Истоки Нила

- Я имею в виду страницах, - спустя мгновение поправился он.

У Боба Розена онемела правая половина лица. По левой половине забегали мурашки. Он оборвал песенку, которую тихонько мурлыкал и сказал: "О, это уравнение неизменно. На нечетных страницах герой либо пускает кровь какому-нибудь ублюдку, дав ему по башке пушкой, либо лягает его в пах, а _потом_ его вырубает, либо (без рубашки, и вам не дозволено упоминать, что случилось с брюками, хотя это гораздо важнее; вероятно, они растаяли или вроде того) занимается тем, что, сняв рубашку, вздымает свое стройное мускулистое тело над какой-нибудь бабенкой, не над героиней, потому что это не ее страницы, а над какой-нибудь особой женского пола, на тазовых костях которой он вычитал загадочные тайны..." Он немного помолчал, печально размышляя.

- Так почему же она тогда не пошла? - спросил старик. - Позволь сказать тебе, мой мальчик, я видел, как менялись вкусы публики, перескакивая с "Девушки из Лимберлоста" (настолько непорочной, что даже монахини могли ее читать) на штуки, от которых побледнеет и портовый грузчик, и это побуждает меня спросить: как же книга, которую вы описываете могла не иметь успеха?

Молодой человек пожал плечами: "В моду снова вошли монахини. Кинофильмы о монахинях, книги про монахинь, монахини на телевидении, вестерны... Так что издатель сказал, что вкусы публики переменились, и не напишу ли я ему жизнеописание св.Терезы?"

- Гурр-гурр.

- Поэтому я потратил три месяца, составляя в бешеном темпе жизнеописание св.Терезы, а когда закончил его, оказалось, что я написал не про ту святую. Дурацкий простофиля и понятия не имел, что святых с таким именем несколько, и мне даже в голову не пришло спросить, имел ли он в виду испанскую св.Терезу или французскую. Д'Авила или Маленький Цветок.

- Сохрани нас святые... Скажите, вам известен этот замечательный старинный ирландский тост? "Выпьем за Трентский Совет, который запретил постом есть мясо, но не запретил выпивать"?

Боб подал знак бармену. "Только я не понял, почему одну св.Терезу можно продать, а другую нельзя. Так что я пошел к другому издателю, а _он_ только и сказал, что вкусы публики переменились и не напишу ли я ему что-нибудь с детской преступностью в качестве фона. После этого я некоторое время зарабатывал тем, что торговал замороженной горчицей в зале игральных автоматов, а все мои друзья говорили: БОБ! Как ты МОГ? _Это с твоим-то талантом?_"

Крупная блондинка поставила на стол стакан с зеленым, словно джунгли, напитком и посмотрела на своего спутника. "Что ты имеешь в виду, они меня любят? Если они меня любят, так почему же уезжают в Коннектикут? Когда кого-то любят, в Коннектикут не уезжают", - подчеркнула она.

Старый Мартенс прокашлялся. "Я предложил бы вам объединить все три ваших по таинственным причинам непродажных романа. Герой отплывает на перуанском невольничьем корабле, чтобы совершить набег на остров Пасхи, обитателей которого он лягает в пах, если они принадлежат к мужскому полу, или вздымает над ними свои чресла, если они женского пола, и все это до тех пор, пока в видении ему не являются обе св.Терезы, которые рассказывают ему историю своей жизни, и он обращается в истинную веру, в результате чего начинает зарабатывать на жизнь, торгуя замороженной горчицей в зале игральных автоматов, чтобы помочь несовершеннолетним преступникам, которые часто посещают это место".

Боб проворчал: "Будьте уверены, при моем везении я закончу его как раз к тому времени, когда вкусы публики опять переменятся. Издателям понадобится карманный сборник лучших текстов из Мак Гаффи [одна из самых известных хрестоматий для школьников] или мемуары Константина Порфирородного. Я мог бы взобраться на Гималаи и отморозить себе при этом задницу, а спустившись с рукописью в руках, обнаружил бы, что все из Издательского Ряда, во имя чьих-то интересов, надели защитные очки и бьют острогой рыбу на дне Эритрейского моря. Только вот, я никогда точно не знал, в какой степени вкусы публики меняются сами по себе и сколь большую роль в их изменении играют издатели..."

Хотя он знал наверняка, что воздух прохладен, в нем вроде бы возникло мерцание, и он увидел сквозь это мерцание, как Питер Мартенс выпрямляется и нагибается к нему, а его старое морщинистое лицо вдруг оживает, и в нем появляется энтузиазм. "А вы хотели бы знать точно? - спросил старик Мартенс. - Вы хотели бы знать, на самом деле _знать_?"

- Что? Как? - Боб изумился. Глаз старика уже походил на один сплошной кровяк.

- Потому что, - проговорил Мартенс, - я могу сказать вам, _что_. Я могу сказать вам, _как_. Больше никто. Только я. И не только про книги, про что угодно. Потому что...

Послышался странный шум, словно отдаленный шелест ветра среди сухой травы. Розен обернулся и увидел смеющегося человека, остановившегося возле них. Этот очень высокий, очень худой человек, с очень маленькой головой был одет в бледно-коричневый костюм, и цвет лица у него был светло-коричневый; он слегка сутулился. Он походил на богомола, а на широкой синей поверхности его губы проступали усы в форме перевернутой вверх ногами буквы V.

- Все тешитесь сновидениями, Мартенс? - спросил этот человек, и его сухой смешок прозвучал словно шепот с присвистом. - Ворота из рога или ворота из слоновой кости? [по древнегреческому поверью, сны, которым суждено было сбыться, проходили через ворота, сделанные из рога, а сны, которым сбыться не суждено, - через ворота из слоновой кости]

- Убирайтесь, к чертям, подальше от меня, Шэдвелл, - сказал Мартенс.

Шэдвелл повернул свою крохотную головенку к Розену и ухмыльнулся. "Он рассказывал вам, как трудился над успокоительным сиропом старой миссис Уинслоу? Как жаль, что наркотики Хэррисона сгубили это дело? Говорил он вам, как трудился на старика Саполио? На старика Стэнли Стимера? ("Шэдвелл, вали отсюда", - распорядился Мартенс, упершись локтями в стол и собираясь снова заговорить с Бобом.) Или он бормотал часами, словно старый проводник с Замбези, утверждая, будто знает, где расположено Слоновье Кладбище? Где мода зарождается, понять я не могу, - проговорил он нараспев, - в бутылке иль у Мартенса в мозгу?"

Голова Мартенса, покрытая жидким слоем желтовато-белых волос, дернулась в сторону вновь прибывшего. "Это, мальчик мой, Т.Петтис Шэдвелл, презреннейший из всех людей на свете. Он занимается - на денежки из собственного кармана, потому что никто ему в кредит и шляпы не продаст занимается так называемым исследованием рынка. Только вот чего я никак не возьму в толк: кто, к чертям собачьим, станет его нанимать, раз уж. Полли Эдлер ударилась в респектабельность? Шэдвелл, я тебя предупреждаю, сказал он, - канай отсюда. Я тебя вот покуда наелся. Больше ты от меня никакой информации не получишь". Далее последовало красноречивое изображение, чего еще не получил бы от него Т.Петтис Шэдвелл, даже если бы умирал от жажды, а потом он скрестил руки на груди и замолчал.

Презреннейший из всех людей на свете хихикнул, запихал худую костлявую руку в карман, вытащил оттуда пачку белых кусочков картона, скрепленных с одной стороны, оторвал один из них по линии перфорации и вручил его Бобу. "Моя визитка, сэр. Предприятие мое невелико, это верно, но оно постоянно растет. Не воспринимайте м-ра Мартенса чересчур всерьез. И не покупайте ему слишком много выпивки. Здоровье у него уже не то, что прежде... впрочем, хорошим оно никогда и не было". И, рассмеявшись на прощание, словно зашелестела кукурузная шелуха, - он отправился прочь.

Мартенс вздохнул, слизнув последние росистые капельки с подтаявшего ледяного кубика. "Я живу под смертным страхом и боюсь, что однажды у меня найдется достаточно денег, чтобы купить столько бухла, сколько мне хочется, и тогда я пойму, проснувшись, что проговорился этому василиску, который вот только что ушел. Вы можете себе представить, чтобы кто-нибудь заказал себе визитные карточки в виде блокнота с отрывными листами? Так они не выпадают и не мнутся - вот его доводы. По всем природным и гражданским законам такие люди не имеют права на существование".