками меня не на шутку смущал.

12

- Вы напрасно волнуетесь! - успокоила меня худосочная Рената Петровна, быстро-быстро делая какие-то пометки в блокноте-альбоме. - Естественно, что с полицией нравов можно и нужно было беседовать исключительно о сексе. А о чем еще? Но вы, Феликс Михайлович, вы-то совсем другое дело! Неужели вы думаете, что женщину интересует в любви только постельные страсти? Мужики судят, к сожалению, по себе. Я уверена, что ваше ток-шоу будет украшением месяца. Вы же писатель, знаток человеческих сердец...

- Агроном человеческих душ, - подхватил я иронически. - Но писатель существо не бесполое, и слезть с мужской колокольни трудно и ему.

- Но ведь говорил же Флобер, что "мадам Бовари - это я"! - возразила Лидия Викторовна, разливая кипяток по чашечкам. - Вам одну, две ложки? Это крепкий, предупреждаю, настоящий "голд". С сахаром?

- Надо подумать, как ненавязчиво перейти к вашим песням, Феликс Михайлович, - редактор наморщила тоненький носик и, как ей, наверно, казалось, игриво заглянула мне в глаза. - Да-да, мы рассчитываем на них, вы же конспиративный бард, не отпирайтесь! Гитара у нас неплохая, но вы, конечно, предпочитаете свою?

Я ничего не предпочитал, мне было все равно. Те несколько аккордов, с которыми я с грехом пополам управлялся, подгонялись под любую мелодию и любую гитару, будь в ней хоть семь, хоть шесть струн, и даже пять. Однако перспектива спеть несколько собственных романсов была весьма соблазнительной. Втайне я немножко страдал от несправедливой, как мне казалось, узости аудитории своих слушателей. Мои друзья-знакомые знали мои творения почти наизусть, и иногда мне чудилось, что слушают их только из вежливости. А тут такая возможность...