Этика жизни

XIII. Методичность, которая все время сосредоточивает взгляд на собственном своем "я" и спрашивает себя с мучительной боязнью надежды и страха: "На правильном ли я пути или нет? Стану ли я праведником или буду обречен на вечные муки?" Что это, в сущности, как не фазис эгоизма, хотя и вытянутый в бесконечность, но тем не менее не блаженный. Брат, по возможности скорей постарайся стать выше всего. "Ты на неправильном пути. Ты вероятно, попадешь в ад". Смотри на это, как на действительность, привыкни к этой мысли, если ты человек. Тогда только всепоглощающая вселенная будет тобою побеждена и из мрака полночи, из суеты алчного Ахерона выплывет рассвет вечного утра и осветит твою крутую тропу высоко выше всех надежд и всей боязни - и пробудит в твоем сердце небесную музыку.

XIV. Увы, самый бесполезный из всех смертных - это сентиментальный человек. Даже допуская, что он искренен и не обманывал нас постоянно, что же в нем хорошего? Не служит ли он нам вечным уроком сомнения и образчиком болезненного бессилия? Его добродетель преимущественно такая, которая каждым вздохом познает самое себя. Она совершенно больна: ей кажется, что она из стекла, что ее нельзя тронуть. Она сама не решается позволить кому-нибудь тронуть себя. Она ничего не может делать и может, в крайнем случае - при самом тщательном уходе -остаться в живых.

XV. Самонаблюдение - несомненный признак болезни. Независимо от того, является ли оно предвестником выздоровления или нет. Нездорова та добродетель, которая изводит себя раскаянием и страхом или, что еще хуже, тщетно и хвастливо надувается. В обоих случаях в основании лежит самолюбие или бесполезное оглядывание назад для измерения пройденного расстояния. Между тем единственная наша задача заключается в том, чтобы безостановочно подвигаться вперед и идти дальше.

Если в какой-нибудь сфере человеческой жизни и уместны целостность и бессознательность, то только во внутренней и самой интимной жизни, в жизни нравственной - так как они служат доказательством ее. Свободная, разумная воля, которая живет в нас и в наших Святая Святых, может на деле быть свободной и искать повиновение, как Божество. Это составляет ее право и стремление. Полное повиновение всегда будет немым.

XVI. Человек ниспослан сюда не для сомнения, а для работы. Цель человека (так уже давно написано) проявляется в поступках, а не в мыслях. В состоянии совершенства все было мыслью, лишь образ. И вдохновляющий символ деятельности, и философия существовали в форме поэзии и религии. И тем не менее как может она оставаться в этом несовершенном состоянии, как можно обойтись без нее? Человек также стоит в центре природы. Время его окружено вечностью. Пространство его окружено бесконечностью. Как он может воздержаться, чтобы не спросить себя: "Что я? Откуда я пришел? Куда я когда-нибудь пойду?" Какой иной ответ может он получить на эти вопросы, кроме поверхностных, частичных указаний и дружеских уверений и успокоений. В виде тех, какие мы, бывало, слышали от матери, когда она пробовала успокоить своего любопытного невинного ребенка?

Сообразно с этим болезнь метафизики продолжительна. Во все века должны опять возникать, в новых формах, эти вопросы о смерти и бессмертии, о происхождении зла, свободы и необходимости. И постоянно, время от времени будет повторяться желание построить себе теорему о вселенной. Это, к сожалению, останется, однако, всегда безуспешным. Ибо какую теорему бесконечности можно построить о бесконечном в достаточной и совершенной форме?

XVII. Тебе не нужно никакой новой религии. И ты, по всей вероятности, ее не получишь. У тебя и то больше "религии", нежели ты применяешь. Сегодня, взамен одной обязанности, которую ты исполняешь, тебе известны десять обязанностей, которые тебе приказано помнить. Ты видишь в своем уме десять правил, которым нужно подчиняться! Исполни хоть одно из них. Оно само укажет тебе еще десять других, которые должны и могли бы исполняться. "А моя будущая судьба?" Ах, вот как, твоя будущая судьба! Твоя будущая судьба кажется мне - в то время, как это для тебя составляет главный вопрос, - весьма загадочной! Я не думаю, чтобы она могла быть хороша. Разве не учил нас норвежец Один с незапамятных времен, еще на рассвете веков (хотя он был лишь бедным язычником) тому, что для труса не может быть и не бывает счастливой судьбы, что для него нет нигде пристани, за исключением преисподней у Гелы, во мраке ночи. Но трусы и мальчишки те, которые жаждали удовольствия и дрожат перед болью. Для сего мира и для иного трусы составляют класс людей, созданных для того, чтобы быть "арестованными". Они ни на что больше не годны и не могут ожидать другой участи. Тут был больший, нежели Один. Больший, нежели Один учил вас. Не большей трусости, надеюсь. Брат, ты должен молить о душе. Ты должен бороться энергично. Как за жизнь и за смерть. За то, чтобы снова вернуть себе душу! Знай, что "религия" - не пилюля снаружи, а новое пробуждение твоего собственного "я" изнутри. И прежде всего оставь меня в покое с твоими "религиями" здесь или где бы то ни было в другом месте.

XVIII. Очень правильную теорию проповедует нам мудрец. А именно: "Сомнения какого бы то ни было рода нельзя удалить иначе, как поступком". На этом основании советую человеку, который с трудом пробирается в темноте или при плохом освещении и внутренне молится о скорейшем наступлении дня строго придерживаться другого, неоценимо дорогого для меня правила: "Исполняй долг, который тебе ближе всего. О котором ты знаешь, что это обязанность. Вторая покажется тебе тогда уже гораздо яснее."

XIX. О брат! Мы должны по возможности пробудить в себе душу и совесть. Мы должны променять дилетантизм на честные стремления. А свои мертвые, каменные сердца - на живые сердца из плоти. Тогда мы познаем не одну только вещь, а бесконечный ряд вещей (в более или менее ясной очереди) которые смогут быть сделаны. Исполни первую из них. Попробуй, и вторая покажется тебе яснее и более удобоисполнимою. Вторая, третья и трехтысячная сделается тогда возможной для нас.

XX. Набожность по отношению к Богу, благородство мысли, которая вдохновляет человеческую душу и заставляет ее стремиться к небу, не могут быть "научены" ни самыми избранными катехизисами, ни самой усердной проповедью или муштровкой. Ах, нет! Совершенно иными методами эта священная "зараза" может переходить от одной души к другой, а именно: особенно благодаря спокойному, постоянному примеру, спокойному выжиданию благоприятного настроения и надлежащего момента, к которому должно присоединиться своего рода чудо, которое правильнее назвать "Божьим милосердием".